Элисса села ему на колени и обхватила ногами его талию. Приподнявшись и чуть подавшись вперед, она сама направила его в свое горячее лоно, а потом на него опустилась. Теперь они находились в пугающей близости друг от друга и смотрели друг другу в глаза. Ричард приник к ее губам ртом и начал медленно двигаться в ее теле, испытывая невероятные, неизведанные им прежде ощущения, которые нахлынули на него подобно морскому прибою и накрыли его с головой.
По мере того как их совместные движения становились все более быстрыми и слаженными, дыхание у них учащалось и становилось все более шумным.
— Да! Ричард, да! — вскрикивала Элисса, когда он целовал ее в подбородок, в шею или в ушко. Ричард удваивал усилия, все глубже проникая в ее тело. — Только не останавливайся, не останавливайся, очень тебя прошу! — стонала она.
Этому пожеланию он не смог бы не подчиниться, даже если бы и захотел.
Очень скоро они почувствовали, как копившееся у них внутри возбуждение стало настоятельно требовать выхода. Они тесно сомкнули объятия и, готовясь пережить пик наслаждения, превратились в одно целое. Но заветный момент настиг их неожиданно, как вспышка молнии в летнюю грозу. Они разом вздрогнули и запрокинули головы, криком выражая свою радость.
— Знаешь что, Ричард?
— Что? — выдохнул он, прижимая к себе ее нагое тело.
— Мне нравятся твои игры. Ричард негромко засмеялся:
— А мне понравилось тебе проигрывать.
На следующее утро Элисса расположилась в небольшой комнате на первом этаже, которую она называла своим кабинетом. Этот кабинетик площадью в несколько квадратных ярдов был отделан панелями из светлого дуба и почти целиком заставлен деревянными стеллажами, на которых хранились конторские книги и всевозможные документы.
Единственное окно в кабинете выходило на задний двор и позволяло созерцать одноэтажное каменное строение конюшни.
Элисса протерла глаза, зевнула и в который уже раз попыталась сосредоточиться на пестревших цифрами записях в бухгалтерской книге, лежавшей перед ней на столе. Почерку нее, что греха таить, был неразборчивый. К тому же в последний раз, когда она открывала книгу и делала в ней записи, она забыла промокнуть страницу и теперь в этом. — месте расплылось большое чернильное пятно.
Хотя Элисса временами улыбалась, вспоминая о том, что произошло ночью, владевшее ею утомление отнюдь не помогало ей в работе.
Откинувшись на спинку стула и потянувшись, она подумала, что если бы до брака с Ричардом кто-нибудь ей сказал, какое огромное счастье могут приносить супружеские отношения, она бы в жизни в это не поверила. Еще раз зевнув, она склонила голову и снова погрузилась в изучение своего гроссбуха, как вдруг послышался шорох и она повернулась к двери. На пороге стоял Ричард. На его красивом лице ясно читалось недоумение.
— Ну, что случилось?
Ричард боком протиснулся в крохотную комнатушку, где не хватало места даже для второго стола, и сказал:
— Никак не пойму, на каком языке разговаривают эти люди.
Элисса быстро захлопнула книгу, чтобы Ричард не увидел ее каракули.
— Какие еще люди?
— Да слуги же!
— На английском, разумеется.
— Даже те, что работают на конюшне?
— Даже те, что работают на конюшне, — сказала Элисса, не понимая, к чему он клонит.
— Никогда бы не подумал… Когда я задал им вопрос, они посмотрели на меня как на умалишенного и промолчали.
Ричард взял со стола перо, которым Элисса вела записи, и принялся с рассеянным видом разглядывать его плохо заточенный кончик.
— Быть может, все дело в вопросе, который ты задал? — высказала предположение Элисса, подавив неожиданно возникшее у нее желание отобрать у Ричарда свое перо. — Что ты хотел у них узнать?
Ричард положил перо на стол и посмотрел на жену.
— Просто спросил, какую лошадь я могу взять, чтобы поехать на верховую прогулку.
— И они ничего не ответили?
— Молчали как рыбы. Сначала, правда, посмотрели друг на друга, потом на меня, потом снова друг на друга — и так несколько раз, — сказал Ричард и, придав лицу дурацкое выражение, принялся вертеть во все стороны головой, изображая молчавших конюхов. — Потом, закончив игру в гляделки, они переключили внимание на потолок и стены конюшни, как будто ответ на мой немудреный вопрос мог неожиданно проступить там. Когда с разглядыванием стен было покончено, — продолжил с саркастической улыбкой Ричард, — твой грум, который, на мой взгляд, больше походит на жирного быка, чем на услужливого юнца, каким ему следовало бы быть, пробормотал в ответ нечто невразумительное. Единственное, что я разобрал из его бормотанья, было слово «мистрис», из чего я заключил, что он порекомендовал мне обратиться с этим вопросом к тебе.
— Это ты правильно заключил, — сказала Элисса, делая над собой усилие, чтобы не улыбнуться.
— В таком случае, мадам, скажите мне, какой лошадью может воспользоваться ваш муж? — спросил Ричард. — Быть может, я могу взять черного жеребца или соловую кобылку, у которой такая ровная рысь, что, катаясь на ней, можно уснуть? Или прикажете мне воспользоваться услугами пони, который попросту для меня маловат? Так кого же из них может оседлать ваш муж, мадам, кого?
— Зря ты сердишься, Ричард. Просто слуги проявляют осторожность, — объяснила Элисса. — Тебя они не знают, зато отлично изучили меня, а я, к твоему сведению, когда мне что-то не нравится, прихожу в неистовство и начинаю на всех кидаться.
— Ну, об этом-то я знаю. Имел уже возможность испытать твой гнев на себе.
— В таком случае ты должен понимать, почему конюхи медлили с ответом. Они боялись, что, если они допустят ошибку, я буду на них гневаться. — Элисса усмехнулась. — Надо признать, с тех пор как умер Уильям, я демонстрировала свои крутой нрав куда чаще, чем это было необходимо. Как ни странно, по этой причине меня стали больше уважать — и не только слуги, но и жители округи.
— Прекрасная стратегия. Думаю, что вспышки твоего гнева заставили относиться к тебе по-другому даже самого короля.
— Да, король меня разозлил, и я ничего не могла с собой поделать.
— В таком случае ты куда храбрее большинства придворных.
— Между прочим, я была еще и напугана.
— Личности большинства монархов воздействуют на людей именно таким образом. По счастью, наш Карл куда доброжелательнее других европейских венценосцев.
— Придется поверить тебе на слово. Я, правда, особой доброты в нем не заметила.
— Тебе для сравнения следовало бы познакомиться с королем Франции.
— Спасибо, не надо.
— Должен тебе заметить. Карл относится к тебе лучше, чем ко мне.
— Ты шутишь? Ведь это ты его друг, а не я.
— Ты — красивая женщина, и в этом твое преимущество.
В сущности, ты можешь вертеть мужчинами, как тебе заблагорассудится. Взять хоть меня, к примеру. Там, на конюшне, когда твои грумы тупо на меня смотрели и бормотали в ответ на мой вопрос нечто невразумительное, я пришел в такой гнев, что едва не надавал им пинков. Но сейчас в твоем присутствии я сделался мягким и податливым как воск, и ты при желании могла бы вить из меня веревки.
— Ну, «мягкий и податливый как воск» — это не о тебе. Твоя стихия — огонь, потому что ты очень вспыльчивый.
— Ну что ж, огонь так огонь. Я действительно вспыхиваю как порох.
Хотя разговор, казалось, шел о совершенно посторонних предметах, в глазах Ричарда вспыхивали искорки страсти. Взяв руку Элиссы, он поднес ее к губам и перецеловал каждый пальчик.
— У меня много работы, — произнесла Элисса, но попыток освободить руку не предпринимала. — Когда я покончу с балансом… мне придется… я должна буду…
— Чем бы ты ни занималась, дело, насколько я понимаю, не очень срочное.
— Но ведь уже почти полдень, — сказала Элисса.
Блайт ответил ей победной улыбкой соблазнителя:
— Я знаю.
Он отпустил ее руку, и она почувствовала разочарование.
— Ладно, — сказал он. — Если ты предпочитаешь сидеть за скучными бухгалтерскими книгами, я мешать тебе не стану. Поеду кататься, как и намеревался, и возьму с собой Уила.
Возражений нет?
— Какие могут быть возражения? Малыш, от этой идеи будет в восторге. К сожалению, я так занята, что не часто выбираюсь с ним на верховые прогулки.
Элисса с удовольствием захлопнула бы сейчас конторские книги и отправилась кататься с Ричардом, но она усилием воли подавила этот порыв — делами, кроме нее, заниматься было некому.
— Как я понимаю, пони принадлежит Уилу?
Элисса кивнула:
— Ты правильно понимаешь, А соловая кобылка — моя;
— Это милое ручное животное? Признаться, я думал, что тебе с твоим темпераментом требуется совсем другая лошадь.
— Я катаюсь ради удовольствия и в скачках не участвую.
— А вот я люблю скачки. — Ричард понизил голос до шепота и многозначительно посмотрел на Элиссу. — Вроде тех, что ты устроила мне вчера ночью.
— Предупреждаю тебя, Ричард Блайт, ты сбиваешь меня с пути истинного! — воскликнула Элисса. чувствуя, как при воспоминаниях о прошедшей ночи по всему ее телу разливается тепло.
— Уверяю тебя, это не так уж трудно сделать. Глядя на тебя, я даже начинаю думать, что придворным дамам есть чему поучиться у деревенских вдовушек.
— Поскольку мне запрещено упоминать имя покойного мужа в своей спальне, — бросила она сердито, — тебе тоже не стоит говорить в моем присутствии о придворных дамах — по крайней мере в этом кабинете.
— Да ты ревнуешь!
Она поднялась с места, обошла вокруг стола и встала с ним рядом.
— Теперь, когда я волей короля заполучила мужа, — сказала она, прикасаясь с видом собственницы к груди Ричарда, — делить его с кем бы то ни было, тем более с придворными дамами, в мои намерения не входит!
— Бог мой, женушка! — воскликнул Ричард, заключая ее в объятия. — Мы прожили всего несколько дней, а ты уже норовишь навесить мне на член замок.
— Ричард! Разве говорить грубости обязательно?
Ричард рассмеялся и, прежде чем выйти из комнаты, поцеловал ее в лоб.
— Хотя моя стихия огонь, я не стану давать волю чувствам и овладевать тобой в этом тесном кабинете при ярком свете дня. Если ты так занята, как утверждаешь, я подожду до вечера, а пока отправлюсь на конюшню.
— Кстати, — сказала ему Элисса, — ты был совершенно прав, когда сказал, что у вороного жеребца зловещий оскал.
Морда у него не внушает доверия. Жеребец принадлежал Уильяму, а он был человеком жестоким и колотил его почем зря.
По этой причине у коня испортился характер, и теперь он никого к себе не подпускает. Я много раз хотела его продать, но желающих его купить, как ты понимаешь, не нашлось.
Да, чуть не забыла! — Элисса протянула руку, чтобы взять со стола письмо. — Альфред Седжмор приглашает нас сегодня на обед, который он устраивает в твою честь.
Ричард удивленно выгнул брови:
— У вас так понимают добрососедские отношения?
— Но ведь он действительно мой добрый сосед, — напомнила она. — Между прочим, он пригласил на обед всех мало-мальски значительных людей из округи Оустона. Пишет, что им всем не терпится с тобой познакомиться.
— Насколько я понимаю, отказаться нельзя?
— Нельзя. Надеюсь, тебе не хочется предстать в глазах местного общества самовлюбленным грубияном?
— А что? Неплохая мысль. По крайней мере никто не станет к нам соваться с непрошеными визитами.
— Если ты откажешься, Ричард, то поступишь не очень мудро. Теперь тебе здесь жить.
— Не дай Бог обидеть наших достойных соседей, в особенности эту хитрую бестию мистера Альфреда Седжмора! — в притворном ужасе вскричал Ричард. — Но ты, Элисса, не беспокойся — я буду паинькой. Кто знает, не встречу ли я случайно на обеде кого-нибудь из своих прежних знакомых?
Кто они, эти значительные люди из округи Оустона?
— На обеде будет сэр Джон Норберт со всем своим семейством, — сказала Элисса.
— Как же, я знаю сэра Джона! Он все такой же толстый, что и прежде?
— Да, он… хм… очень полный.
— Насколько я помню, он женат и у него есть дочь.
— Дочери. У него три взрослых дочери.
— Если они пошли в своего папашу, то у них, наверное, все большое — и груди, и животы, и ноги. Наверняка и приданое за ними дают немалое. Помнится, сэр Джон был очень богат.
Элисса хихикнула, поскольку девушки из семейства Норберт уродились-таки в сэра Джона и были очень на него похожи — и своими дородными телами, и грубоватыми манерами, более того, они унаследовали даже его волчий аппетит. К счастью, не только тело, но и приданое у каждой из этих прелестниц было богатое: тут ее муж угодил в яблочко.
— Девушки из рода Норбертов — очень приятные юные леди.
Ричард скептически скривил рот.
— Боюсь, даже их общество не скрасит обед у Седжмора, и мне весь вечер придется зевать. Вряд ли в округе Оустона найдутся джентльмены вроде Сидли, которые умеют поддержать компанию.
— Ты полагаешь, что провинциальное общество так уж отличается от столичного? Это заблуждение. Типы, подобные Сидли, встречаются везде.
— Это правда, похожие типы есть и в провинции. Но только здесь они слишком мелко плавают — уровень другой.
А я, видишь ли, привык общаться с представителями высшего общества. — Ричард изобразил на лице покаянное выражение и отвесил Элиссе поклон. — Извини, женушка, что позволил себе пройтись насчет провинциалов, но таковы уж привычки столичного жителя, в особенности же столичного сочинителя: он априори считает, что в деревне жизнь более скудная и скучная, чем в большом городе, и любит ее высмеивать за серость и пустоту. Я, впрочем, склоняюсь к тому, что это предубеждение, и постараюсь со временем от него избавиться.
— Да уж, постарайся, очень тебя прошу.
— Сделаю, будь уверена, но только ради тебя. Мне очень важно, чтобы ты думала обо мне хорошо.
— А мне очень важно, чтобы местные жители думали о тебе хорошо.
Ричард в изумлении уставился на жену:
— Ты шутишь?
— Вовсе нет. Неужели ты не хочешь, чтобы тебя здесь полюбили? — спросила она.
— Вам, мадам, я скажу как на духу: мне наплевать, будут местные жители меня любить или нет. Мне вообще наплевать, как ко мне относятся люди. Естественно, ты и Уил не в счет.
Жизненное кредо Ричарда, сформулированное четко и ясно, не допускало никакого другого толкования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39