— О, пусть Прескотт хоть немного отдохнет и повеселится, — сказала Хлоя. — Ты должна признать, что ему редко выдавалась такая возможность в течение долгих лет, когда он работал в Трипле.
— Я никогда не слышала, чтобы он жаловался, — сказала Эмми. — И кроме того, работа может быть приятным занятием, смотря как к ней подходить.
— И все равно это не идет ни в какое сравнение с большим путешествием по Европе, — сказал Пайн, вспоминая месяцы, проведенные им на континенте, когда он путешествовал из одного города в другой — обычно за счет одной из своих состоятельных подруг женского пола, — ужиная, распивая вина, танцуя все ночи напролет и возвращаясь домой только на рассвете, чтобы проспать несколько часов и проснуться за полдень с ужасной головной болью и с незнакомой женщиной в кровати рядом с собой. Боже, спаси Пре-скотта, если он пошел по его следам. Но с другой стороны, возможно, подобный стиль жизни больше подходил Прескотту, чем ему.
«Это может быть самым большим приключением в его жизни, которое он будет с радостью вспоминать всегда. Или же наоборот постарается забыть, как в моем случае», — добавил он про себя.
— А ты когда-нибудь ездил в большое путешествие по Европе? — спросила Хлоя.
— Конечно. Но я был тогда гораздо моложе и намного глупее.
— Свободен, как вольная пташка, так?
— Можно и так сказать.
Пайн понял, в каком направлении шли мысли его жены, и очень хотел, чтобы она сменила тему разговора. Он был не против обсудить с ней его прошлое наедине в их комнате, но ему совершенно не хотелось шокировать тетушку Эмми.
— И к тому же, наверное, вдоволь позабавился с девушками, — сказала Эмми, разделавшись со своим последним бобом.
— Э-э…
Его тетушка захохотала и поднялась на ноги.
— Неважно. Ты можешь не отвечать на это. Так; куда еще собирается съездить Прескотт? Или он не сказал?
— Нет, не сказал, — ответил Пайн. — Он только написал, что Большой канал не идет ни в какое сравнение с нашей речушкой Брэнзос. К тому же он порядком пахнет.
— И как же пахнет этот большой канал? — спросила Хлоя.
Пайн на мгновение задумался.
— Насколько я помню, плохо.
— Все похоже на то, что Прескотт начинает скучать, — сказала Эмми.
— Скучать по Англии или по своему дому здесь, в Техасе? — спросил Пайн.
— По Техасу, конечно, — ответила Эмми. — Я пойду в дом и поставлю варить эти бобы. Ужин должен быть готов, как только зайдет солнце. Хлоя, не держи малышку слишком долго в воде, слышишь? На улице уже начинает холодать.
— Не беспокойтесь, тетушка Эмми. Мы уже прямо сейчас собираемся вылезать. Не так ли, мисс Присси?
Пайн протянул руку и, взяв полотенце, висящее на перилах крыльца, подал его Хлое.
— Присей — вряд ли подходящее имя для нашей дочери, любовь моя. Я никогда не пойму, и как это мы остановились на нем. Она все что угодно, но только не Присси. Может быть, нам следовало бы назвать ее «Юниор»?
— Такое имя для девочки? Вряд ли. Просто дай ей немного времени, Пайн, и Присцилла вырастет в одну из самых прекрасных девушек в Вако. А может быть и во всем Техасе. Кто знает?
— Будем надеяться, что ты окажешься права, однако я в этом сильно сомневаюсь. На днях, когда я взял ее с собой на конюшню, с ней чуть не случилась истерика. Я знаю, что она хотела покататься на лошади.
— Ведь ты не позволил ей, не так ли?
— Боже мой. Конечно нет. Ну уж во всяком случае — не одной.
— У-гу. Ты, возможно, и притворяешься, что беспокоишься о том, чтобы она не выросла сорванцом, но каждый раз, когда я вижу вас двоих вместе на улице, ты всегда разрешаешь ей ездить с собой в седле.
— Я просто хотел научить ее с ранних лет искусству верховой езды, в чем, согласись, нет ничего плохого. А уж учить ее быть настоящей леди — это твое дело, а не мое.
Пайн взял у Хлои завернутую в полотенце дочку к себе на руки и нежно прижал ее к груди, испытывая почти такое же неимоверное наслаждение от ее свежего младенческого запаха, какое он испытывал от той безграничной любви, которую она всегда дарила ему.
— О? А что же тогда по-твоему твое дело?
— Избаловать ее до предела, конечно же. Ты ведь папина маленькая дочь, не так ли, моя сладкая?
Присцилла обняла его своими пухлыми ручонками за шею, подарила ему большой мокрый поцелуй в щеку, потом состроила рожицу и звонко засмеялась из-за того, что его выросшая за день щетина царапнула ей губы.
— Она будет твоей до тех пор, пока не вырастет, и какой-нибудь красивый молодой мужчина не придет и не похитит ее сердце, — сказала Хлоя.
— Твоя мамочка, должно быть, сошла с ума, дорогая. Папа никогда не допустит, чтобы это случилось.
— Неужели?
— Конечно, не допущу. У меня есть твердое намерение отдать ее в монастырь при первом же признаке того, что она начнет расцветать в настоящую женщину.
— Это ты сейчас так говоришь, но…
— Я скажу это и потом, вот посмотришь. Ни один мужчина в мире не будет достаточно хорош для моей драгоценной дочери. Ты запомнишь это, не так ли, моя сладкая? Все мужчины, за исключением твоего папочки, — свиньи. Безобразные похотливые свинки, у которых только одна мысль в голове.
Хлоя бочком подошла к Пайну и одарила его долгим вызывающим взглядом.
— Из моего собственного опыта я бы этого не сказала.
— Да, я… — он заметил на себе ее пристальный взгляд и почувствовал, как это часто бывало раньше, что все его тело охватил жар, тот, который только она могла создать и который только она могла погасить.
— Я думаю, что пришло время для нашей маленькой мисс Присси идти спать, ты так не считаешь?
— Спать? Сейчас? — Хлоя легким движением руки провела пальцами по открытому вороту своей блузки. — Но ужин уже почти готов.
— Мы можем поужинать позже. Я совсем не против, даже если нам придется есть все холодным.
— Ты, возможно, не будешь, но тетушка Эмми будет ужасно огорчена.
— Однако она не будет так расстроена, как расстроюсь я, если… — он замолчал, услышав странный звук на расстоянии.
— Что это, черт побери?
— Что?
— Я мог бы поклясться, что я только что слышал блеяние овцы.
— Овца? Здесь? Это тебе почудилось, Пайн. В этом районе Техаса нет овец.
Он опять услышал этот звук, который на этот раз был ближе и гораздо громче.
— А что же тогда по-твоему это?
Когда Пайн уже пошел через комнату, направляясь к выходу, из двери кухни высунулась седая голова Эмми.
— Что это за шум?
— Пайн говорит, что это овца, — ответила Хлоя, направляясь за своим мужем.
— Овца? Здесь? — Эмми поспешила вслед за Хлоей.
— Боже милостивый, если это действительно овца, то нам не избежать неприятностей.
Когда они добежали до первого крыльца, любопытство Хлои и беспокойство Эмми тут же исчезло, и обе женщины застыли в удивлении. Все еще держа на руках Присциллу, Пайн стоял посреди двора рядом с громадным фургоном, который, казалось, был до предела забит сумками, сундуками, чемоданами, прыгающими и хохочущими маленькими девочками, рядом с которыми гордо восседала белая овца с розовой атласной ленточкой, завязанной вокруг ее шеи.
Из фургона с трудом выходила темноволосая молодая женщина, которая, очевидно, была уже на последнем месяце беременности. А помогал ей спуститься…
— Прескотт? — Хлоя и Эмми в один голос произнесли его имя и поспешили с крыльца к фургону.
— Спасибо, Господи, мой мальчик наконец-то вернулся домой, — сказала Эмми. Слезы появились у нее на глазах, и она заключила племянника в свои теплые объятия, крепко прижав его к себе.
— Да, я дома, тетушка Эмми. И теперь уже надолго.
— Что ты имеешь в виду под «надолго»? — спросила Хлоя, когда Эмми наконец отступила назад.
— Я имею в виду, что приехал сюда навсегда. Я больше никогда не покину Техас.
— А разве это возможно? — спросила Хлоя.
— Конечно да, почему бы нет?
— Но ведь ты граф Сент Кеверна. Ты не можешь одновременно быть графом и жить здесь. Ведь так?
— Честно говоря, я не знаю, — Прескотт широко улыбнулся при виде счастливого и озадаченного выражения на лице своей невестки. — Теперь это уже не имеет ни малейшего значения, потому что я уже больше не граф. Похоже на то, что этот парень, сэр Генри Уилберфорс, сделал большую ошибку, объявив меня графом.
— Ошибку? — у Пайна неприятно засосало под ложечкой при мысли о том, что эта ошибка сэра Генри может как-то касаться и его. — Ты не настоящий граф?
— Спокойно, братишка. Ты тоже не являешься им. У нас есть кузен Эдвард, который с радостью принял этот титул.
Пайн вздохнул с облегчением.
— Слава Богу.
— Боже мой, как выросла Присси! — воскликнул Прескотт. — Когда я уезжал отсюда, она была еще такой крошкой.
— О да, к сожалению, все дети имеют эту дурную привычку быстро вырастать, — сказал Пайн, взглянув на беременную женщину и трех маленьких девочек, стоящих в отдалении. — Кстати о детях…
— О да. И куда девались мои манеры? — Прескотт подошел к женщине и нежно обнял ее за плечи. — Все, внимание. Я хочу представить вам мою жену Люсинду.
— Жену? — все трое удивились в один голос.
Прескотт усмехнулся и кивнул.
— Да. Она моя жена и к тому же законная, тетушка Эмми, так что перестань хмуриться. Мы с Люсиндой венчались в июле в маленькой церквушке рядом с американским посольством в Париже, во Франции.
— Во Франции? В Париже? — прошептала Хлоя в изумлении.
Учитывая, что июль был только три месяца назад, а молодая жена Прескотта выглядела так, что готова была уже родить со дня на день, Эмми нетрудно было догадаться, что Люсинда уже была беременна, когда ее племянник женился на ней. Она не знала, почему это должно удивлять ее. В конце концов этот мальчишка был Трефаро, а большинство мужчин Трефаро имели дурную привычку все делать шиворот-навыворот. Похоже, что Прескотт мало чем отличался от Пайна в том, что касалось дел плотских.
Но она отбросила в сторону эти мысли и подошла к Люсинде, чтобы радушно заключить ее в свои объятия.
— Рада, что ты стала членом нашей семьи, Люсинда: Я Эмми, тетя Прескотта, но ты можешь звать меня тетушка Эмми. Меня все так зовут.
— Спасибо… тетушка Эмми, — нерешительно сказала Люсинда.
— Все, что хочу сказать — я счастлива, что такая милая и хорошая женщина, как ты, наконец заставила остепениться этого проказника, моего племянника, — и обратившись к Прескотту добавила, — он был баптистом?
— Кто?
— Тот священник, который венчал вас во Франции, в Париже?
— Нет, но он был представителем духовенства. Кажется, он был методистом, не так ли, дорогая?
— Я думаю, он был членом епископальной церкви, Прескотт.
Если до этого она видела только холодное любопытство в глазах тети и невестки своего мужа, то теперь их лица озарили теплые улыбки. Эти женщины не знали ее и злополучных обстоятельств ее рождения, и все же Люсинда чувствовала, что они приняли ее с открытым сердцем.
«Господи, неужели Прескотт был прав все это время?» — думала Люсинда. Неужели она и вправду на этой новой дикой земле под названием Техас обретет свой дом, семью, которая будет искренне заботиться о ней, обретет новую жизнь, в которой уже не будет сплетен, подозрений и косых взглядов в ее сторону. Она молилась, чтобы все было именно так.
— Да, ты права, он был приверженцем епископальной церкви, — сказал Прескотт. — Однако теперь это неважно. Мы женаты, и это все, что имеет значение.
— А эти милые малышки? — Эмми не могла не улыбнуться, когда она подошла к трем маленьким девочкам. — Они твои, Люсинда?
— Нет, мэм, они мои, — ответил Прескотт.
Улыбка мгновенно исчезла с лица Эмми, и она удивленно посмотрела на Прескотта.
— Твои?
— Да, мои.
— Я всегда знала, что у тебя были довольно странные наклонности, Прескотт, — сказала Хлоя, — но, Боже мой, как ты умудрился стать отц… Я имею в виду… тебя не было здесь только один год, а самой младшей на вид можно дать по крайней мере года два.
— Так оно и есть, — сказал Прескотт, подойдя к трем маленьким светловолосым голубоглазым девочкам. — Элизабет — два, Виктории — четыре, а Александре — пять и скоро будет шесть. В этому году она уже пойдет в школу. Виктория хочет пойти вместе с ней, но мы с Люсиндой думаем, что ей следует немного подождать. По крайней мере хотя бы один годик.
— Но это все же не объясняет нам, каким образом ты стал их отцом, — сказал Пайн.
— О, это очень просто, — ответил Прескотт. — Я удочерил их.
— Удочерил их? — Эмми покачала своей седой головой в удивлении. — Боже мой! О Боже мой!
— Что случилось? — спросил Пайн.
— Мой маисовый хлеб, — сказала она. — Я только что вспомнила, что оставила его в духовке. Боже мой, надеюсь, он еще не сгорел.
Когда Эмми развернулась и побежала со всех ног в дом, Хлоя подошла к своей новой невестке и обняла ее.
— Мы так счастливы, что вы приехали к нам. Все вы.
— Спасибо, — сказала Люсинда.
— Прости, если мы показались сначала не слишком радушными. Просто все мы были так удивлены приездом Прескотта.
— Не говоря уже об его овце, — добавил Пайн.
— Я могу дать тебе объяснение, — сказал Прескотт.
— Я очень на это надеюсь, брат.
— Мы просто не ожидали, что он появится здесь на ранчо, — сказала Хлоя. — По крайней мере не так скоро. Мы только что получили письмо, которое он написал нам из Венеции.
— Вы только что получили его? — спросил Прескотт.
Пайн кивнул.
— Собственно говоря, только сегодня утром. Если бы я не поехал в город за покупками и не остановился у почты, мы никогда так бы и не узнали, что ты был в Венеции.
— Но я написал это чертово письмо уже больше трех недель назад, как раз тогда, когда мы уже собирались уезжать из Италии. Мы, возможно, прибыли бы сюда раньше, — если бы не сделали ту остановку в Барселоне.
— Боюсь, это была моя вина, — сказала Люсинда.
— Твоя вина? — спросила Хлоя.
— О, не надо, дорогая, не кори себя за это, — сказал Прескотт. — Если уж в этом и была чья-нибудь вина, то моя, а не твоя.
— Но ведь это именно я почувствовала себя плохо на палубе корабля. Вы с девочками, без всякого сомнения, только наслаждались этим морским путешествием.
— Это был просто приступ морской болезни с непривычки, вот и все, — сказал Прескотт, обняв свою жену за плечи, пытаясь подбодрить ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39