Но, присмотревшись получше, он понял, что в действительности это была вовсе не драка, а избиение одного человека другим из-за существенного преимущества второго.
— Вы шериф? — спросил Прескотт.
— Да. Шериф Джордж Пенхалиган. А вы, сэр?..
— Прес… э-э, лорд Сент Кеверна.
— А, да. Мне сказали, что Ваша светлость желали видеть меня.
— Верно, я действительно хотел встретиться с вами.
Пенхалиган сделал паузу, ожидая, что новый граф все объяснит дальше, но так как Прескотт продолжал хранить молчание, он спросил:
— По какому поводу вы желали меня видеть, милорд?
— По поводу вот этого гнусного скунса.
Прескотт поднял на ноги Эмерсона и повернул его так, чтобы Пенхалиган мог видеть его лицо. Взглянув на него сам, он почувствовал большую гордость за то, что ему удалось держать свою ярость под контролем. Только один глаз Эмерсона заплыл, и он потерял только два зуба вместо целого ряда, как это часто случалось с другими, когда Прескотт ввязывался в драку.
— Гнусный кто, милорд?
— Скунс. Вы, возможно, зовете их здесь по-другому. Хорек?
— Ваша светлость сравнивает мистера Эмерсона с каким-то животным?
— Вот именно.
— Но, милорд, мистер Эмерсон — честный член нашей общины.
Прескотт разжал пальцы, крепко державшие Эмерсона за воротник, и тот сполз вниз, растянувшись, как тряпка, посередине мощенной булыжником улицы.
— Как может быть такой человек честным? — он немного помолчал, глядя на Эмерсона. — Это, кажется, закономерный конец для вора и мучителя своей жены. Вы так не думаете?
— Вор и мучитель жены? Мистер Эмерсон?
— О, и больше того, шериф. Гораздо больше.
— Что же может быть еще хуже?
— А как насчет убийцы? Видите ли, он убил миссис Эмерсон и их младенца-сына.
— У вас есть доказательства этого?
— Да, их тела находятся в его доме. Но не в этом доме, где живет он, а в другом, где жили его жена и дети. Я думаю, что доктор Гудэйкер, освидетельствуя их тела, возможно, до сих пор еще там.
— Нет, это не является доказательством.
— Вам недостаточно двух мертвых тел? Какие же еще доказательства вы хотите?
— Для доказательства нужен свидетель, который мог бы подтвердить ваше заявление об избиении мистером Эмерсоном своей жены, милорд.
Мгновенно милые детские лица Александры, Виктории и Элизабет пронеслись у Прескотта перед глазами. Он был абсолютно уверен, что они видели, как Эмерсон, ударив кулаком и сбив на пол их мать, продолжал бить ее ногами, но он не мог сказать об этом Пенхалигану. Они были еще совсем малышками и за один день прошли через столько испытаний, что хватит на целую жизнь. И теперь он уже никак не мог попросить их свидетельствовать против своего отца.
Возможно, когда они подрастут, и им будет легче понять трагичность данной ситуации, но не сейчас…
— Так, значит вы говорите, что два мертвых тела, мое слово и показания доктора — этого еще не достаточно?
— О, для меня — да. Это звучит достаточно убедительно для меня, милорд, но ведь я не судья. Уж если мы заговорили об этом, то я даже не являюсь присяжным заседателем. Но я знаю, что наши английские суды уделяют большое внимание наличию существенных доказательств.
— Да, неважно.
Эти чертовы судейские системы! Прескотт знал, что должен быть способ не только наказать Эмерсона, но и быстро упечь его за решетку, чтобы он не смог больше причинять людям зла. И тут его осенило:
— Вы еще можете сомневаться в том, что он убийца, зато, наверное, не может быть никаких сомнений в том, что он — вор. И прежде, чем вы спросите меня, есть ли у меня доказательства, я отвечаю вам — есть! Это очень существенные доказательства. У меня в замке есть учетные книги и журналы с его почерком, которые свидетельствуют, что он годами прикарманивал себе деньги Рейвенс Лэйера, — он махнул рукой на дом позади него. — Этот дом и все, что есть в нем, по праву принадлежит мне.
Пенхалиган взглянул на дом и, различив едва прикрытый одеждой силуэт женщины с пышными формами, стоящей в дверном проеме парадного входа, лукаво спросил:
— Все, милорд?
Увидя любовницу Эмерсона, с испугом смотревшую на него, Прескотт решительно покачал головой.
— О, к черту, нет! Она его, а не моя.
— А-а, понятно.
— Так вот, я пытался это дело уладить по-хорошему, шериф. Я действительно пытался. Когда обнаружил, что он занимается воровством, я дал ему возможность вернуть мне украденные деньги. Да вернее не мне, а Рейвенс Лэйеру. Я предложил ему продать все добро, купленное на них, и даже предоставил ему для этого времени больше, чем достаточно. Но похоже на то, что эта свинья по-прежнему продолжает купаться в роскоши, не собираясь платить мне ни одного медного цента.
— Понятно, — сказал Пенхалиган, глубокомысленно кивая головой. — Так Ваша светлость желает подать жалобу на Эмерсона?
— Жалобу? Вы смеетесь надо мной? Я хочу бросить этого жалкого негодяя в тюрьму до конца его жизни, вот что я хочу.
Пенхалиган как-то замялся и отвел взгляд.
— Я боюсь, что это будет невозможно, милорд.
— Почему невозможно?
— Потому, милорд, что у нас в деревне нет тюрьмы.
— Нет тюрьмы?
— Да, милорд.
— А как насчет Сент Кеверна? Там-то есть тюрьма?
— Нет, милорд. Она была там. Но, к несчастью, сгорела дотла в прошлом году, а горожане еще не смогли собрать деньги на то, чтобы построить новую.
— Нет тюрьмы? — он в недоумении схватился рукой за голову. — Будь я проклят. Я никогда не слышал о месте, где бы не было тюрьмы.
— Теперь вы знаете такое место, милорд.
— И куда же вы деваете всех преступников, которые нарушают законы?
Смущенный отсутствием в деревне сооружения для содержания преступников, Пенхалиган откашлялся и тихо сказал:
— Мы помещаем их под домашний арест, милорд.
— Домашний арест?
— Да, милорд.
Мысль о том, что человек, совершивший столько преступлений, будет продолжать жить с привычным для него комфортом, возмущала Прескотта до глубины души.
«Что за чертово место», — подумал он. Внезапно его мозг лихорадочно заработал — домашний арест, дом. Рейвенс Лэйер — это замок. Очень, очень старый замок.
— Придумал, — сказал он с самодовольной ухмылкой. — Я знаю идеальное место, куда можно поместить этого жалкого негодяя.
— Милорд?
— Он может находиться под домашним арестом с другими крысами в моей темнице.
— Темнице Вашей светлости?
— Вот именно, Пенхалиган, в моей темнице. Давайте-ка, помогите мне.
Когда Прескотт наклонился и за шиворот поднял потерявшего сознание Эмерсона на ноги, шериф поспешил ему на помощь.
— Но, милорд, темницу Рейвенс Лэйера не использовали веками. Там, должно быть, просто ужасные условия.
— Вы видели ее?
— Да. Однажды, когда я был еще мальчишкой, мы с приятелями пробрались в темницу, чтобы взглянуть на нее. Это такое ужасное место!
Когда они перебросили обмякшее тело Эмерсона через спину лошади, Прескотт спросил:
— И там много пауков, не так ли?
— Да, а также кандалов и цепей на стенах и других приспособлений, которые я не осмелюсь упомянуть.
— Мне это нравится. Эмерсон должен почувствовать себя там, как дома.
Часом позже Прескотт устало поднимался по подвальной лестнице, стряхивая паутину с камзола.
Он только что затратил большое количество энергии, устраивая своего пленника, находившегося почти в бессознательном состоянии, в самой темной и сырой камере, какую только смог найти в темнице.
Добившись своего, Прескотт находился в приподнятом возбужденном настроении, и несмотря на то, что было уже далеко за полночь, ему совершенно не хотелось спать.
— Слишком много впечатлений, — сказал он сам себе, продолжая переживать случившееся.
Шериф был прав — темницей Рейвенс Лэйера не пользовались веками, и она выглядела удручающе. Состояние камеры Эмерсона было самым сомнительным изо всех других. Было похоже на то, что один хороший удар плечом мог сорвать хлипкую дверь с петель. Поржавевшие кандалы на стенах выглядели немногим прочнее, но они еще могли служить по назначению до того времени, когда Эмерсон предстанет перед судом за свои преступления.
Закрыв за собой подвальную дверь и направляясь через холл в свою комнату, Прескотт задумался о лекарстве от своей бессонницы, что всегда помогало ему в прошлые годы. Одна стопка крепкого бурбона смогла бы успокоить его нервы.
Однако, добравшись до библиотеки и засветив лампу, чтобы облегчить себе поиски, он скоро обнаружил, что в замке под рукой, оказывается, не было бурбона. Нашлась только какая-то бутылка с надписью на этикетке «Солодовое виски» с винокуренного завода в Шотландии. Прескотт нахмурился.
«К черту, что за солодовое виски? Есть один способ узнать, что это за напиток», — решил он, вынув пробку из бутылки. Придется попробовать это виски, а не идти и будить крепко спящую миссис Свит и заставлять ее посреди ночи проводить осмотр винных запасов замка. Он знал, что ей это совсем не понравится. Но первым же делом завтрашним утром он позаботится о том, чтобы бутылка лучшего бурбона из Кентукки была внесена в список для покупок.
Он предварительно понюхал содержимое бутылки, желая убедиться, что будет пить виски, а не средство для полировки мебели, которое кто-нибудь налил в пустую бутылку из-под виски. Его тетушка Эмми раньше проводила подобные замены, не сказав при этом никому ни слова. К несчастью, именно он оказался тем человеком, которому таким образом досталось попробовать этой отравы.
Убедившись, что в бутылке находится спиртное и что все в этот час уже спят и никто не может поймать его за этим занятием, Прескотт опрокинул бутылку, приложив ее к губам. Приятный огонь согрел его горло с первым большим глотком виски, прожигая себе весь путь до самого желудка. Доставляющая удовольствие, успокаивающая теплота разлилась по всему телу, мгновенно сглаживая напряжение прошедшего дня.
— M-м, неплохо, — пробурчал он и сделал еще один глоток. Солодовое виски, конечно, не могло сравниться с бурбоном, но было не таким уж и плохим. Пожалуй, если бы у него не было выбора, он с легкостью привык бы и к этому напитку.
Утро началось с обычной сонной неторопливостью, которая вскоре переросла в беспорядочную суматоху и бешеную деятельность. После чашечки чая горничные засуетились на кухне, помогая миссис Свит готовить завтрак для графа, его гостей и остальной прислуги. Том пришел из конюшен как раз в то время, когда его бабушка уже вынимала из духовки первый противень с пышущими жаром кексами.
Харгривс, как и каждое утро, направлялся на кухню, чтобы взять поднос с едой и вернуться позавтракать в свою комнату.
Он хотя и принадлежал к слугам замка, однако подчеркнуто продолжал держаться от остальных в стороне, не общаясь с ними и, тем более, не вступая в мелочные, вздорные перебранки. Он также старался избежать второго неприятного столкновения с Эсмеральдой, давно и окончательно впавшей в маразм. Только два дня назад старая леди назвала его «молодым господином» и сделала попытку завязать детский нагрудник на его шее.
Спустившись с лестницы, он повернул налево, продолжая идти на кухню, но странный шум, доносящийся со стороны библиотеки, остановил его.
На мгновение он замер, напряженно прислушиваясь и стараясь разобраться в непонятных звуках. В конце концов, он пришел к заключению, что какое-то раненое животное непонятным образом попало этой ночью в замок, и теперь криком обнаруживало свое присутствие.
Внезапно другая, еще более ужасная мысль пришла ему в голову, и он ринулся к закрытым дверям библиотеки. Сначала его светлость привел в дом бедную родственницу, потом принес новорожденного ягненка, а затем трех маленьких девочек! Только Бог знает, кого еще он притащил сюда прошлой ночью!
— О Боже, спаси от него и от его бездомных, — пробурчал Харгривс и распахнул настежь дверь.
— Есть желтая роза в Техасе, которую я увижу-у-у… Да-да-да дум ди да-да… прекраснее всего на земле-е-е…
Голос Прескотта звучал громко, неприятно и фальшиво. Он лежал, развалясь на кожаном диване, с одного подлокотника которого свисали его ноги в сапогах, а на другом покоилась голова. Он размахивал в воздухе пустой бутылкой из-под виски.
— Милорд!
— …Я так рыдал, когда она покинула меня… что вдребезги разбила мое сердце, но да-дум ди дум ди да-да… мы не расстанемся больше никогда.
— Милорд!
Прескотт уставился мутными красными глазами на человека, стоявшего в двери, и широко усмехнулся.
— Эд! Как у тебя дела?
— Осмелюсь сказать лучше, чем у вас, милорд.
— Давай-ка иди сюда и выпей немного.
— Еще слишком ранний час дня, чтобы нам начинать употреблять спиртные напитки, милорд. Мы обычно ждем до вечера.
Харгривс осторожно приблизился к дивану, надеясь, что он сможет держаться в этой отвратительной ситуации, соблюдая достоинство. Хоть кто-то в этом замке должен был вести себя прилично, а поскольку его светлость, казалось, совсем не был способен делать в данный момент ничего разумного, Харгривсу пришлось употребить всю свою выдержку.
«Какой совершеннейший варвар», — подумал он.
— Так уже вечер? Точнее, даже за полночь?
— Далеко за полночь, милорд.
— А?
— Уже утро, милорд.
— Утро? — Прескотт попытался взглянуть в окно. Но тело его было тяжелым и вялым, а движения такими неуклюжими, что не успел он повернуться, как свалился с дивана на пол. — Будь все проклято, если сейчас действительно не утро!
Ворча что-то себе под нос, Харгривс помог Прескотту подняться на ноги.
— Ваша светлость еще не ложились спать? Прескотт нахмурился, стараясь вспомнить.
— Кажется, да. Один раз. А, да, теперь я вспомнил. Ребенок описался в кровати прошлой ночью и намочил меня. Потом домой пришла Люсинда, и я ушел. Эй, ты знал, что у нас здесь в замке есть темница?
— Да, милорд, мы знали.
— Она очень старая. И грязная. Кто-то должен прибраться там. Однако не надо слишком чисто. Такие негодяи, как Эмерсон, не заслуживают чистой тюремной камеры. Было бы, конечно, лучше поместить его в загон для свиней — там ему место. У нас есть здесь свиньи, Эд?
— Насколько нам известно, нет, милорд.
— Нам надо купить несколько, — Прескотт размахивал в воздухе своей пустой бутылкой из-под виски, опасно близко поднося ее к голове Харгривса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39