отвечать не было сил. У подъезда ждала полицейская карета. Он залез в нее и уселся на скрипучее кожаное сиденье, стараясь отбросить мысли об ожидавших его мрачных днях, о предстоящем суде и его возможном исходе. Вместо этого он стал думать о Элизабет, вспоминать, как она впервые пришла к нему, как он обнимал ее, овладевал ею. Она отдавала ему себя целиком и полностью с такой самоотверженностью и нежностью, что в течение нескольких часов, пока они были вместе, в его душе царил безмятежный покой и не было места для волнений и тревог.
В Элизабет было все, что Николас мечтал видеть в женщине: страсть и чистота, слабость и сила.
«Элизабет!» — мысленно воззвал к ней Николас.
Он понимал, что какое-то время она будет находиться в безопасности, укрытая надежными стенами дома. Но ведь не может же она оставаться в нем вечно! В конце концов ей придется выйти на люди, и тогда ей уже трудно будет спастись от Бэскомба.
Интересно, виновен ли этот подонок в смерти Рейчел? И кто из тех, кому он, Ник, доверяет, предал его? Если Бэс-комб и в самом деле пошел на убийство, то Элизабет угрожает страшная опасность.
Николас вспомнил о Мэгги. Перед глазами встало ее измученное лицо, разорванная, окровавленная одежда. Как же жестоко избил ее Стивен, узнав о том, что она носит его ребенка! Что ж, этот подонок в конце концов поплатился за свои злодеяния.
От Стивена мысли Николаса перешли к его брату, Оливеру, возжелавшему Элизабет всем своим подлым существом. Что он может сделать с женщиной, так упорно не сдающейся ему? Да все что угодно!
Ник непроизвольно сжал кулаки, чувствуя, как беспокойство за себя внезапно уступило место леденящему душу страху за Элизабет.
Трясущейся рукой Мэгги взяла у Элизабет бокал с вишневым ликером и, поблагодарив, бессильно опустилась на софу. Всю дорогу до дома подруги она проплакала и теперь поделилась своим горем с Элизабет.
Мэгги сделала глоток, надеясь, что ликер поможет ей успокоиться и хоть немного развеет страхи.
— Никак не могу в это поверить, — призналась она.
Элизабет присела на краешек стула. Лицо ее было белым как мел, под стать белоснежным кружевам, украшавшим темно-синее платье.
— А куда… они его повезли?
Голос ее прерывался, и казалось, будто слова доносятся откуда-то издалека.
— Скорее всего в Ньюгейтскую тюрьму. В первый раз они его тоже туда отвезли.
Она сделала еще один глоток, ощущая, как по телу начинает разливаться тепло, и отерла со щек слезы. Слезами Нику не поможешь, а вот чем ему можно помочь, она не знала.
— Когда они его забрали?
— Сегодня рано утром. Я была еще в постели. Пока успела одеться и спуститься вниз, его уже увезли.
Элизабет взглянула в окно.
— Мы должны к нему поехать. Нужно убедиться, что с ним все в порядке.
Вытащив из кармана своего домашнего платья носовой платок, Мэгги вытерла глаза и высморкалась.
— Сэр Реджинальд будет ждать его в тюрьме. Он должен оплатить судебные издержки и проследить за тем, чтобы Нику отвели приличную камеру.
Взгляды их встретились. Глаза Элизабет, полные муки, казались сгоревшей золой, но в глубине их горел решительный огонь.
— Я должна его увидеть. А потом я найду способ доказать его невиновность.
— Но как? Что ты можешь сделать такого, чего не сделали Николас и Рэнд?
— Пока не знаю, но что-нибудь придумаю.
Мэгги покачала головой:
— Сомневаюсь, Элизабет… Я чувствую себя такой беспомощной. Очень за него беспокоюсь. И эти сплетни… Это все так ужасно! Думаю, я долго не выдержу.
В зеленых глазах Элизабет появился стальной блеск.
— Только не говори мне, что собираешься вернуться в монастырь!
Мэгги отвернулась. Перед ее мысленным взором появился Эндрю Саттон, но уже через секунду исчез, как исчез он и из ее жизни. Сердце Мэгги пронзила острая боль.
— Пока не знаю. У меня сейчас в голове такая мешанина. Спроси меня, какой сегодня день, я тебе не отвечу. Подойдя к Мэгги, Элизабет взяла ее за плечи.
— Послушай меня, Маргарет Уорринг. Я ни на минуту не поверю, что ты создана для затворничества. Ты полна жизни, энергии, сил. Николас говорил мне, что ты хочешь иметь детей. Они еще могут у тебя быть, Мэгги. Порядочному, любящему тебя человеку будет наплевать на скандал. Ему нужна будешь только ты. — Элизабет посмотрела Мэгги в глаза. — И потом, не забывай о своем брате. Ты нужна Николасу. Ты не можешь его бросить.
По телу Мэгги пробежала дрожь. Чувство вины охватило ее.
— Я знаю. Просто иногда…
— Иногда бывает так трудно!
Мэгги кивнула:
— Иногда бывает очень трудно.
— Но ты все равно не должна спасаться бегством, Мэгги. Ты не можешь во второй раз отказаться от своей мечты.
Мэгги взглянула в окно на голубое небо. До нее донеслись крики мальчишки, торговавшего газетами, смех детей, игравших на крыльце соседнего дома. Элизабет права. Она уже пыталась убежать от своих проблем, но даже представить себе не могла, что придется заплатить за это бегство такую высокую цену. На сей раз она останется и будет бороться за свое место в этой жизни, даже если придется прожить ее в одиночестве.
Поставив бокал на мраморную крышку стола, Мэгги медленно поднялась.
— Моя карета по-прежнему стоит у крыльца. Пойду предупрежу Элиаса и Тео, что им придется сопровождать нас в тюрьму.
Элизабет показалось, что у нее гора с плеч свалилась.
— А я пока возьму плащ. Встретимся в холле.
Проводив ее взглядом, Мэгги повернулась к двери. В течение нескольких недель она наслаждалась вновь обретенной свободой. Круговорот светской жизни, по которой она так соскучилась в монастыре, закружил ее с такой силой, что она не прислушивалась к голосу собственного сердца. А оно уже давно, однако безуспешно пыталось втолковать ей, что для счастья ей нужны муж, дети, семья. И только теперь, когда возможность счастья столь призрачна, она поняла, что для нее по-настоящему ценно.
А может быть, еще не поздно, еще не все потеряно? Впрочем, сейчас не время об этом думать. Элизабет права: сейчас нужно думать о брате. Она нужна Николасу как никогда.
И, расправив плечи, Мэгги направилась к двери. На сей раз она не станет сбегать в монастырь, а останется здесь и встретится с трудностями лицом к лицу.
Ник прислонился к шероховатой серой стене своей камеры. За решетчатым окном ярко светило солнце, однако здесь был леденящий холод. Николаса поместили в лучшей части Ньюгейтской тюрьмы — титул графа и положение состоятельного человека давало свои преимущества.
Однако ветхий коврик, лежавший на каменном полу, почти не давал тепла, а колченогие деревянные стулья и обшарпанный дубовый стол были никудышной заменой изящной, дорогой и удобной мебели, которая окружала Николаса дома. Кровать с бугристым, набитым соломой матрацем не очень-то располагала ко сну.
И тем не менее Николас понимал, что ему предоставили гораздо лучшие условия, чем ворам, убийцам, карманникам и проституткам, составлявшим основное население Ньюгей-та, и лучшие, чем девять лет назад, когда он находился за этими стенами.
При воспоминании о тех годах Ник почувствовал озноб. Вспомнилось ему, как его везли на транспортном судне на Ямайку. В крошечной каюте, битком набитой такими же мучениками, как он сам, стоял стойкий отвратительный запах немытых тел и человеческих испражнений. Временами Нику казалось, что он сейчас задохнется. Кормили заплесневелым хлебом и червивым мясом. Казалось, хуже не бывает. Но это было только начало. Потом потянулись нескончаемые дни каторжного труда на сахарной плантации под палящими лучами солнца. Жара, духота, москиты… Нику было страшно даже вспоминать об этих жутких днях.
Впрочем, подобное с ним вряд ли повторится. Если суд признает его виновным, его повесят.
Ник подошел к крошечному зарешеченному окошку. Зимой его обычно занавешивали тряпками, но сейчас в этом не было необходимости. Сквозь окошко в камеру проникал воздух, сквозь него же можно было разглядеть шпили и башни Лондона.
Дома Элизабет, расположенного на Мэддокс-стрит, видно не было, однако стоило Нику закрыть глаза, и он мысленно переносился туда. Вот он лежит рядом с Элизабет на огромной кровати с пуховой периной, ласкает ее нежное тело, а она улыбается и, наклонившись, целует его. Ник мог вообразить гораздо больше, однако не позволял себе этого делать, боясь впасть в отчаяние.
Пытаясь выбросить мысли об Элизабет из головы, он взглянул сквозь решетку на тюремный двор. По двору разгуливали осужденные, уже почти потерявшие человеческий облик. В вонючем рванье, больные и полуголодные, они старались отнять друг у друга куски хлеба и одежду, чтобы потом, когда наступит суровая зима, было что поесть и чем согреться.
Интересно, где он сам будет в это время? Все еще за этими холодными стенами в ожидании очередного судебного заседания либо ответа на прошение о помиловании или на свободе?
А может быть, его уже не будет на свете?
Стук в дверь прервал эти мрачные мысли. В ржавом замке повернулся ключ, и дверь со скрипом отворилась.
— К вам посетитель, милорд, — провозгласил стражник.
В дверях стоял высокий мужчина с обветренным лицом, черными волосами и серебристыми висками. Николас улыбнулся:
— Элиас! Спасибо, что пришел, дружище!
— Рад снова видеть тебя, Ник, мой мальчик. — Они подали друг другу руки, и Элиас как можно веселее проговорил: — Я и вчера к тебе приходил, но меня не пустили. Привозил твою зазнобу и твою сестру. А нам сказали, что пока к тебе нельзя.
Николас встревожился:
— Элизабет с Мэгги приезжали сюда?
О Господи! Только этого ему не хватало!
Элиас пожал плечами:
— Их ничем нельзя было удержать дома. Эти женщины уж если что вобьют себе в голову, никак их не отговоришь. Просто ненормальные становятся. Но стражники сказали, что ни за что их не пропустят. Ни за какие деньги не согласились. Думаю, просто цену себе набивали.
— Очень хорошо, что не пустили. Они мне здесь ни к чему.
Особенно Элизабет, подумал он. Пока что он не готов ее видеть.
Нагнувшись к Николасу, Элиас проговорил:
— Им нужно было повидаться с тобой, мой мальчик. Особенно Элизабет. Она любит тебя и не успокоится, пока не удостоверится, что ты в порядке.
У Ника сжалось сердце, как бывало всякий раз, когда он слышал, что Элизабет его любит. Он не хотел, чтобы она его любила. Особенно сейчас, когда за эту любовь приходится расплачиваться такой дорогой ценой.
— Думаю, ты прав. Но когда они убедятся, что я жив и здоров, я запрещу им сюда приходить. — На лице Элиаса отразилось сомнение, однако Николас не обратил на это никакого внимания. — Полагаю, Элизабет находится в безопасном месте?
— Я отвез их обеих к его светлости. У него там полным-полно слуг, которым, по-моему, совершенно нечего делать.
Ник улыбнулся. Элизабет и Мэгги будут у Рэнда в полной безопасности, в этом он не сомневался. Белдон был силен как бык — как-никак чемпион Оксфорда по боксу, — и упрям настолько, что будет бороться до последнего.
— У меня тут было время подумать. Элизабет считает, что Рейчел мог убить Оливер Хэмптон, и я, признаться, с ней согласен.
Элиас кивнул:
— Очень может быть.
— Если это и в самом деле так, — продолжал Ник, — то среди тех, кому я доверяю и кто приехал с нами в Лондон — а это Эдвард Пендергасс, Тео Суон, Мерси Браун и Джексон Фримантл, — есть предатель.
— Ты забыл назвать меня.
— Мы с тобой оба знаем, что тебя можно исключить, — улыбнулся Ник.
— Это верно, Ник. Ты мне как брат. Ведь ты всегда был со мной рядом — и в тюрьме, и на плантации. Ты взял на себя мою вину, когда меня хотели выпороть, а я так ослабел от лихорадки, что не вынес бы побоев. Такое, приятель, не забывается. Да я бы дал себе голову за тебя оторвать!
— А как насчет других? Я их всех считал своими друзьями. Трудно поверить, что среди них нашелся человек, который меня предал.
— Думаю, это Джексон. Он, конечно, друг Тео, и тот пристроил его к тебе на работу, но все равно он чужак. Да и денежки любит.
Ник кивнул. Он думал так же.
— Джексон отвозил меня к Рейчел. Он знал, что я на следующий день снова собирался к ней, и мог предупредить Бэскомба. Я даже думаю, что он специально что-то сделал с колесом. А с дороги свернул, чтобы нас никто не увидел и не было свидетелей для подтверждения моих показаний.
— Это наверняка Джексон, — холодно проговорил Элиас. — Подлый предатель! Ну ничего, я до него доберусь! Он у меня попляшет!
Ник схватил друга за плечо.
— Нет, Элиас! — пылко проговорил он. — Если Джексон и в самом деле меня предал, он ни в коем случае не должен догадаться, что мы об этом знаем.
Элиас нехотя согласился, хотя видно было, что все в нем клокочет от злости.
— Ладно, не буду его трогать… пока. А о своей девушке не беспокойся. Со мной она всегда будет в полной безопасности.
— Я знаю.
Ник крепко пожал приятелю руку, и Элиас вышел из камеры. Глухой стук захлопнувшейся двери эхом отозвался в голове Николаса. Как отголосок будущего, уныло подумал Ник, которое ему предстоит провести в одиночестве, гонимому и презираемому, если, конечно, повезет и удастся избежать виселицы.
Прошел еще один день. Ник сидел на жестком деревянном стуле, не замечая царящего в камере холода. Сэр Реджинальд прислал ему несколько книг, однако Нику было не до чтения. Он не сводил взгляда с зарешеченного окна. Как же ему хотелось вырваться на свободу, ощутить на лице теплые солнечные лучи! И еще он мечтал увидеть Элизабет. Он очень скучал по ней и знал, что будет скучать до конца жизни.
В последние, пронизанные одиночеством дни заключения ему открылась горькая правда: мечта жениться на Элизабет так и останется неосуществимой мечтой.
Убийство Рейчел лишило их только что появившейся надежды на то, чтобы быть вместе. Какая ирония судьбы, с горечью подумал Николас. Смерть Рейчел, с одной стороны, освободила его, с другой — навсегда лишила возможности связать свою жизнь с жизнью Элизабет.
Ник поднялся и принялся ходить взад и вперед по камере, напряженно размышляя. Он понимал, что, даже если его оправдают, обо всей этой истории еще не скоро забудут. Здравый смысл подсказывал ему, что он губит жизнь Элизабет из чистого эгоизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49