Боковым зрением он уловил какое-то движение и, повернувшись, увидел, как к нему медленно приближается Железный майор, но смотрит не на него, а на удаляющуюся Уитни. Вероятно, он видел, как они разговаривали. Блэк уловил в его взгляде грусть и подавляемую жажду и молился, что правильно истолковал этот взгляд. Это была тоска мужчины по женщине, по конкретной женщине, по единственной женщине. Что ж, этого могло быть достаточно. Блэк обернулся вслед Уитни, которая пробиралась в толпе солдат.— Советую вам как следует позаботиться о ней, — сурово сказал Блэк и, подняв голову, встретился глазами с майором.— Я постараюсь.— Самое большее, на что вы можете рассчитывать, — это объявление благодарности в приказе, — со злорадством прокаркал полковник Гаспар, выслушав доклад Таунсенда. Такова была его оценка тяжких трудов майора по очищению от «гнойной язвы предательства» Рэпчер-Вэлли. Пораженный Гарнер хотел было что-то возразить, но передумал. Благодарность за то, что он позволил жалкой горстке деревенских жителей торговаться с собой, унизить и полностью лишить его боеспособности? За то, что уступил своей роковой страсти, полностью потеряв самообладание, а вместе с ним и честь? Забыл о присяге и порученном деле? За то, что его в буквальном смысле слова застали на месте преступления — без штанов? За то, что он арестовал собственного тестя после того, как предавался разнузданной страсти со своей новобрачной, воплощенной Иезавелью? Его ужасала сама мысль о том, чтобы его наградили за столь полное фиаско, и сознание этого могло быть гарантией, что подобное больше не повторится. Казалось, судьба всегда склонялась к тому, чтобы одной рукой подталкивать его к успеху, а второй — отнимать его. Была поразительная ирония в том, что сейчас все произошло наоборот — благодарность, когда он меньше всего думал о ней.Дождавшись, когда преступников увели в тюрьму, майор Таунсенд удивил Гаспара просьбой освободить его от возвращения в Мэриленд. Он сослался на свою жену, которой такое путешествие будет не по силам. Похотливой усмешкой полковник выразил свое понимание, как тяжело приходится майору с его дикаркой, и, выдержав гнетущую паузу, отпустил его.Гарнер вернулся в лагерь и сообщил лейтенанту Бруксу, что деньги для отряда так и не поступили, что запасы провианта крайне скудны и что отныне лейтенанту предстоит взять на себя командование отрядом. Уитни он поставил перед фактом, что они немедленно отправляются в Бостон, и, совершенно не ожидавшая этого, она, по обыкновению, прибегла к торговле:— Только после того, как закончится суд над папой… Через неделю… Ну ладно, через четыре дня! — И наконец: — Через два дня, и это мое окончательное предложение!— Завтра, — сурово ответил Гарнер, бросая взбешенные взгляды на столпившихся вокруг них солдат.— Я не поеду, пока не буду готова.— Как бы не так! — заявил Гарнер. — Хоть ты дерись, но поедешь с мной. — Но когда он двинулся к Уитни, собираясь потащить ее за собой, неожиданно вмешался сержант Лексоулт, преградивший ему путь своей широкой грудью. Мрачно поглядев в разгоряченное лицо Гарнера, он повернулся к Уитни:— Поезжайте, миссис Таунсенд. Мы позаботимся о вашем отце. Бывшие противники жителей Рэпчер-Вэлли единогласно поддержали его, и на глаза Уитни навернулись слезы.В то утро, когда они должны были покинуть Питсбург, Уитни появилась одетой для путешествия — в кожаные штаны и в башмаках. Окинув ее с головы до ног недовольным взглядом, Гарнер потребовал, чтобы она надела платье, в противном случае угрожал загнать в гостиницу и лично одеть ее. Уитни вспылила и умчалась наверх, где стала со злостью натягивать поверх штанов юбку. Это дурной знак, возмущенно думала она, он явно настроен заставить ее вести себя как замужняя леди. А она вовсе не леди! Она торговка, винокур и Дэниелс… и придется ему к этому привыкнуть. В конце концов, это ему пришла в голову идиотская мысль тащить ее за собой в Бостон.Они пошли в конюшню за лошадьми, и у дверей их встретил вновь округлившийся Бенсон со своим заржавленным мушкетом на плече, который заглядывал в лицо майора преданным собачьим взглядом. Он объяснил, что лейтенант уже снабдил его нужными бумагами, так как считает, что он не перенесет поход в Мэриленд… и теперь он хочет узнать, нужны ли майору его «джентльменские услуги».Гарнер содрогнулся и в отчаянии прикрыл глаза.— За что мне эти мучения, братец Доброхот?Когда он открыл их, Бенсон все еще озадаченно чесал голову, пытаясь вспомнить, слышал ли он когда-нибудь о парне с таким странным именем.Гарнер помрачнел и ткнул пальцем в одну из навьюченных лошадей:— Залезайте!Их путешествие сопровождалось огромными трудностями. Сначала Гарнер пытался устроить свою маленькую группу на ночлег в сараи, но их хозяева, упрямые и недоверчивые горные фермеры, подозрительно взглянув на его потрепанный военный мундир, наотрез отказывались иметь с ним дело, несмотря на деньги, которые он им предлагал. Со смесью сочувствия и злорадства Уитни видела, что при каждом отказе он едва сдерживает ярость. Ей ничего не стоило договориться с людьми, но Гарнер выходил из себя, прогонял ее и самым решительным образом запрещал ей торговаться. В результате им пришлось провести две ночи под проливным дождем, которые так часто обрушиваются на горы в ноябре, и только тогда Гарнер уступил и разрешил Бенсону выторговать у фермеров охапку сена и сухой сарай для ночлега.Отношения между Уитни и ее мужем были натянутыми, и по мере приближения к Бостону Гарнер все больше прибавлял шагу. Уитни сделала вывод, что ему не терпится поскорее встретиться со своей аристократической семьей. На самом деле только решение подавить в себе страстное влечение к Уитни с ее поистине разрушительным влиянием на него вынуждало Таунсенда спешить к родному дому, где его ждала встреча с честолюбивым семейством. Сопротивление же этому чувству в переполненных гостиных, где им приходилось проводить ночь в одной комнате, или у костра на бивуаке, отнимало у него много сил и доставляло истинное мучение.Когда они достигли Нью-Йорка, он нанял экипаж, стремясь поскорее и с большими удобствами преодолеть оставшееся до Бостона расстояние. Теперь они останавливались только пообедать и переменить лошадей. Но после этих остановок Бенсон, уютно пристроившись в углу закрытого от дождя и ветра экипажа, быстро засыпал, и Гарнер опять оставался с Уитни наедине, не считая молчаливого кучера. С каждым часом он все больше мрачнел, а физические мучения становились почти невыносимыми. Он изо всех сил стискивал челюсти, заставляя себя сдерживаться каждый раз, когда она машинально проводила языком по полным розовым губкам или меняла положение своего гибкого соблазнительного тела.Уитни же виделось свое в его мрачном настроении, она считала, что он страшится встретиться с семьей, поскольку ему предстоит дать объяснение вынужденной женитьбе. И наконец ей пришло в голову расспросить об этих Таунсендах, среди которых, возможно, ей придется провести всю свою жизнь.— Наша семья состоит из моего отца, кузины Маделайн, деда и меня… а теперь и тебя, — с тяжелым вздохом добавил он.Ей удалось внешне не отреагировать на этот многозначительный вздох.— Значит, у тебя нет ни родных братьев, ни сестер?— Был один брат, который умер младенцем. Несколько лет назад умер мой дядя, а вскоре скончалась и его жена, и их дочь Маделайн осталась сиротой.Уитни вспомнила, как ей было тяжело, когда она потеряла мать, и сразу почувствовала сочувствие к маленькой Маделайн.— А чем они занимаются, ваши Таунсенды, помимо того, что очень богаты?Гарнер перевел хмурый взгляд на окошко, где сквозь тучи прорывались лучи холодного осеннего солнца.— Мы владеем крупной компанией по производству и торговле… ромом.— Ромом? — Она выпрямилась, мозг ее заработал. — Ты хочешь сказать, что Таунсенды занимаются производством рома? Но ведь ром относится кочень крепким спиртным напиткам… а это значит, что вы…— Да, да, винокуры, — раздраженно проворчал он, уголком глаза посматривая, как она пытается усвоить эту неожиданную для нее новость.На самом деле новость была до того поразительной, что она умолкла. Гарнер Таунсенд — винокур, из семьи винокуров… точно так же, как она сама! Она со всех сторон рассматривала эту мысль, и наконец на сердце у нее потеплело. Возможно, именно этим и объясняется ее непреодолимое влечение к Гарнеру: ее натура интуитивно распознала в нем винокура и отозвалась на это открытие самым естественным образом. Уже по вкусу его поцелуев ей следовало догадаться о том, что он тоже винокур. В них чувствовалась опьяняющая сила виски… то есть рома.И члены его семьи тоже винокуры! Это же замечательно! Теперь она уже не так боялась встречи с незнакомыми людьми, представляющими семью Гарнера. Семья бостонских винокуров… Что ж, это звучит не так страшно, как семья бостонских аристократов, даже если это одна и та же семья. И Уитни с облегчением вздохнула.Сержант Лексоулт вернулся в лагерь на окраине Питсбурга с мрачным видом.— Ну, повидали мы ее отца, — натужно просипел он, усаживаясь у дымящегося костра на бревно рядом с лейтенантом. Солдаты бывшего отряда майора Таунсенда быстро собрались вокруг, чтобы послушать новости о своих пленниках. — И похоже, его там бьют.— Чего там похоже! Он выглядит как кусок сырого мяса, — сердито добавил Дэн Уоллес. — Не надо было передавать его им.Среди мужчин раздались возмущенные возгласы.— У нас не было выбора, — смущенно вставил лейтенант Брукс. — Это сделано по приказу полковника Гаспара. Мы ничего не могли поделать.— Точно так же, как ничего не можем поделать, когда не получаем положенных нам денег, да? — язвительно спросил Ральф Кинджери.— И продуктов! — возмущенно добавил Дэн Уоллес. — Нам что, просто сидеть здесь и погибать от голода и холода? Черта с два они от меня дождутся! Меня обязаны кормить!— Лучше бы нам остаться в долине, — жалобно заныл худой Нед. — Там мы по крайней мере нормально питались.— Черт, мы все голодаем! — прогремел Лексоулт и, встав, повернулся лицом к солдатам. Через мгновение его глаза хитро сощурились. — В самом деле, мы сидим здесь, охраняем улики против отца миссис Таунсенд… и тем временем умираем от голода и жажды. Ребята, у нас же есть выход! В городе полным-полно солдат, которые получают деньги и которые так же умирают от жажды, как и мы. Вот что, ребята, — взмахом руки он пригласил их подойти поближе и понизил голос, — продадим-ка мы им часть виски старины Блэка, будет на что купить себе еду, а заодно избавимся от доказательств его вины.— Нет, нет, — возразил лейтенант, вставая на ноги. — Трогать улики… это неправильно.— А избивать старика Блэка — правильно? — сердито нахмурясь, спросил Дэн Уоллес.Все единодушно его поддержали, обозлившись при мысли, что четыре полные бочки превосходного виски Дэниелса будут использованы в качестве улик против его производителя. По их мнению, в этом было что-то явно несправедливое. С хитростью изголодавшихся людей они дружно уговорили лейтенанта Брукса закрыть глаза, пока бочки не будут опустошены «какими-то неизвестными негодяями». И, желая решительно подчеркнуть свое возмущение отношением властей, которые их использовали, после чего пренебрежительно забыли о них, они подкупили часового, который передал БлэкуДэниелсу и Чарли Данберу бутылку нелегального, контрабандного «доказательства».Экипаж с грохотом катил по темным и тихим улицам Бостона, замощенным булыжником, направляясь к фешенебельному району Бикон-Хилл. Свет редких фонарей проникал сквозь окно кареты, золотистыми вспышками освещая спящую Уитни. Гарнер тревожно поглядывал на нее, размышляя, правильно ли поступил, приказав больше не останавливаться в дороге, в результате чего они прибыли домой глухой ночью.Коляска миновала Бикон-стрит, затем роскошный особняк Хэнкоков и вскоре замедлила ход перед внушительным каменным строением в георгианском стиле, отделенным от улицы круговой дорожкой для подъезда экипажей, откуда можно было сразу подняться к пышному парадному портику с широкими ступенями на две стороны. Гарнер спустился с коляски и послал к боковому входу разбудить прислугу.Вскоре за толстыми белыми дверями послышались суета и голоса, и они распахнулись. Гарнер внес крепко спящую Уитни мимо седого человека в ночной рубашке и колпаке, который кутался в наспех наброшенный халат и держал в руке канделябр с зажженными свечами.— Мастер Гарнер. Сэр… — Дворецкий испуганно таращил глаза на помятый мундир Гарнера, на его отросшую щетину… и на его ношу.— У нас гости?— Н-нет, сэр.— Отлично. Пошлите разжечь огонь в Голубой комнате напротив моей, — тихо приказал Гарнер. — И проследите, чтобы парня, который спит в карете, устроили на ночь в помещении для слуг.Дворецкий вздрогнул и поспешил за ним, освещая ему дорогу. Гарнер поднялся с Уитни по изогнутой лестнице и там по коридору до резной двери. Дворецкий, Эджуотер, проскользнул мимо, распахнул для него дверь, и он вошел в пышно обставленную спальню и опустил Уитни на большую кровать. Дворецкий стоял рядом, совершенно озадаченный, в то время как его хозяин стал снимать с молодой женщины какую-то жуткую фетровую куртку и грубые поношенные башмаки, затем бережно стянул парчовое покрывало, вытащил пуховое одеяло и аккуратно подоткнул вокруг ее тела.— Завтра утром… — Гарнер повернулся к перепуганному дворецкому, — не беспокойте миссис Таунсенд до половины двенадцатого. Пошлите ей полный поднос еды и сделайте для нее ванну с горячей водой. То же самое понадобится и мне в половине десятого. — Он снял одну свечку с канделябра и зажег свечи на мраморной каминной доске. Затем повернулся и увидел, что Эджуотер не сводит глаз со спящей Уитни.— Вы сказали, «миссис Таунсенд», сэр? — Клочковатые брови дворецкого недоверчиво подскочили.— Да, миссис Таунсенд, — властным тоном подтвердил Гарнер.Степенный дворецкий коротко кивнул и поспешил вон, чтобы отдать распоряжения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58