Она заподозрила, что Кандервуды или были уже настолько пьяны, что проигнорировали приглашение Прескотта на ужин, который должен был проходить на свежем воздухе, или еще просто не были оповещены об этом. Но, в любом случае, празднество Прескотта этим вечером началось с многообещающего шумного веселья.
Спустившись по лестнице на первый этаж, она направилась к гостиной, где были распахнуты большие двери на широкую каменную террасу. Но какое-то движение под лестницей привлекло ее внимание. Она оглянулась и увидела Харгривса, намеревающегося спуститься вниз в подвал. Было ясно, что он шел туда не за вином. Он уже принес наверх достаточно бутылок, чтобы гостям Прескотта хватило его до конца ночи.
Она уже хотела было окликнуть его, но остановилась, когда увидела, что шел он по-воровски, крадучись и время от времени озираясь через плечо по сторонам, желая убедиться, что его никто не видит. Затем проскользнул в дверь и закрыл ее за собой.
«Что это он собирается делать?» — подумала Люсинда, инстинктивно догадываясь, что тут было что-то неладное. Она решила, что нужно немедленно оповестить Прескотта о подозрительных действиях его камердинера.
Она нашла его на террасе, следящего за рубкой огромного коровьего окорока.
— Я должна поговорить с тобой, Прескотт.
— Сейчас?
— Да, это важно.
Яркая вспышка света внезапно озаряла небо, за ней последовала еще одна и еще, что заставило всех гостей, находящихся в гостиной, выбежать на террасу.
— Как тебе это нравится, дорогая? Разве это не прекрасно?
— Фейерверк? Так вот что было в тех больших ящиках! Для этого-то ты и пригласил сюда итальянца?
Прескотт сиял от радости.
— Сегодня четвертое июля, дорогая. Я не могу праздновать независимость моего народа без старого доброго барбекю и традиционных фейерверков.
— Четвертое июля? — тетушка Чарити, одетая в костюм времен королевы Виктории из жесткой черной тафты и в головном уборе из страусиных перьев, подошла к Прескотту, и он заметил, что хмурый вид сменился на ее лице выражением откровенной злости.
— Ты оскорбляешь нас этим выставлением напоказ того, что может быть названо только как… как колониальная дерзость.
— Я никого не оскорбляю, тетя Чарити, и уж меньше всего вас. Я просто отмечаю праздник, как это сделал бы любой обыкновенный американец, в жилах у которого течет красная кровь, окажись он на моем месте.
— Но ведь это Англия, ты, дерзкий мальчишка, а не Америка.
— Однако я американец, а не англичанин. Пора бы уже вам всем уяснить себе это.
— Я думаю, это просто замечательно, — сказал кузен Гарольд, одетый под лорда Байрона в атласные бриджи и рубашку с кружевным жабо. — Прекрасное представление, старик. Просто удивительное представление!
— Да-да… — согласилась кузина Крессида.
Как и Люсинда, она была одета в платье периода Возрождения, однако ее декольте было еще более глубоким, оставляя мало простора для воображения.
— Это показывает, что у тебя в жилах не просто течет кровь Кандервудов, но и то, что ты унаследовал наш задор, кузен. Тот, которого некоторым из нас очень не хватает.
— Если эта колкость была предназначена в мой адрес, — сказал кузен Гарольд, — то знай, что она тебе совсем не удалась.
— О, ты думаешь, что у тебя есть задор, кузен?
— Я знаю, что он у меня есть, ты, слезливая корова!
Поняв, что между кузенами вот-вот вспыхнет одна из их многочисленных продолжительных ссор, Люсинда с силой потянула Прескотта за рукав.
— Мне нужно поговорить с тобой сейчас.
Волнение, звучавшее в ее голосе наконец привлекло его внимание.
— Хорошо. Извините, я отлучусь на минуту. Наслаждайтесь сегодняшним представлением. И винами. Ужин уже готов.
Он последовал за ней в гостиную и затем в холл, где гром фейерверка уже не мог заглушить ее голоса.
— Что здесь происходит?
— Вот это-то я и хочу знать, — сказала она. — Почему Харгривс полез в подвал?
— Черт побери, откуда я знаю? Он взрослый мужчина и способен сам позаботиться о себе. У меня целый дом родственников, которых надо накормить, и мне некогда в данный момент беспокоиться еще и за него.
Она приподняла брови и многозначительно посмотрела на него.
— О, ну что в этом такого, дорогая? — сказал он. — Все, что там можно найти, это множество старых пыльных полок, заставленных вином и… темницу.
— Да?
— И Эмерсона в темнице.
— Ты уверен, что он все еще там? Когда ты в последний раз проверял его?
— Э-э, позавчера, кажется.
— Зато твой слуга Харгривс в последние дни проводит в подвале много времени. Или ты этого не заметил?
— Я заметил. Но он сказал мне, что проверял запасы наших вин.
— Мне очень неприятно, что приходится говорить тебе об этом, но тебя обманывают. У нас в погребе найдется столько вина, что, пожалуй, хватит до следующего века. Он ходит туда по какой-то другой причине.
— Нет. Нет, нет, нет. Ведь он не освободит Эмерсона. Правда?
— Я очень плохо знаю этого человека. Он твой камердинер, а не мой.
Прескотт стрелой бросился с места, направляясь к двери в подвал.
— Клянусь Богом, если он выпустил этого сукиного сына из его камеры, я… я сверну Эду его костлявую шею.
Люсинда побежала вслед за ним, скользя в своих туфельках по отполированному мраморному полу.
— Спокойно, Прескотт. Пожалуйста, постарайся оставаться спокойным. И тебе лучше взять с собой лампу. Там внизу ужасно темно.
— А ты куда идешь?
— С тобой, конечно.
— Нет. Ты останешься здесь.
— Ни за что. Куда ты пойдешь, туда пойду и я. Помнишь наши клятвы?
— Черт побери, Люсинда, у меня сейчас нет времени, чтобы спорить с тобой о наших клятвах. Не суй свой хорошенький любопытный носик куда не следует, ты меня слышишь? — он наклонился и поцеловал ее в щеку. — Я тут же вернусь.
Когда он исчез за дверью в подвал, Люсинда постояла мгновение, раздумывая, следовать ли ей своим инстинктам и пойти за ним или же, как покорная верная жена, которой она поклялась быть, вступив с ним в гражданский брак, послушаться его. Ей понадобилось совсем немного времени, чтобы остановиться на первом.
Схватив и засветив первую попавшуюся под руку лампу, она открыла дверь и начала спускаться по крутой лестнице в подвал.
Глава 22
— Когда ты это обнаружил? — Харгривс заглянул в узкую щель между стеной и винным стеллажом, за которым был едва-едва заметен проход в стене.
— Незадолго до вашего прихода сюда, — ответил Эмерсон. — Я обыскивал это место неделями с пола до потолка, как вы и сказали мне, и, наконец, нашел.
— Ты еще ничего не успел здесь тронуть?
— Ничего, сэр. Я попытался, конечно, но не смог в одиночку отодвинуть этот стеллаж.
— Хорошо. Его светлость сейчас занят своими гостями, выставляя себя совершеннейшим идиотом, так что нам они долго не помешают — ни он сам, ни его шлюха. Для начала мы уберем все бутылки с этого стеллажа, а потом посмотрим, может нам вдвоем удастся отодвинуть его от стены. Ладно?
Шлюха? Прескотт стоял, скрытый темнотой, в дальнем углу похожего на пещеру подвала, наблюдая за своим камердинером и Эмерсоном и прислушиваясь к каждому их слову. Он ничего не имел против того, чтобы его называли идиотом, даже совершеннейшим идиотом, потому что бывали времена, когда он и сам себя так обзывал, но то, что Эд назвал Люсинду шлюхой, выходило за рамки его терпения.
Он уже собирался выйти из темноты и открыто заявить о своем присутствии и о своих возражениях, когда чьи-то тонкие пальцы схватили его за руку и потянули назад.
— Не горячись, Прескотт, — прошептала Люсинда, благодаря Бога за то, что ее голос заглушался звоном переставлямых бутылок.
— Но этот сукин сын только что назвал тебя…
— Я знаю. Я слышала, что он сказал. Подожди.
— И вообще что ты здесь делаешь? Я же сказал тебе оставаться наверху.
— Очевидно я просто тебя не послушалась. Боже мой, что это они здесь делают?
— Я тоже хотел бы это знать. По крайней мере они не осматривают винные запасы Рейвенс Лэйера — это уж наверняка.
— Уже некоторое время назад у меня возникли подозрения, что он что-то ищет в замке. Может быть, теперь мы узнаем, что именно ему понадобилось здесь.
— Кто обыскивал замок? Эмерсон?
— Нет, твой камердинер, Харгривс.
— Ты видела его?
— Не только видела, но и слышала. И девочки тоже.
— Почему ты мне ничего не сказала об этом?
— Я думала, что он, может быть, выполняет твои приказания.
— Мои приказания?
— Да, ты был очень скрытным в своих делах в последнее время.
— О сегодняшнем празднике и фейерверке — да, но больше ни в чем.
Они замолчали, увидев, что Харгривс взял со стеллажа последнюю бутылку и осторожно поставил ее на пол в ряд с другими.
— Готов сдвинуть с места этого слона? Эмерсон поплевал на руки.
— Сначала дайте мне занять устойчивое положение.
Мужчины взялись за стеллаж с двух сторон и на счет три сделали отчаянную попытку отодвинуть его от стены.
Однако он даже не двинулся с места, несмотря на то, что вены вздулись у них на шеях и мускулы буграми выступили на спинах.
— Благослови Бог крепкий английский дуб, — сказал Харгривс.
— Благослови его или пошли к черту, но нам его не сдвинуть.
Под покровом темноты Прескотт с усмешкой обернулся к Люсинде.
— У них в головах вместо мозгов солома.
— Ш-ш-ш.
— Может быть, нам следует попробовать вдвоем взяться за один и тот же конец?
— Да, тогда, может, что-нибудь и получится, сэр.
— Теперь они начинают думать, — прошептал Прескотт.
Эмерсон подошел к Харгривсу, и они предприняли еще один мощный толчок. Стеллаж с ужасным скрипом отодвинулся от стены на десятую долю дюйма, оставив за собой глубокую канаву на земляном полу.
— Еще раз, — сказал Харгривс.
— При таком темпе они будут двигать его всю ночь, — сказал Прескотт.
— Ты можешь помолчать? — зашипела Люсинда. — Они услышат тебя.
Наконец, совершив не менее дюжины подобных попыток, Харгривс и Эмерсон отодвинули винный стеллаж от каменной, покрытой вековым слоем пыли стены, но не больше, чем на два фута. Но и этого оказалось достаточно, чтобы они могли протиснуться через эту щель.
Прескотт отправился вслед за ними, но Люсинда опять остановила его.
— Ведь ты не собираешься пойти за ними, не так ли?
— Наоборот. Именно это я и хочу сделать.
— Прескотт, ты забыл, что Гарик это… это сумасшедший. Я не хочу, чтобы для тебя все закончилось плохо.
— О, ты такая прелесть, — он нагнулся, чтобы поцеловать ее, но она отстранилась.
— Если ты пойдешь за ними я… я…
— Что, отправишься наверх, где тебе и место?
— Нет! Я пойду с тобой.
Он обнял ее за шею и притянул к себе.
— Дорогая, я никогда в жизни не поднял руку на женщину. Но сейчас мне, возможно, придется это сделать, только для того, чтобы убрать тебя со своего пути. И к тому же спасти от ненужных неприятностей.
— Ты не посмеешь это сделать.
— Нет, конечно нет. Но я не хочу, чтобы ты следовала за мной по пятам. Тебе надо подняться наверх и посмотреть, как там дела у девочек? Могу поспорить, что гром фейерверка, разбудил их.
— Когда они спят, — ответила Люсинда, — их и из пушки не разбудишь. Так что тебе придется придумать другую причину, по которой я не смогу пойти с тобой.
— Ты не будешь путаться у меня под ногами?
— Я буду держаться на добрых два фута позади тебя.
— У-гу, конечно.
— Клянусь, Прескотт, так оно и будет.
— Боже, спаси меня от несговорчивых женщин. Хорошо, пошли. Но возьми вот это, просто на всякий случай.
Он протянул ей один из своих револьверов и чуть не рассмеялся, увидев, как под его тяжестью у нее опустились руки.
— Может быть, я и понесу его, но не пущу в действие.
— А ты даже знаешь как?
— Конечно, знаю. Ты просто прицеливаешься вот так и нажимаешь на курок.
Прескотт пригнулся, когда она направила ствол пистолета на него, затем протянул руку и отодвинул его в сторону.
— Просто держи при себе эту чертову штуковину, хорошо? Если возникнет необходимость пустить его в действие, то это сделаю я.
Люсинда одарила его ангельской улыбкой.
— Как скажешь.
Прескотт что-то пробурчал себе под нос и направился к отверстию в стене. Как и обещала, Люсинда держалась на порядочном расстоянии позади него, когда они протиснулись через щель и пошли по темному, кажущемуся нескончаемым тоннелю, который оказался за стеной. Чем дальше продвигались они в неизвестность, тем все меньше становилась дистанция между ними, сократившись сначала до одного фута, потом еще, и вскоре Люсинда подошла к нему вплотную, коснувшись своим телом его спины.
— Ты боишься? — чуть громче, чем шепотом, спросил он.
— Н-нет, конечно нет.
Он усмехнулся на ее очевидную ложь.
— Вот и хорошо. Лучше дай-ка мне лампу.
— Зачем?
— Я выше ростом, смогу держать ее выше и впереди. Так нам будет лучше видно.
— О! — она подала ему лампу и вновь заняла свое место позади него. — Как ты думаешь, где они?
— Не имею понятия. И вообще, что это за место?
— Я подозреваю, что это пещера баронов-контрабандистов.
— Баронов-контрабандистов?
— Да, помнишь, я рассказывала тебе о них?
— Нет, я что-то этого не припоминаю.
— Не может быть Прескотт.
— Ты рассказывала мне о первых графах, но никогда не говорила ни о каких баронах-контрабандистах.
— А, да, наверное, так оно и было.
— Они тоже носили женские платья и бродили по холлам замка, воруя женские украшения?
— Нет, глупый, бароны задерживали и грабили случайные корабли, которые они заманивали на скалистый берег.
— Так они были пиратами?
— Только некоторые из них. Большинство же были обыкновенными мошенниками, которые еле сводили концы с концами, грабя…
— Случайные корабли, которые заманивали на скалистый берег. Мне кажется, я понял. Что случилось с ними?
— Последний уплыл со своей семьей и помощниками на Джамайку или какой-то другой остров в Карибском море, когда Оливер Кромвель сверг с престола и обезглавил Карла Первого.
— Так ему пришлась не по душе политика Кромвеля?
— Вероятнее всего, последний барон опасался за свою собственную жизнь. Кромвель был отвратительным типом, алчным и беспринципным в своем желании очистить от греха всю Англию. Его последователи, судя по тому, что я читала, были еще хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39