— Им незачем смотреть на вас, — заверила его Юнис. — Они смогут определить, кто вы, услышав ваш голос или ваши шаги в коридоре. Даже я научилась этому в тюрьме. Там обращаешь внимание на любые мелочи. Это помогает коротать время. А потом просто входит в привычку.
— Значит, я изменю голос и походку, — упрямо заявил Хейдон.
— Нет, — решительно сказала Женевьева. Хотя присутствие Хейдона в тюрьме придало бы ей сил, но риск, что в нем опознают лорда Рэдмонда и снова отправят в камеру, был слишком велик. — Один из членов моей семьи уже попал в тюрьму, и я не хочу, чтобы и вас тоже арестовали.
— Тогда с вами пойду я, — предложил Джек. — Я объясню им, что Шарлотта не имеет ничего общего с кражей. Пускай они арестуют меня. Старик Томпсон и этот ублюдок, констебль Драммонд, только обрадуются. Меня высекут и отправят в исправительную школу. Так мне и надо. Что бы со мной ни сделали, я могу лучше позаботиться о себе, чем Шарлотта.
Женевьева удивленно смотрела на Джека. Его серые глаза сверкали решимостью, а руки были сжаты в кулаки. Она и раньше знала, что Джек способен сочувствовать другим. Он ведь рисковал своей свободой, помогая бежать Хейдону. Тем не менее его готовность пожертвовать собой ради Шарлотты глубоко ее тронула.
— Боюсь, что не могу тебе этого позволить, Джек. Я знаю, ты хочешь помочь Шарлотте, но я не верю, что начальник согласится отпустить ее и забрать тебя. Чего доброго, тебя просто арестуют тоже, и тогда придется беспокоиться за вас двоих. Я верну драгоценности и объясню мистеру Томпсону и констеблю, что у них больше нет причин задерживать Шарлотту. А когда она вернется домой, — закончила Женевьева, сурово глядя на удрученных детей, — мы поговорим о вашей попытке обокрасть мистера Инграма.
Констебль Драммонд смотрел на Женевьеву с притворным сочувствием. У него были необычайно большие руки с длинными и не совсем чистыми ногтями. Жирные волосы также свидетельствовали, что этот человек не особенно следит за собой. Правда, черные бакенбарды он причесывал, но они явно нуждались в стрижке. Женевьева давно понимала, что у него нет ни жены, ни любовницы, но только теперь, сидя напротив него в кабинете начальника тюрьмы и чувствуя неприятный запах, исходящий от его немытого тела, она осознала, что узкие рамки безрадостной жизни констебля вообще не предполагают интереса к противоположному полу.
— Я уверен, мисс Макфейл, вам совершенно ясно, что участие обвиняемой в жестоком нападении на мистера Инграма, а также лорда и леди Струзерс полностью аннулирует любое ваше соглашение с мистером Томпсоном относительно опеки над ней. — Констебль Драммонд не улыбался, но Женевьева знала, что сказанное доставляет ему удовольствие.
— Нет, нет, Шарлотта ничего не украла и ни на кого не нападала, — возразила Женевьева. — Так как я вернула все пропавшие вещи и намерена полностью компенсировать мистеру Инграму понесенный им ущерб, то все проблемы, по-моему, решены. Не вижу причин для дальнейшего задержания Шарлотты. Если вы проводите меня к ней, я заберу ее домой и сама разберусь в этой истории.
— К сожалению, мисс Макфейл, ситуация не так проста, — сказал Томпсон, нервно теребя бороду.
Начальник тюрьмы сознавал, что серьезное преступление, совершенное одной из девочек, которую он всего год назад поручил заботам Женевьевы, против влиятельных жителей Инверэри, не пойдет на пользу его карьере. Учитывая недавний побег лорда Рэдмонда, ему придется объяснять свои неудачи тюремному совету. Поэтому сейчас важно продемонстрировать, что он понял всю серьезность недавних промахов и принимает меры к тому, чтобы они никогда не повторились.
— Шайка воров, ограбивших магазин мистера Инграма, похитила очень редкие и дорогие ювелирные изделия. При этом они напали на лорда и леди Струзерс, двух самых видных жителей Инверэри. Лорд Струзерс сообщил, что его жена серьезно пострадала. Ее осматривал доктор Хейс и прописал ей полный покой и постельный режим, по крайней мере в течение месяца, чтобы излечиться от истерии и других последствий происшедшего.
Женевьева закусила губу, стараясь удержаться от каких-либо замечаний. Джейми рассказал ей, как он случайно налетел на леди Струзерс, когда ее муж подцепил его тростью. Женщина, которая может позволить себе роскошь в течение месяца пребывать в постели, после того как ее сбил с ног восьмилетний мальчик, не вызывала у нее ни малейшего сочувствия.
— К тому же обвиняемая не желает оказывать содействие в расследовании, что свидетельствует о ее моральной неустойчивости, — добавил констебль Драммонд, — Она отказывается назвать имена ее сообщников, несмотря на мои уверения, что в таком случае судья отнесся бы к ней более снисходительно. Конечно, мы пришли к выводу благодаря описаниям мистера Инграма, что другие дети, участвовавшие в нападении, также являются вашими подопечными, но лучше, если бы девочка это подтвердила.
Женевьева с удивлением посмотрела на него.
— Вы ожидали, что Шарлотта будет обвинять своих братьев и сестер?
Констебль презрительно скривил губы, словно считая нелепой подобную характеристику остальных детей.
— Я говорю, что, если бы эта девочка проявила бы хоть каплю раскаяния, оказав мне помощь, я бы поверил, что есть надежда на ее перевоспитание в вашем доме. Теперь же я могу только считать, что наилучшей мерой для всех участников этого преступления будет длительное пребывание в тюрьме и исправительной школе. Хотя я решил не предъявлять обвинения другим соучастникам преступления, девочка должна понести наказание. Общество не может позволить опасным преступникам безнаказанно сеять страх и тревогу.
— Мы говорим об одиннадцатилетнем ребенке, — напомнила Женевьева. Быстро растущий страх помогал ей сдерживать гнев. — Едва ли ее можно назвать опасным преступником.
— Напротив, мы имеем дело с девочкой с криминальным прошлым, которая, несмотря на предложенные вами дом и высокий нравственный пример, не в состоянии преодолеть порочные инстинкты, — отозвался Драммонд. — Как я говорил вам ранее, мисс Макфейл, эти инстинкты передаются из поколения в поколение. Никакие удобства и заботы не очистят грязные души ваших подопечных. Им нужна твердая рука. Ваше нежелание применять строгость привело к сегодняшнему злосчастному инциденту, от которого пострадали ни в чем не повинные граждане.
— Я не отрицаю, что дети были не правы, констебль Драммонд, — признала Женевьева, пытаясь умиротворить беспощадного собеседника. — Но они поступили так не из алчности или врожденных воровских инстинктов, а только потому, что хотели мне помочь…
— Мотивы обвиняемой будут рассмотрены в суде, — прервал констебль.
— Ее зовут Шарлотта. — Женевьева с трудом оставалась вежливой. Отвратительно, что Драммонд говорит о девочке как о некоем существе, лишенном индивидуальности. — Неужели вы думаете, что одиннадцатилетнему ребенку пойдут на пользу суд и тюремное заключение?
— К несчастью, мисс Макфейл, у нас нет иного выхода. — В голосе начальника тюрьмы слышались нотки сожаления. — Если бы это было первым правонарушением девочки, мы могли бы проявить снисхождение, но, увы, она и раньше занималась воровством, что и привело ее в эту тюрьму.
— Воровал ее отец, — поправила Женевьева, чувствуя, что тонкие нити ее сдержанности вот-вот лопнут. — Он заставлял Шарлотту показывать искалеченную ногу, отвлекая толпу, чтобы ему было легче шарить по карманам. А нога ее изуродована как раз ее собственным отцом во время одного из пьяных приступов злобы.
— Несомненно, у бедняжки было трудное детство, — согласился Томпсон. — Но, как вам известно, одним из условий нашего соглашения было то, что дети, порученные вашему попечению, не должны снова нарушать закон. В противном случае вы лишаетесь права опеки, и им придется полностью отбывать наказание. Только благодаря этому условию я смог заверить суд и жителей Инверэри, что дети больше не будут представлять опасность для общества. Шарлотта нарушила закон, поэтому, в соответствии с нашим договором, я вынужден освободить вас от опеки над ней и передать дело в суд. Боюсь, что это единственный выход. — Он выглядел так, словно хотел, чтобы все было иначе, но вряд ли в это стоило верить. — Если мы посмотрим на это сквозь пальцы, горожане могут настоять, чтобы детей немедленно вернули в тюрьму. Уверен, что лорд и леди Струзерс первыми подпишут такую петицию.
Женевьева поняла, что он прав. Ее охватило отчаяние.
— Шерифский суд будет заседать через три дня, — продолжал Томпсон. — Тогда вы сможете представить аргументы в пользу девочки и, возможно, обратиться к шерифу с просьбой о снисхождении.
Три дня. Для ребенка, запертого в камере, это целая вечность. Но за это время она сможет попытаться убедить мистера Инграма, лорда Струзерса и его жену отнестись к Шарлотте с сочувствием и дать показания в ее пользу. Если жертвы проявят сострадание, то шериф тем более должен так поступить.
Скрывая страх, Женевьева поднялась со стула.
— Я бы хотела повидать Шарлотту, — сказала она. — Нужно убедить девочку, что все будет в порядке.
— Конечно. — Начальник тюрьмы не без труда встал и расправил складки жилета на круглом животе. — Я сам провожу вас к ней.
Тонкие полоски света проникали сквозь решетки крошечного окошка холодной камеры.
Шарлотта сидела на деревянной койке спиной к стене, вытянув вперед искалеченную ногу и положив ступню на опрокинутый ночной горшок. На ней были пальто и шляпа, но она все равно куталась сразу в два тонких одеяла, выданные ей сердобольной женой начальника тюрьмы, пытаясь согреться. Конечно, проще было бы ходить взад-вперед, но у нее разболелась нога от холода, сырости и вчерашнего перенапряжения.
Шарлотта не могла вспомнить время, когда нога ей не досаждала, хотя понимала, что не всегда так мучилась. Ведь она не родилась калекой. Впрочем, у нее сохранились лишь смутные воспоминания о том, как случилась эта беда, и слава богу. Очевидно, это одно из преимуществ юности, хотя иногда Шарлотта чувствовала себя гораздо старше своих одиннадцати лет. В детстве год или два кажутся целой жизнью, и хотя это делает любое ожидание почти невыносимым, зато притупляет воспоминания о трагических событиях в прошлом. Жестокие выходки отца иногда еще тревожили ее во сне, но она больше не просыпалась с колотящимся сердцем на промокших от пота и мочи простынях.
— Перестань пялить на меня глаза, маленькая сучка, иначе я вырву у тебя сердце и растопчу его!
Шарлотта с тревогой посмотрела на соседку по камере.
Маргарет Макдаффи была низкорослой крепкой женщиной лет сорока, чье мужеподобное лицо злобно выглядывало из грязного коричневого шарфа. Большой деформированный нос нависал над нижней губой. В один из редких моментов просветления Маргарет поведала Шарлотте, что муж постоянно избивал ее и ломал ей нос бесчисленное множество раз. Это пробудило сочувствие в девочке, хорошо знавшей, что такое находиться во власти пьяницы, умеющего выражать свои мысли только кулаками.
Она пыталась представить себе, как выглядела Маргарет до того, как муж начал истязать ее. Конечно, бедняжка не всегда была злобным полубезумным страшилищем, иначе никто бы на ней не женился. Возможно, что когда-то Маргарет была очень мила, хотя, чтобы допустить такое, требовалась немалая доля воображения. Шарлотта уже отлично понимала, что большинство браков основано вовсе не на романтической любви, которую описывала Аннабелл в своих фантастических рассказах о матери-актрисе и шотландском аристократе, якобы являвшемся ее отцом. По мнению Шарлотты, даже если люди вступают в брак без любви, они все-таки должны хотя бы немного нравиться друг другу. Однако в случае с Маргарет и ее мужем подобное исключалось. Данкан Макдаффи пил и колотил жену почти ежедневно, покуда однажды утром Маргарет решила, что больше не станет терпеть подобное обращение. Она поднялась, когда муж еще спал, вымыла лицо и руки, развела огонь в печи и поставила чайник, потом вернулась в спальню, перерезала супругу горло бритвой, оттащила его в хлев и оставила на корм свиньям. Смыв кровь, Маргарет села за кухонный стол и с удовольствием съела яйцо вкрутую, кусок хлеба с клубничным вареньем, запив все это чашкой крепкого чая. Как она заявила Шарлотте, такой конец был вполне подходящим для человека, который всю жизнь был свиньей. Не пропускать же из-за этого завтрак!
К сожалению, Маргарет не удалось убедить в своей правоте судью и присяжных. Но им все же хватило ума понять, что у нее не все дома, — возможно, потому, что она горько плакала, описывая, как одна из бедных свинок умерла, подавившись большим куском ее супруга. Способность так сострадать животному и при этом не видеть ничего дурного в расправе с мужем, побудила присяжных признать ее безумной. В результате ей сохранили жизнь, но приговорили к тюремному заключению до конца дней. Маргарет провела почти два года в тюрьме Инверэри и, судя по отличному здоровью и аппетиту, могла бы выдержать там куда больший срок, но вскоре ее должны были перевести в пертскую тюрьму, где имелось отделение для душевнобольных преступников.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — прошипела Маргарет, с подозрением глядя на Шарлотту. — Хочешь слопать мою долю, когда придет надзиратель. Ну так я тебе этого не позволю, слышишь? Когда я выйду отсюда, то заведу ферму, поэтому мне нужно всегда быть сытой. Понадобится много сил. Меня ждут мои свинки, — добавила она.
Шарлотта поглубже спряталась в одеяла и опустила голову на грудь, Лучше не обращать на Маргарет внимания, когда она злится и болтает чепуху. Если ей отвечать, то она только рассердится еще больше.
В коридоре послышались шаги и звяканье ключей. Дверь со скрипом открылась, и камеру осветило бледное пламя свечи.
— Женевьева! — воскликнула Шарлотта, едва не споткнувшись в попытке встать.
Женевьева быстро пересекла камеру и обняла дрожащую девочку.
— Шарлотта, дорогая! — Она поцеловала ее в лоб и прижалась щекой к мягким волосам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35