Но, видя, что Морис ушел в себя, он не осмелился отвлекать его и удовольствовался тем, что беспричинно, но настойчиво стал прохаживаться перед ним взад и вперед.
— В чем дело? — небрежно спросил Морис. — Говори, если хочешь мне что-то сказать.
— Ах, гражданин, еще один заговор, подумать только! Морис пожал плечами.
— Но такой, что волосы на голове встают дыбом, — настаивал Агесилай.
— В самом деле? — ответил Морис тоном человека, привыкшего к тридцати заговорам на день, как это было в ту эпоху.
— Да, гражданин, — продолжал Агесилай, — тут поневоле вздрогнешь! У добрых патриотов при одной мысли об этом по спине мурашки бегают.
— Ну и что же это за заговор? — спросил Морис.
— Австриячка чуть не убежала.
— Вот оно что! — сказал Морис, начиная слушать внимательнее.
— Похоже, — сказал Агесилай, — что вдова Капет была в сговоре с девицей Тизон, которую сегодня гильотинируют. Та не смогла ей помочь, несчастная.
— Каким же образом королева поддерживала связь с этой девушкой? — спросил Морис, чувствуя, что его лоб покрывается потом.
— При помощи гвоздики. Представляете, гражданин, план побега ей передали в гвоздике.
— В гвоздике! И кто же?
— Шевалье… де… подождите… это имя очень известно… но я всегда забываю имена… Шевалье де Шато… ох, как же я глуп: замков-то больше нет! Шевалье де Мезон…
— Мезон-Руж?
— Именно так.
— Невозможно.
— Почему невозможно? Я же вам говорю, что нашли люк, подземелье, кареты.
— Но ведь ты еще ничего мне об этом не рассказал.
— Так сейчас расскажу.
— Я слушаю. Если это и сказка, то, по крайней мере, красивая.
— Нет, гражданин, это не сказка, далеко не так; в доказательство скажу, что я узнал об этом от гражданина привратника. Аристократы прорыли подземный ход от Канатной улицы до погреба в кабачке гражданки Плюмо. Ее чуть тоже не обвинили в соучастии, гражданку Плюмо. Вы ведь ее, надеюсь, знаете?
— Да, — ответил Морис. — И что дальше?
— Так вот, вдова Капет должна была убежать через это подземелье. Представляете, она уже поставила ногу на первую ступеньку! Но гражданин Симон схватил ее за платье. Прислушайтесь: в городе бьют общий сбор, сзывают секции; слышите барабан? Говорят, пруссаки в Даммартене и разведывательные отряды разосланы до самых границ.
В этом потоке слов, потоке правды и лжи, возможного и абсурдного Морис сумел кое-как поймать путеводную нить. Все началось с гвоздики, что на его глазах взяла королева. Он сам купил ее у несчастной цветочницы. В гвоздике был спрятан план только что осуществленного заговора, подробности которого более или менее верно рассказал Агесилай.
В это время барабанный бой приблизился, и Морис услышал крик глашатая:
— Большой заговор, раскрытый в Тампле гражданином Симоном! Заговор в пользу вдовы Капет, раскрытый в Тампле!
— Да, да, — сказал Морис, — так я и думал; значит, в этом есть доля правды. И если Лорен среди этой исступленной толпы попытается протянуть девушке руку, его разорвут в клочья…
Морис взял шляпу, пристегнул к поясу саблю и в два прыжка оказался на улице.
«Где он? — спросил себя Морис. — Конечно же на дороге из Консьержери».
И он бросился к набережной.
В конце Кожевенной набережной ему бросились в глаза пики и штыки, торчавшие из середины какого-то сборища. Морису показалось, что среди этой толпы он видит человека в форме национальной гвардии, окруженного враждебно настроенными людьми. Сердце его сжалось, и он рванулся к скоплению народа, запрудившего набережную.
Он увидел Лорена, окруженного группой марсельцев. Бледный, со сжатыми губами и угрожающим взглядом, он держал руку на сабле, намечая места ударов, которые собирался нанести.
В двух шагах от него стоял Симон. Со злобным смехом указывая на Лорена марсельцам и черни, он говорил:
— Смотрите, смотрите! Вы видите этого типа; я вчера выгнал его из Тампля как аристократа; это один из тех, кто помогает вести переписку с помощью гвоздик. Это сообщник девицы Тизон, которую скоро здесь повезут. И он, вы видите, спокойно прогуливается по набережной в то время, когда его сообщницу ведут на гильотину. А может, она даже была его любовницей и он пришел попрощаться с ней или попытаться ее спасти.
У Лорена был не тот характер, чтобы выслушивать подобные речи. Он выхватил саблю из ножен.
В это время толпа расступилась перед широкоплечим молодым человеком; он стремительно ворвался в нее, опрокинув по пути трех или четырех зрителей, готовившихся стать актерами в этой сцене.
— Радуйся, Симон, — сказал Морис. — Конечно, ты сожалел, что меня не было рядом с моим другом, и не мог в полной мере показать свое ремесло доносчика. Доноси, Симон, доноси, я здесь.
— Да, — ответил Симон с гнусным смешком, — по правде сказать, ты пришел кстати. А вот это, — сказал он, — красавчик Морис Ленде: его обвиняли вместе с девицей Тизон, но он выпутался, потому что богат.
— На фонарь! На фонарь! — закричали марсельцы.
— Ну да? Попробуйте-ка! — пригрозил Морис.
Он сделал шаг вперед и, как бы примериваясь, уколол в лоб одного из самых ярых головорезов, и глаза того тут же залила кровь.
— Убивают! — закричал тот.
Марсельцы опустили пики, подняли топоры, взвели курки. Испуганная толпа отступила, и друзья остались одни, представляя собой двойную мишень для любых ударов.
Они взглянули друг на друга с последней, полной высокого чувства улыбкой, ибо готовились уже погибнуть в угрожавшем им вихре железа и пламени. Но в этот момент дверь дома, к которому они были прижаты, открылась и большая группа молодых людей во фраках — из тех, кого называли мюскаденами, — вооруженная саблями и пистолетами, кинулась на марсельцев. Началась страшная схватка.
— Ура! — прокричали разом Морис и Лорен; воодушевленные подоспевшей помощью, они не подумали о том, что, сражаясь в рядах этих людей, они оправдывают обвинения Симона. — Ура!
Но если сами они не подумали о своем спасении, то за них подумал другой. Это был невысокий голубоглазый человек лет двадцати пяти-двадцати шести, с необыкновенной ловкостью и жаром орудовавший саперной саблей, которую, казалось бы, его женская рука не могла и удержать.
Заметив, что Морис и Лорен, вместо того чтобы убежать через дверь дома, будто нарочно оставленную открытой, сражаются рядом с ним, он обернулся и негромко сказал:
— Бегите через эту дверь. То, что нам здесь предстоит, вас не касается, вы себя только напрасно скомпрометируете.
Затем вдруг, видя, что друзья колеблются, крикнул Морису:
— Назад! С нами не должно быть патриотов. Гвардеец Ленде, мы аристократы!
При этом слове, при виде смелости, с какой этот человек признает за собой звание, в ту эпоху стоившее смертного приговора, толпа завопила.
Но белокурый молодой человек и трое или четверо его друзей, не испугавшись криков, втолкнули Мориса и Лорена в коридор и захлопнули за ними дверь; после этого они снова кинулись в схватку, ставшую еще ожесточеннее из-за приближения повозки с приговоренной.
Морис и Лорен, столь чудесно спасенные, смотрели друг на друга удивленно и точно в ослеплении.
Этот выход был как будто для них приготовлен: они вошли во двор и в глубине его нашли маленькую потайную дверь, выходившую на улицу Сен-Жермен-л'Осеруа.
В это время со стороны моста Менял появился отряд жандармов; он быстро очистил набережную, хотя с улицы, пересекавшей ту, где находились двое друзей, еще какое-то время слышался шум ожесточенной борьбы.
За жандармами ехала повозка; в ней везли на гильотину бедную Элоизу.
— Галопом! — крикнул чей-то голос. — Галопом!
Повозка пустилась в галоп. Лорен успел заметить стоявшую в ней несчастную девушку, ее улыбку, ее гордый взгляд. Но он не смог обменяться с ней даже жестом. Она проехала, не увидев его в людском водовороте, откуда неслись крики:
— Смерть тебе, аристократка! Смерть!
И шум, понемногу затихая, понесся дальше, к садам Тюильри.
В это время маленькая дверь, откуда вышли Морис с Лореном, вновь отворилась и появились три или четыре мюскадена в разорванной и окровавленной одежде. Вероятно, это были те, кто уцелел из небольшого отряда.
Белокурый молодой человек вышел последним.
— Увы! — сказал он. — Значит, над этим делом тяготеет проклятие!
И, отбросив зазубренную окровавленную саблю, он устремился на улицу Прачек.
II. ШЕВАЛЬЕ ДЕ МЕЗОН-РУЖ
Морис поспешил вернуться в секцию, чтобы подать жалобу на Симона. Правда, Лорен, перед тем как расстаться с ним, предложил более быстрое средство: собрать несколько фермопилов, дождаться первого же выхода Симона из Тампля и убить его по всем правилам.
Но Морис категорически воспротивился этому плану.
— Ты пропащий человек, — сказал он Лорену, — если пойдешь по пути самосуда. Уничтожим Симона, но уничтожим по закону. Юристам это должно быть несложно.
И вот на следующее утро Морис отправился в секцию и предъявил жалобу.
Его удивило, что председатель секции прикинулся непонимающим и уклонился от ответа, сказав лишь, что не может быть судьей между двумя добрыми гражданами, воодушевленными любовью к родине.
— Хорошо! — сказал Морис. — Теперь я знаю, как заслужить репутацию доброго гражданина. Значит, по-вашему, если кто-то собирает людей, чтобы убить человека, который ему не нравится, то он воодушевлен любовью к родине? Ну что ж, мне придется присоединиться к мнению Лорена, невзирая на то что я имел глупость его оспаривать. С сегодняшнего дня я буду проявлять свой патриотизм так, как понимаете его вы, и начну с Симона.
— Гражданин Морис, — ответил председатель, — в этом деле Симон, может быть, меньше виноват, чем ты. Он раскрыл заговор, хотя это не входит в его обязанности, и там, где ничего не увидел ты, чей долг был раскрыть его. Кроме того — случайно или намеренно, этого мы не знаем, — ты потворствуешь врагам нации.
— Я? — спросил Морис. — Скажи на милость, это уже что-то новенькое. Кому же это я потворствую, гражданин председатель?
— Гражданину Мезон-Ружу.
— Я? — сказал ошеломленный Морис. — Вы говорите, что я потакаю шевалье де Мезон-Ружу? Я его не знаю, я его никогда…
— Видели, как ты с ним разговаривал.
— Я?
— И пожимал ему руку.
— Я?
— Да.
— Где? Когда?.. Гражданин председатель, — сказал Морис, убежденный в своей невиновности, — ты лжешь!
— Твое патриотическое рвение далековато тебя заносит, гражданин Морис, — ответил председатель, — и ты сейчас будешь жалеть об этих словах: я докажу, что говорил чистую правду. Вот три обвиняющих тебя донесения от разных людей.
— Полно, — возразил Морис, — вы думаете, я настолько глуп, чтобы поверить в вашего шевалье де Мезон-Ружа?
— А почему ты не веришь?
— Потому что это не заговорщик, а призрак, позволяющий вам всегда иметь наготове заговор, чтобы присоединить к нему ваших врагов.
— Почитай донесения.
— Не стану я их читать, — сказал Морис. — Я заявляю, что никогда не видел шевалье де Мезон-Ружа и никогда с ним не разговаривал. Пусть тот, кто не верит моему честному слову, скажет мне об этом; я знаю, что ему ответить.
Председатель пожал плечами. Морис, не любивший оставаться в долгу, сделал то же самое.
Остальная часть заседания прошла в мрачной и настороженной атмосфере. После заседания председатель — честный патриот, возведенный на главное место в округе голосами своих сограждан, — подошел к Морису:
— Пойдем, мне нужно с тобой поговорить.
И Морис направился за председателем; тот провел его в маленький кабинет, примыкающий к залу заседаний.
Когда они вошли, председатель посмотрел молодому человеку в лицо, затем положил ему руку на плечо.
— Морис, — сказал он, — я знал и уважал твоего отца; значит, уважаю и люблю тебя. Морис, послушай, ты подвергаешься большой опасности, позволяя себе опускаться до безверия, а это — первый признак упадка истинно революционного духа. Морис, друг мой, когда теряют убежденность, теряют и верность. Ты не веришь, что у нации есть враги; из этого следует, что ты проходишь мимо, не замечая их, а значит, даже не подозревая об этом, становишься инструментом их заговора.
— Какого черта! Гражданин, — возмутился Морис, — я знаю себя, я храбрый человек и ревностный патриот, но мое рвение не делает меня фанатичным. Вот уже двадцать мнимых заговоров Республика подписывает одним и тем же именем. Хотелось бы, наконец, увидеть того, кто отвечает за их выпуск в свет.
— Ты не веришь, что есть заговорщики, Морис? — спросил председатель. — Ну хорошо, а скажи мне тогда, ты веришь, что была красная гвоздика, из-за которой вчера гильотинировали девицу Тизон? Морис вздрогнул.
— Ты веришь, что был подземный ход, прорытый в саду Тампля и соединивший подвал гражданки Плюмо с неким домом на Канатной улице?
— Нет, — ответил Морис.
— Тогда поступи как апостол Фома: сходи и убедись.
— Но я больше не состою в охране Тампля, меня туда не пропустят.
— Теперь в Тампль может войти каждый.
— Как так?
— Почитай этот рапорт. Поскольку ты такой неверующий, я стану говорить с тобой только на языке официальных бумаг.
— Как? — воскликнул Морис, читая рапорт. — Неужели дошло до этого?
— Продолжай.
— Королеву переводят в Консьержери?
— И что же? — ответил председатель.
— А-а… — недоверчиво протянул Морис.
— И ты считаешь, что это из-за сновидений, из-за того, что ты называешь игрой воображения, из-за ерунды Комитет общественного спасения пошел на такую суровую меру?
— Эта мера принята, но она не будет выполнена, как и множество других мер, принятых на моих глазах, — только и всего.
— Что ж, тогда читай до конца, — сказал председатель. И он протянул Морису последний документ.
— Расписка Ришара, тюремщика из Консьержери! — воскликнул Морис.
— Уже два часа, как вдова Капет заключена под стражу. На этот раз Морис задумался.
— Ты знаешь, Коммуна действует по глубоким соображениям, — продолжал председатель. — Она проложила себе широкую и прямую борозду; ее меры далеки от ребячества; она выполняет принцип Кромвеля: «Королей надо бить только по голове». Познакомься с секретной запиской министра полиции.
Морис прочитал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60