Бонни была разочарована. «Неужели это единственная новость?» Однако, она сказала:
– Телефон? Но здесь же нет телефонной сети.
– Пустяки! – отозвалась Джиноа, взволнованная явно не тем, что стала первой обладательницей телефона в Нортридже, – когда появится сеть, я буду, готова к этому.
Они вошли в дом, Джиноа сияла.
– Джиноа Мак Катчен, что у тебя на уме? – с любопытством спросила Бонни.
Золовка промолчала, но выразительно взглянула на Сэта, возившегося на полу с инструментами, инструкциями и мотками проводов. Он что-то озабоченно бормотал, совсем не походя на влюбленного.
Бонни коснулась плеча золовки.
– Ты что-то скрываешь, не так ли?
– Ближайшая сеть – за сотню миль! – воскликнул Сэт, покрытый испариной.
Джиноа лукаво засмеялась.
– Считай, что так, – согласилась она. Они прошли в залу, где Сьюзен Фэрли и Элизабет болтали за чаем. Сьюзен, оправившаяся после родов, но все еще оплакивающая мужа, улыбнулась Бонни.
– Я заплачу по вашим счетам, как только поправлюсь, – сказала молодая вдова.
Бонни сняла плащ и села рядом со Сьюзен. – Не беспокойтесь об этом, главное – восстанавливайте силы.
– Сьюзен хочет найти работу домоправительницы, когда поправится, – сообщила Элизабет так важно, словно Сьюзен собиралась баллотироваться в Сенат или стать капитаном океанского корабля. Сьюзен была по-прежнему худая и бледная, что было особенно заметно в ее черном платье.
– Жаль, что в детстве я не посещала школу. Моя сестра закончила ее, и теперь она машинистка, – сказала Сьюзен.
Бонни почему-то было смешно, когда говорили о машинистках: для нее это звучало странно.
– Так вы не хотите стать домоправительницей? – спросила она. Никто в Нортридже кроме Джиноа не держал прислугу, а Джиноа дорожила своей расторопной Мартой, так что устроиться было довольно трудно.
– Я бы не возражала, – призналась Сьюзен, и ее глаза, устремленные на дверь, засветились, – работать у настоящего джентльмена.
Бонни проследила за ее взглядом и вспыхнула, увидев Элая в отличном костюме, чистого и красивого. «Только через мой труп, Сьюзен Фэрли», – подумала она, решив завтра же познакомить хорошенькую вдову с Веббом. Сьюзен вполне могла увлечь Вебба, как и любого мужчину, склонного жениться.
Все внимание Элая было поглощено Розмари, которая кинулась к нему, и смело забралась к нему на руки. Любовь к девочке светилась в его лице, Бонни была тронута и встревожена: если Элай привяжется к девочке, он может отобрать ее.
Когда он вышел через французские двери, ведущие в сад, Бонни почти сразу последовала за ним, убеждая себя, что ею движет только родительская любовь.
Элай и Роз были уже на берегу пруда и любовались лодками, плескавшимися у причала. Бонни знала, что лодки когда-то подарил Элай и Джиноа их дед.
– Кататься! Кататься! – кричала Розмари, указывая пухлой ручонкой на лодки.
У Бонни душа ушла в пятки.
Элай засмеялся. Не замечая Бонни, он понес Роз к воде: – Твоя тетя хочет, чтобы ты поскорее поужинала. – Элай вгляделся в одну из лодок, – Что это?
Роз тоже посмотрела туда и закричала от восторга.
– Кукла! – воскликнула она, – кукла!
Элай нагнулся и вынул из лодки большую куклу с золотистыми локонами и закрывающимися глазами. На ней было нарядное розовое платье, отделанное серебряной нитью.
Роз задыхалась от радости, когда Элай дал ей куклу. Вдруг он заметил Бонни.
– Ты избалуешь девочку, – сказала Бонни.
– Это сущий пустяк, мне просто хотелось порадовать мою дочь.
Бонни, готовая расплакаться, через силу улыбнулась.
– Она без ума от кукол. Где ты купил такую прелесть?
– В Спокейне, – ответил Элай, лаская глазами Бонни, – у меня был свободный день, помнишь?
– Как тебе живется у Эрлины? – спросила она и сразу же пожалела, что заговорила на такую неприятную тему.
– Нормально, – ответил Элай, – еда хорошая, а с Веббом Хатчисоном мы ладим. – Бонни заметила, что он чем-то опечален.
Глава 18
– Молись, чтобы не было дождя, – сказала Джиноа Бонни, когда они вешали китайские фонарики на одну из веревок, натянутых на заднем дворе.
Бонни укрепила оранжевый фонарик и улыбнулась, спускаясь со стремянки и передвигая ее немного вперед.
Джиноа нашла работу для всех. Сьюзен и Элизабет устанавливали на траве проволочные ворота для крокета, а Элай и Сэт выносили во двор стулья и столы.
– Не беспокойся, – отозвалась Бонни, вновь залезая на стремянку и прикрепляя еще один фонарик, – сегодня хороший закат.
Джиноа посмотрела на небо.
– Не так уж он хорош. Да и вода в реке слишком высока для этого времени года.
Все были обеспокоены тем, что вода в Колумбии сильно поднялась. Если интенсивное таяние снегов на вершинах гор продолжится и пройдет хоть еще один сильный дождь… Бонни отогнала дурное предчувствие.
– Давай надеяться на лучшее, – сказала она, – завтра ты устраиваешь вечеринку, и она должна быть великолепной.
Джиноа казалась взволнованной, хотя, увидев Сэта, застенчиво улыбнулась. Бонни снова передвинула стремянку, а Джиноа подала ей другой фонарик, на этот раз ярко-голубой.
– У меня странное предчувствие, – заметила Джиноа.
Бонни, стараясь сохранить равновесие, вешала фонарик.
– Что за предчувствие?
Джиноа вздохнула.
– Ешьте, пейте, и будем веселиться, – процитировала она, – ибо завтра всех ждет смерть.
Бонни замерла, держа руки над головой и уставилась на золовку.
– Боже, Джиноа, откуда такая мрачность? Ты здорова?
Не ответив, та протянула ей другой фонарик.
К вечеру приготовления были закончены: китайские фонарики повешены, столы расставлены, ворота для крокета укреплены в траве.
Бонни присоединилась к разговору, который завязался в большей из двух гостиных. Удрученная мрачным настроением золовки, она никак не могла сосредоточиться. Наконец, она пошла наверх, чтобы приготовить все для спящей Роз и забрать ее домой.
Бонни не заметила, когда Элай покинул гостиную, но, войдя в комнату, она увидела его возле Роз. Он наблюдал за спящей дочерью.
– Не разбуди ее, – сказал он, когда Бонни брала девочку на руки.
Розмари обвила руками шею новой куклы. Что-то вроде предчувствия Джиноа зашевелилось в душе Бонни.
– Нам пора домой, – прошептала она.
Элай взглянул в лицо Бонни.
– Куда – домой? Где твой дом, Бонни?
Бонни подошла к окну и отдернула занавеску. В темноте не было видно реки, но Бонни чувствовала ее зловещую близость.
– Иногда, – вздохнула она, – я думаю, что в жизни вообще нет постоянного пристанища. Мы порхаем, как мотыльки, то здесь, то там, но, может быть, у нас и не будет настоящего дома, пока мы не вернемся к Богу.
В темноте мерцали огоньки – освещенные окна домов Нортриджа.
– У тебя сегодня философское настроение, – тихо заметил Элай, – что-нибудь не так?
«Все не так», – хотела сказать Бонни, но промолчала. Она отвернулась от окна и, решив не думать больше о реке, спросила:
– Это была твоя комната в детстве?
Элай удивился.
– Разве ты не помнишь? Мы провели здесь нашу первую брачную ночь.
Бонни помнила, и воспоминания не потускнели со временем. Она была невинна, ей было страшно, и она хотела Элая. Он занимался с ней любовью так нежно, что страх скоро исчез.
– Ты проявил тогда доброту и чуткость, – сказала она.
– Я любил тебя. – Эти слова прозвучали так, словно объясняли все.
– Как странно, что ты вообще заметил меня.
Элай подошел к ней и взял ее за руки.
– Увидеть тебя – значит полюбить. Думаю, что и Хатчисон, и Даррент согласятся со мной.
Его близость сейчас пугала ее: она не хотела вновь оказаться во власти его чар. Поэтому Бонни резко переменила разговор.
– Ты заметил, как Джиноа смотрит на Сэта? Как по-твоему, я принимаю желаемое за действительное, или она любит его?
Руки Элая скользили по ее обнаженным плечам – о, зачем она надела такое открытое платье?
– Сэт и Джиноа были когда-то близки. Они даже помолвлены.
В комнате было прохладно, но Бонни стало жарко, руки Элая продолжали ласкать ее.
– Помолвлены? Что же произошло? – спросила она.
– Дед не одобрил их союз. Он отослал Джиноа в Европу, и тем самым добился своего.
Бонни знала и любила деда Элая, своего благодетеля, но сейчас почувствовала возмущение. Как могла бы сложиться жизнь Джиноа, если бы старик не вмешался, не посчитавшись с ее чувствами. Она вздохнула.
– Кажется, Джиноа собиралась сегодня нам всем что-то сказать.
Элай улыбнулся, заметив, как она чувствительна к его прикосновениям.
– Разве? Останься сегодня со мною, Бонни!
– В этом доме? Да ты с ума сошел!
Элай наклонился и коснулся ее губ, словно пробуя их на вкус. Бонни поняла, что у нее нет ни сил, ни желания сопротивляться.
– В этом доме много кроватей, Бонни, – сказал он, – одна из них в самом низу, там никто не бывает.
– Нет, – прошептала Бонни, хотя и тело и душа ее говорили: «да!»
Элай обнял ее и привлек к себе. Его губы приникли к ее губам.
– Раз так, предупреждаю тебя: не приходи завтра на вечеринку, если не хочешь, чтобы я затащил тебя в дом и занялся с тобой любовью.
– Ты не посмеешь! – Бонни облизнула губы, предвкушая поцелуй.
– Посмею! – ответил он и поцеловал ее так, что Бонни задрожала и у нее подогнулись колени.
В комнате темнело: лишь слабый лунный свет пробивался в окна. Элай расстегнул корсет Бонни. Он обнажил ее груди и начал ласкать их.
Бонни не могла выговорить ни слова, она замерла, чувствуя только его прикосновения.
– Запомни, я сделаю это, – прошептал он, имея в виду завтрашний день. Элай наклонился и облизал ее сосок. – Завтра будет и это, – добавил он, обжигая грудь Бонни своим дыханием.
В это время он занялся другой ее грудью, и Бонни охватило неодолимое желание отдаться ему немедленно. Она забыла, что в доме она не одна, забыла даже о Роз, но Элай все помнил. Внезапно он надел на нее лифчик и застегнул платье.
– Завтра! – повторил он, как клятву.
Бонни изумилась, краска бросилась ей в лицо. Она смотрела на Элая и не находила слов.
– Если только ты не передумаешь и не останешься со мной сегодня.
– Ни за что, – прошептала Бонни, разозленная тем, что Элай только поиграл с ней. Он такой же самоуверенный, как и его дед.
– Не сегодня и не завтра, – отрезала она.
Элай засмеялся и взял на руки Роз вместе с куклой. Если бы он не держал ребенка, Бонни разбила бы об его голову китайский поднос.
– Запомни, что я сказала, Элай, – тихо проговорила она, когда он направился к лестнице, держа на руках спящую Роз, – я приду на вечеринку – никто не может помешать мне, но ты меня и пальцем не коснешься.
Элай улыбнулся.
– Поживем – увидим.
Он проводил Бонни в экипаж. Она была рада, что с ней Кэтти, так как Элая едва ли остановила бы спящая Роз.
Когда они прибыли, Элай отнес Роз на руках в кроватку, Бонни, стоя рядом, осторожно раздела девочку и накрыла одеялом.
– Ты можешь идти, – прошептала она, – с тебя хватит на эту ночь.
Элай вышел из спальни. Бонни проводила его до кухни и, услышав его шаги на лестнице, закрыла дверь.
«Ну и нервы у этого человека», – подумала она, пытаясь заглушить гневом неудовлетворенное желание.
Усталая Кэтти уже ушла в свою комнату. Бонни тоже решила уснуть и забыть о том, что говорил ей Элай.
«Я не подпущу его к себе», – поклялась Бонни не слишком уверенно.
Бонни разделась в темноте. Ее груди набухли и знакомый жар ожидания пронизывал все тело.
– Будь ты проклят, Элай Мак Катчен, – прошептала она, откидывая покрывало и забираясь в кровать.
В эту ночь Бонни спала очень плохо.
Сияло солнце, когда Бонни с Кэтти и Розмари приехала к Джиноа. У ворот уже стояли коляски и пролетки. Их было очень много, и мальчишки ставили мелом на них номера, чтобы знать, кому какой экипаж принадлежит.
– Мисс Мак Катчен, должно быть, собрала у себя весь Нортридж, – заметила Кэтти, когда они вошли во двор. Она радовалась, как радуются все девочки, оказавшись на веселом празднике.
Все было готово к приему гостей: разноцветные фонарики раскачивал легкий ветерок. Одни гости были в элегантных костюмах, другие – из Лоскутного городка – в ситцевых и сатиновых платьях. Бонни, чтобы не выделяться, одела не самое нарядное платье.
Специально для детей пригласили клоуна из бродячего цирка, и Кэтти с Розмари пошли посмотреть на него. Девочка не хотела ехать сюда, чтобы не расставаться с новой куклой.
Джиноа казалась очень привлекательной в своем ярком платье, волосы были тщательно уложены, а на губах – помада.
– Я так рада, что ты пришла! – воскликнула она.
Бонни подумывала, не остаться ли дома, напуганная тем, что Элай сказал накануне, но, в конце концов решила, что такие праздники бывают редко и жаль этим пренебречь. К тому же, если она останется в магазине, Элай наверняка нагрянет туда.
Джиноа взяла ее за руку.
– Поговори, пожалуйста, с мистером Кэллаханом, – тихо попросила она.
Бонни, знакомая с Сэтом много лет, покорно пошла за Джиноа по лужайке.
– Помоги мне отвлечь его, – прошептала Джиноа, – эта нахальная Ева Фишер флиртует с ним с тех пор, как приехала.
– Если ты считаешь Еву нахальной, – возразила Бонни, – зачем ты пригласила ее?
– Тсс! – Джиноа, подняв указательный палец, увлекала Бонни за собой.
– Сэт, разве Бонни сегодня не великолепна?
Выражение голубых глаз Сэта сказало Бонни, что тактика Джиноа не удивляет его. Он поздоровался с Бонни и поцеловал ей руку. Джиноа незаметно оттеснила Еву Фишер к столам с закуской, и Бонни вдруг вспомнила о каком-то важном сообщении, которого ее золовка так и не сделала.
– Приятно, когда тобой интересуются, – заметил Сэт, польщенный вниманием Джиноа.
Бонни улыбнулась и серьезно сказала:
– Хорошенько подумай, Сэт. Джиноа – особенная женщина, было бы жестоко шутить с ее чувствами.
Сэт покраснел. «Мужчина есть мужчина, – подумала Бонни, – даже этот рад, что кто-то считает его способным шутить со старой девой».
– Не сомневайтесь, миссис Мак Катчен, – простодушно сказал он, – что я питаю к Джиноа величайшее уважение.
Заинтересовавшись игрой в крокет, Бонни извинилась и пошла смотреть. Элизабет Симмонс, скромная, но привлекательная, в черной кофте и белой юбке, училась играть под руководством Форбса Даррента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34