в комнате царил хаос. Лизль — потрясенно взирала на беспорядочную груду вещей, громоздившуюся прямо на полу. Нижние юбки, обручи для кринолина, чулки, жакет, блузка, юбка и т. д., — казалось, по комнате пронесся ураган, переворачивая все вокруг вверх дном.
— Вы действительно торопитесь, мисс Рэчел, — заметила Лизль своим обычным медлительным голосом и попыталась привести разбросанную одежду хоть в какой-то порядок, в то время как юная ирландка извлекала из шкафа темно-синюю амазонку.
— Оставь это, — распорядилась Рэчел, завязывая на талии нижнюю юбку и застегивая батистовую блузку. — Потом я сама все сделаю, — пообещала она.
— Мне это не трудно, мисс Рэчел, — заверила Лизль.
— Где мои ботинки? — воскликнула Рэчел, после того как надела шелковую юбку. Она стояла перед зеркалом и придирчиво изучала собственное отражение, надевая жакет, дополнявший ее элегантный костюм. Его рукава-буфы имели разрезы, сквозь которые виднелись белые рукава блузки.
— Вот ваши ботинки, — невозмутимо ответила Лизль. — Рядом со шляпой.
Через несколько минут Рэчел была во дворе и, поднявшись на каменную подножку, вскочила на лошадь.
— Мне ехать с вами, мисс Рэчел? — спросил Син, державший в поводу ее кобылу.
— В этом нет нужды, Син, — твердо сказала Рэчел, забирая у него поводья. Не хватало еще отправиться на любовное свидание с таким эскортом.
— Ваш батюшка будет недоволен, — настаивал парень. — Вокруг столько головорезов, а вы совсем одна…
— С моим отцом я договорюсь сама, — не уступала Рэчел, поудобнее устраиваясь в седле, — а что до меня, то со мной все будет в порядке!
«Особенно, — добавила она про себя, — если со мной будет мой любимый Мэтью». И, ударив лошадь хлыстиком, она выехала за ворота и понеслась по обсаженной деревьями улице.
Двигаясь по Ривер-Роуд, Рэчел зорко всматривалась в обочины в надежде увидеть Мэтью. Она перестала погонять лошадь, позволив той идти в удобном для нее темпе, и раздумывала, не слишком ли поздно дошло до нее послание Мэтью.
Внезапно ее поразила еще одна мысль. А вдруг с ним что-нибудь случилось? Она знала, что по законам, установленным Конфедерацией, Мэтью считается предателем. Кто-нибудь мог увидеть его, узнать и сообщить в подразделение местной милиции, и, быть может, в этот самый момент он уже схвачен.
И все потому, что он рискнул жизнью ради встречи о ней.
Рэчел содрогнулась. «О любимый, — прошептала она, словно ветер мог донести этот страстный шепот до слуха возлюбленного, — умоляю тебя, будь осторожен!»
За спиной у нее послышался стук копыт, и Рэчел обернулась. Длинная вуаль на ее шляпе развевалась по ветру, пока она рассматривала приближающуюся серую в яблоках лошадь.
Она узнала наездника. Это был верный слуга Мэтью Ахилл, старший сын дворецкого Жана-Марка.
Рэчел натянула поводья и придержала лошадь, глаза ее засияли счастьем.
— Ахилл! — воскликнула она. — Где Мэтью?
— Он послал меня привести вас к нему, мисс Рэчел, — ответил тот с широкой улыбкой на подвижной физиономии.
— Тогда не будем терять времени, — поторопила она.
Ахилл кивнул и коротко сказал:
— Поезжайте за мной!
Рэчел повиновалась и направила свою кобылу следом за лошадью Ахилла. Они миновали дубовую рощу, свернули на заброшенную, поросшую травой дорожку и, проехав несколько миль, наконец приблизились к маленькому домику, прятавшемуся среди деревьев и дикого кустарника.
Дом явно пустовал уже долгое время. Его внешний вид свидетельствовал о том, что ему приходилось выдерживать натиск бурь, бушующих время от времени в этих местах. Кровля разрушилась, ставни болтались, одна из дверей отсутствовала вовсе, а в галерее второго этажа гнездилось несколько птичьих семейств. Остатки ее перил и окна были покрыты паутиной.
«Грустное зрелище, — подумала Рэчел. — Словно леди, некогда богатая и элегантная, а ныне по прихоти капризной судьбы и без всякой вины со своей стороны все потерявшая и вынужденная побираться».
Однако вовсе не сам заброшенный домик был предметом пристального внимания Рэчел, когда она подъехала к входной двери. Глаза ее с тревогой искали Мэтью, и она была полностью вознаграждена, когда из глубины дома выскочил человек с ружьем в руках.
Увидев его, она закричала: «Мэтью!» — и, не дожидаясь, пока Ахилл поможет ей слезть, соскользнула с лошади и устремилась к своему нареченному.
Мэтью прижал ее к себе так крепко, словно хотел почерпнуть сил из ее любви. Как он нуждался в этом! Все эти бесконечные, одинокие ночи, ночи, когда он так желал ее, и не только физически желал. Он желал слышать ее смех, видеть ее улыбку, слушать ее суждения. Время, проводимое с Рэчел, было для него праздником. И всегда будет. Она стала частью его самого, как его собственная плоть и кровь.
Ахилл завел лошадей за дом, оставив влюбленных наедине.
— Войдем внутрь, — сказал Мэтью, его хрипловатый голос ласкал ее слух.
Он провел ее через какие-то темные нежилые помещения в комнату, которую сейчас занимал. Мусор и грязь были из нее убраны, но она лишь отдаленно напоминала ту, какой, по-видимому, была прежде. Матрац и одеяло лежали прямо на голом деревянном полу рядом с флягой и туго набитой наволочкой.
Все это потрясло Рэчел. Этот человек мог иметь все блага мира — тончайшие вина, мягкие постели, изысканнейшие кушанья, приготовленные опытными поварами, элегантнейшую одежду, сшитую лучшими портными. И он, наследник влиятельной и богатой семьи, живет в этой норе, преследуемый, объявленный вне закона.
— Я должна была привезти тебе поесть, — виновато сказала Рэчел. Обняв его, она поняла, что он потерял несколько фунтов.
— Не нужно, — с улыбкой заверил он. — Ахилл ухитрился похитить для меня кое-какую еду в Бель-Шансон, да так, что ни одна душа об этом не узнала. — И он указал ей на белоснежную кружевную наволочку.
— Почему же мы не могли встретиться там?
— Слишком рискованно, — объяснил Мэтью. — Я не могу подвергать опасности ни мою семью, ни тебя. Я уверен, что, появись я там, слух об этом так или иначе распространится.
— Но все ваши люди полностью преданы вам, — возразила Рэчел.
— Я знаю это и очень им благодарен, — сказал он с улыбкой. — Есть соседи, присматривающиеся ко всем, кто приезжает и уезжает с нашей плантации. Люди, которые не простят мне того, что они считают предательством. Я никогда не делал тайны из моих убеждений, Рэчел, ты знаешь это, но я не могу сознательно подставлять под удар свою семью. Это не для меня, — констатировал он. — Так что моя деятельность протекает вне дома — моего и твоего. Я должен быть там, где никто и не подозревает.
Мэтью устроил для нее сиденье на одеяле.
— Сожалею, что не могу предложить тебе ничего лучшего, но это все мое имущество.
— Для меня это совершенно неважно, Мэтью, — сказала Рэчел. — Мое место там, где ты! — С этими словами она сняла шляпу и аккуратно опустила ее на пол, затем принялась расстегивать пуговицы своего жакета. Мэтью помог ей снять его и положил рядом со шляпой.
Он пожирал взглядом ее лицо, ее вздымающуюся грудь, ее пышные волосы. Ему страстно хотелось вытащить шпильки из ее аккуратной прически, чтобы белокурая волна рассыпалась по плечам, как в тот памятный вечер в Бель-Шансон, но он не решился. Для этого еще не пришло время.
Мэтью протянул руку и приподнял ее подбородок. Рэчел повернула голову и прижалась губами к его ладони.
— Поцелуй меня, Мэтью, — хрипло пробормотала она. — Пожалуйста!
Он исполнил ее желание. Их губы слились и, подобно набирающему силу смерчу, поцелуй становился все более и более неистовым.
Вскоре они уже лежали на тонком одеяле, тесно прижавшись друг к другу. Даже толстые штаны из оленьей кожи не могли скрыть возбуждения его плоти. Когда Мэтью еще крепче прижал к себе распростертое под ним тело Рэчел, она ощутила его твердый член между своих бедер.
Рэчел обхватила руками широкую спину Мэтью, вцепилась пальцами в его сорочку, желая никогда не выпускать его из своих объятий. Она забыла обо всем, ее жизнь и весь мир сосредоточились здесь — в поцелуях Мэтью, вливающих в нее наслаждение, в тяжести его тела, замершего в ее объятиях. Сквозь плотную ткань амазонки и тонкий муслин нижней юбки она ощущала сильные толчки его члена, и они причиняли ей сладкую боль.
Мэтью начал целовать ее по-другому — прерывистыми, нежными поцелуями. Они были медленными, ласкающими, томными. Мэтью осознал, как далеко они с Рэчел могут зайти, и, овладев собой, решил, что его долг — ослабить напряжение охватившей их страсти.
«О Боже», — вздохнул он про себя. Когда они в конце концов займутся любовью по-настоящему, это будет достойной наградой за долгое воздержание, ведь они испытают подлинную страсть, наслаждение, в котором сольются их души и тела.
Сейчас ни время, ни место не подходили для этого. Но рано или поздно их время наступит, и он знал, что блаженство превзойдет все испытанное им когда-либо прежде.
Однако все это в будущем, а пока их время не наступило, он не мог себе позволить большего.
Рэчел, удобно устроившись в объятиях Мэтью, наслаждалась его близостью, и некоторое время они лежали тихо и неподвижно. Эти минуты были вдвойне дороги ей, потому что она прекрасно понимала, как нескоро она сможет увидеть его в следующий раз. Мысленно она перебирала все изменения, произошедшие в нем с момента их последнего свидания. Он похудел на несколько фунтов, он еще сильнее загорел, он начал отращивать усы. И теперь он носил ружье.
— Темнеет, я должен ехать, — нежно прошептал он ей на ухо.
Высвободившись из его объятий, Рэчел села.
— Я так много передумала…
— А я думал о том, что сегодняшнего слишком мало.
— Это все-таки лучше, чем вообще не видеть тебя, любимый, — заверила Рэчел, заставляя себя улыбнуться, чтобы он не догадался о той острой сердечной боли, которую она испытала, услышав, что их свидание пришло к концу. — Встреча с тобой была нежданной радостью, и я буду все время вспоминать ее.
— Я тоже, — пообещал он.
С каждым разом ему становилось все тяжелее и тяжелее расставаться с ней, пускаться в далекий и опасный путь без оглядки назад. Если бы он не верил, что действительно помогает приблизить окончание этой войны, если бы не был убежден в правоте дела, за которое сражается, он, вполне вероятно, поддался бы искушению все бросить и бежать отсюда вместе с ней, чтобы где-нибудь в новом месте начать жизнь сначала, с новыми традициями и новыми перспективами.
Но он не мог этого сделать. И никогда бы не сделал. Его любовь к Соединенным Штатам равнялась его любви к Рэчел. И если бы он поступился любовью к родной стране, то его любовь к Рэчел, его жизнь с ней оказались бы ложью.
— Мэтью? — Рэчел почувствовала, что он витает где-то далеко от нее.
— Извини, — оказал он, поднимаясь и помогая встать ей.
— Куда же ты направляешься?
Мэтью подошел к одному из окон, вернее, к тому, что от него осталось. Взглянув на садящееся солнце, он наконец промолвил:
— На север.
Рэчел облегченно вздохнула:
— В Филадельфию?
Мэтью покачал головой.
— Севернее, — ответил он.
Рэчел предпочла не настаивать на более подробных объяснениях. Ей довольно было сознавать, что там он будет, по-видимому, в большей безопасности, чем в рядах юнионистской армии, намеревавшейся проникнуть в самое сердце Юга.
Он обернулся к ней.
— Я решил, что, когда окончится война, мне не захочется пускаться в такое грандиозное свадебное путешествие, — объявил он.
— У тебя есть на примете какое-нибудь другое место, куда ты хотел бы поехать? — спросила Рэчел, удивленная тем, что он намерен отказаться от столь заманчивой поездки. Самой ей было безразлично, куда ехать, лишь бы быть вместе с ним.
— Есть, — ответил Мэтью, и его глаза неожиданно загорелись энтузиазмом. — Калифорния.
— Калифорния? — переспросила она.
— Вот именно, северная Калифорния, — пояснил он. — Я недавно был там, и она показалась мне невообразимо прекрасной. — Мэтью с нежностью привлек ее снова в свои объятия. —
Я хочу показать тебе горы, пляжи, океан. Тихий океан великолепен, в нем столько оттенков голубого, словно эта палитра самого Господа Бога. — Он приподнял ее подбородок и заглянул в самую глубину ее глаз. — Я все-таки понял, какой именно голубой соответствует твоим глазам. Ляпис-лазурь.
— Хорошо, после войны мы поедем туда, — подтвердила она с улыбкой, усилием воли останавливая готовые хлынуть слезы.
— Быть может, тебе стоило бы поехать туда прямо сейчас, — мрачно проговорил он.
Рэчел была ошеломлена.
— Зачем?!
— Вы были бы там в большей безопасности, и ты, и твои родители, — настаивал он. — Я не думаю, что война сколько-нибудь серьезно затронет Калифорнию, а о Луизиане я, к сожалению, этого сказать не могу.
— Твоя семья уезжает?
— Нет. Они не хотят даже обсуждать эту тему. Да я, честно говоря, и не ожидал иного, — сознался он.
— Здесь твой дом, Мэтью. Я не могу покинуть его, так же как и тебя самого, — ответила Рэчел.
— Но ты должна учесть, что если в Новом Орлеане узнают о нашей помолвке, то жизни тебе не будет.
— Я не какая-нибудь недотрога, которая хлопается в обморок от одного грубого слова, — вздернув голову, парировала Рэчел. — Мы, ирландцы, крепкие орешки, уверяю тебя.
— Тем не менее, — продолжал он, — если мое кольцо на пальце станет причиной какой-либо неприятности и ты почувствуешь, что лучше его снять, я не рассержусь и не обижусь.
— Как ты смеешь, Мэтью Деверо? — в негодовании вскричала Рэчел.
— Я думал только о…
— Я знать не желаю, о чем ты там думал, — бушевала Рэчел. — Я не давала тебе повода считать меня жалкой трусихой.
— Ты знаешь, что я никогда не думал о тебе ничего подобного, — защищался он.
— Твое счастье! — отрезала она и продолжала уже менее воинственно: — Я горжусь твоей любовью и этим кольцом. И мне совершенно безразлично, что думают по этому поводу другие. — Она положила руки на его широкие плечи и добавила: — Если уж на то пошло, я готова кричать об этом во весь голос во Вьё-Карэ или любом другом месте Нового Орлеана.
— Нет нужды забираться так далеко, cherie, — улыбнулся он и поцеловал ее в губы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34