— спросила Полина, вдвигаясь между конюхом и рысаком, которого он обихаживал — обмачивал бока теплой щеткою.— А ты бы не лезла под руку, Полина, а то неровен час — отмою и тебя, да так, что всю и размажу, как обмылок, дочиста.— Да разве я возражаю, чтобы ты меня, как вот этого коня, по бокам гладил, — улыбнулась Полина. — Только ты от счастья-то своего бежишь и все за Анькой толчешься. А что ты получил от нее? Как про возвращение молодого барина услышал, враз вернулся, и, почитай, целыми днями подле ее комнаты крутишься. Котенка ее нянчишь, не ешь, не спишь — все глаза на нее проглядел.— Не суйся в не свое дело, — буркнул Никита, локтем отодвигая Полину в сторону.— Зря ты такой верный, Никита! Анну только господа интересуют. Старик барон дал ей барское воспитание, иностранным языкам обучил, музыке, танцам, платья дорогие дарил, на именины подарки. А я и дня рождения своего не помню. Такая же сирота, как и она, но платьев мне никто не дарил и в актрисы не готовил.— Будет тебе, ей-Богу! Я тоже не в золотой люльке родился, а посмотри, кем стал — свободным человеком. Может, и тебе счастье выпадет, и ты свободу получишь.— А что мне с ней делать, со свободой-то? Ты вот от барина освободился, а от Анны не можешь. Держит она тебя. Как нить дать, приворожила. Знаю я эти штучки.— Ничего ты не знаешь, Полина, кроме злости да зависти. И не мешай мне, отойди, кому говорю, — Никита рассердился на Полинину и замахнулся мокрой щеткой. — Ату!— Ох, испугал! — Полина с визгом отбежала к двери и вдруг остановилась, прислушалась. — Бона, еще один чокнутый идет. А ведь был — человек человеком, бароном стать хотел.— Ah, mein Hebe Avgustin, Avgustin, Avgustin! — напевая, вошел на конюшню управляющий.— Карл Модестович! А, Карл Модестович! — елейным голоском позвала его Полина. — Когда в Курляндию поедем замок покупать?— А зачем мне в Курляндию? — пожал плечами управляющий. — Мне и здесь неплохо. Снежок пушистый, чистый, морозец себе ничего. Где такое в Курляндии увидишь — там одни дожди да сырость беспросветная.— Не-ет, — протянула Полина. — Кто здесь долго проживет — рано или поздно чокнется. Одно слово — Россия! Да куда же ты летишь, оглашенная?!— А тебе зачем? — вскинулась вбежавшая на конюшню Анна.— Я еще пожить хочу. А если тебе жить надоело — выходи на тракт да под почтовых бросайся! — заорала Полина.— Полина, что ты вопишь, как выпь на болоте? — неласково укорил ее Карл Модестович.— Это я-то выпь? — Полина уткнула руки в бока и пошла на него всей грудью. — Погоди у меня, вот придешь в чувство, опять в постельку запросишься, так я тебе сразу все припомню. Еще погреешься!— Помолчи, Полина! — прикрикнул на нее Никита. — Что ты хотела, Аннушка? Случилось чего?— Ох, Никита, случится и совсем скоро, если я не узнаю, куда Владимир Иванович поехал!— Говорила я тебе, — тут же вставила свое доброе слово Полина.— Уйди! — замахнулся на нее Никита и нахмурился. — А тебе-то к чему? Барин человек самостоятельный, по своим делам отправился.— Да не по делам! Стреляться затеял, дуэль у них с князем.— Из-за тебя что ли?— Да какая же разница! — воскликнула Анна. — Торопиться надо, их остановить.— А чего Никите их останавливать? — хмыкнула неугомонная Полина. — Вот как друг друга перебьют — ты ему достанешься.— Цыц, ведьма! — не на шутку рассердился Никита.— «Ах, мой милый Августин, Августин, Августин, ах, мой милый Августин, все пройдет, все…» — снова затянул управляющий.— Не до песен сейчас, Карл Модестович, Никита! — взмолилась Анна. — Надо барина выручать!— Они уже давно уехали, может, поздно уже, — тихо сказал Никита.— Никитушка, миленький, как ты можешь так говорить? Разве Владимир Иванович не освободил тебя? Разве он тебя когда обижал? — растерялась Анна.— Меня не обижал, — кивнул Никита. — А тебя он измучил. Или думаешь, я слепой, не вижу, как ты извелась, почернела?— Никита! Да ты в своем ли уме? Ты ему смерти желаешь? — ужаснулась Анна.— Я для тебя свободы хочу…— Интересно, — задумчиво спросил Карл Модестович. — А как это мертвый может вольную подписать?— И то правда, — охнул Никита. — Что же это я? Как я мог!.. С Гаврилой они поехали, Аннушка! К сторожке лесника, что у озера. Модестович, поднимайся, сейчас сани по-быстрому запряжем и поедем барона спасать.— Спасибо тебе, Никита, — растрогалась Анна.— А ты, Никита, не торопись, — остановил его управляющий. — Мне Владимир Иванович указание давал — Анну беречь, как зеницу ока. Так что с ней я отправлюсь, а ты здесь за домом последи. И никаких разговоров! Выводи лошадку-то! И поживее!Никита обиделся было, но потом махнул рукой — поезжайте с Богом, лишь бы успели, чего время на споры терять.— Садитесь, Анна Платоновна! — кивнул управляющий Анне. — И не извольте беспокоиться, долетим с ветерком.— Поторопитесь, прошу вас, — кивнула Анна, кутаясь в доху.— Но! — лихо крикнул Карл Модестович. — Пошла! Пошла!— Храни вас Господи! — помолился за них на дорогу Никита и вдруг заметил, как быстро шмыгнула в сторону Полина.А ведь она все время здесь была, подумал Никита, ругалась, кричала и вдруг затихла так, как будто чего задумала! Как бы и впрямь не случилось бы чего с Аннушкой…— Эх, пропадай все пропадом! — Никита вывел под уздцы свежую лошадь и бросился догонять выехавшие со двора сани.Он нагнал Анну и управляющего на опушке леса за поворотом от усадьбы и ахнул. Сани перевернулись, накрыв собой и седока, и кучера. Подъехав ближе, Никита спешился и кинулся им помогать. Анна стонала — ей сильно придавило ногу, а Модестович со странной улыбкой сидел рядом в сугробе — по снегу от саней тянулся след, видно, ему удалось изловчиться и выбраться первым, и он еще какое-то время полз, не в силах подняться.— Как вы, Карл Модестович? — крикнул ему Никита, первым делом подбегая к Анне на выручку.— Я-то ничего, ты Анне помоги, не повредилась ли? — охая, ответил тот.— Никита… Слава Богу! Откуда ты? Как узнал? — прошептала Анна.— Сердце почуяло, вот следом и поехал. Что ж ты натворил, Модестович?!— И сам не пойму? Меня вдруг как-то тряхнуло сильно. И сани разом — кувырком!— Никита, — попросила Анна, — ты с нами не возись, скачи. Скачи дальше, останови дуэль. Мы здесь сами справимся.— Вот еще, — оборвал ее Никита, помогая выбраться из-под саней. — Сейчас вот Модестовича встряхну, сани подниму, лошадь перепряжем, и все вместе поедем.— Что ж ты не понимаешь?! Корф с Репниным стреляются. Ведь убьют друг друга!— Тебе к доктору надо! Посмотри, хромаешь ведь!— И никто мне не нужен! — с отчаяньем в голосе закричала Анна.— Да скачи же ты, Никита, я сам лошадь перепрягу, — сказал управляющий, благодарно кивая конюху за помощь — Никита его с легкостью из сугроба поднял, отряхнул да рядом с санями поставил.— Никита, Никита, — взмолилась Анна, — промедление смерти подобно!— Ты мне латынью не щеголяй, тебя лечить надо, — Никита мягко отодвинул Анну от лошади — лошадка норовистая, от бега разогрелась, как бы не задела копытом случайно.— Глянь-ка! — воскликнул Модестович. — Никак подрезано?!— И в самом деле, — вздрогнул Никита, присмотревшись к подпруге. — Подрезано, но не до конца. Чтобы вроде не сразу лопнуло.— Кто бы это мог сделать? — опечалился добрый Модестович.— А вот это я, кажется, знаю. Ох, погоди, Полька! Вот вернемся, не сносить тебе головы! — погрозил куда-то в сторону Никита.— Что же теперь делать-то? — Анна с надеждой смотрела на Никиту.— Ехать тебе надо, Анна, самой ехать.— Да какой же из меня ездок? — растерялась она.— Хочешь быть сестрой милосердия — полезай в седло, а я подсажу. Езжай к своим князьям да баронам — спасай их! — Никита подставил Анне ладони лопаткой, и она несмело наступила на них ботинком.Никита легко подбросил ее вверх и боком усадил в седло.— Не дамское, конечно, лука короткая, держаться тебе не за что будет, — посетовал Никита. — Но ты спину ровнее держи, да уздцы из рук не выпускай. Бог даст — доедешь!Никита легонько шлепнул лошадь по вспотевшему крупу, и она, чуть взбрыкнув, оттолкнулась копытами и с прыжка поскакала вперед.— Спасибо, Илья Петрович, что согласились приехать, — кивнул Корф доктору, когда он появился у заброшенной избушки лесника вместе с Репниным. — Это честь для нас.— Говоря по совести, мне совершенно не в радость эта обязанность и не к чести эта честь, — сухо ответил Штерн. Он был весьма обескуражен этим, с позволением сказать, приглашением — доктор глубоко уважал обоих молодых людей, и их необъяснимое решение стреляться вызвало у него не только грусть, но и протест. — Вообще-то я желал бы для вас перемирия. И готов принять участие в обсуждении этой возможности.— К сожалению, Илья Петрович, — покачал головой Корф, — примирение никого не устроит, ибо от результата этой дуэли зависит личное счастье каждого из нас.— Так это из-за женщины? Но я никогда не замечал, чтобы вы предпочитали общество одной и той же дамы.— Это старая история, Илья Петрович, — осторожно сказал Репнин. — Просто мы, наконец, решили подвести под ней черту.— А заодно и под своей жизнью? — воскликнул доктор.— Увы! — с недобрым смешком развел руками Корф.— Владимир! Ты опять юродствуешь?!— А мне надоела твоя скорбная физиономия праведника!— Господа! Господа! — бросился разнимать их Штерн. — Вот уж никак не думал, что все так далеко зашло. Вы же никогда не проявляли своих чувств публично.— А зря, — бросил Корф. — Глядишь, и стреляться было бы не надо. Набили бы друг другу морды, угодили под трибунал и — завтра же на Кавказ, рубить головы чеченцам.— Какой же ты все-таки кровожадный, князь!— Нет, я жизнелюбивый. Я сладкого не выношу — рассиропят слезы, растают, вместо того, чтобы решительными действиями взять эту чертову невинность на приступ — и дело с концом!— Кого ты пытаешься оскорбить?— Да тебя же, тебя, романтичный ты мой! — вскричал Корф. — Чтобы ты прекратил уже лишние разговоры и помог доктору разметить шаги. Секундантов у нас нет, так что все в наших руках.— Владимир Иванович, — вздрогнул Штерн, — а может, все-таки — того, передумаете?— Никогда! Я намерен стреляться.— И я! — в тон ему расхрабрился Репнин.— Смотри, стреляй метко. Потому что я не промахнусь.— Не будь столь самоуверен. Даже лучшие стрелки иногда погибают.— Вот и славно! Приступим к формальностям? Обменяемся пистолетами?— Твоему благородству нет предела, — съязвил Репнин.— А ты его хотя бы зарядил? — хмыкнул Корф, принимая от него пистолет.Доктор Штерн удрученно покачал головой — друзья вели себя, как птенцы-задиры. Рассчитывать на здравомыслие не приходилось, и поэтому он обреченно смотрел, с каким азартом Репнин и Корф размечают место дуэли, обмениваются пистолетами и проверяют их. «Невероятно, — подумал Штерн. — Я чувствую себя приговоренным к смерти, а эти двое только что не веселятся — подтрунивают друг над другом, слово за слово!»— Что же ты, Миша? — покрикивал на Репнина Корф. — Это просто. Целишься в переносицу, нажимаешь на курок и… Сразу же и увидишь, что у меня вместо мозгов.— Об этом и без выстрела догадаться несложно, — в тон ему отвечал Репнин.— У тебя зато есть прекрасная возможность проверить практикой теорию. Или опровергнуть ее. Что же ты медлишь, поручик?! Неужели струсил?— Нет! — сквозь зубы процедил Репнин.— Не тяни — здесь все просто. Или я умру, или она останется со мной.— Замолчи!— Так стреляй же, черт возьми!..Репнин поднял пистолет и выстрелил в воздух. Пуля ушла вверх, и с деревьев мягкими хлопьями западал растревоженный снег.— Слава Богу! — воскликнул доктор Штерн.— Ах, как благородно! — язвительно бросил Корф. — Только это плагиат, Миша. И потому не считается. Будем думать, что ты промазал. Молись, Мишель!— В следующий раз… — начал было Репнин.— Следующего раза не будет, — усмехнулся Корф, покачивая пистолетом, как веером.— Стреляй! — зарычал взбешенный его издевательствами Репнин.— А я первым делом направлюсь к ней в спальню и поведаю о твоем великодушном поступке. Думаю, мне потребуется не одна ночь, чтобы утешить твою прекрасную даму…— Стреляй! — Репнин вдруг сорвался с места и бросился на Корфа, сбив его с ног — пистолет вылетел из руки Владимира и упал в снег.— Идиоты, — схватился за голову Штерн.— Итак, за мной выстрел, сударь, — зло сказал Корф, поднимаясь с земли и легкомысленным жестом отряхивая с сюртука снег.— Стреляй, хватит ломать комедию, — закричал Репнин, возвращаясь на свое место.— Надеешься, что твоя красивая смерть тронет ее до глубины души? И, рыдая на твоей могилке, она вычеркнет меня из своей жизни?— Кретин!— Господа, — взмолился Штерн, — или стреляйтесь, или… Ноги мерзнут.— А ты — трус!— Самодур! И ханжа к тому же.— Так, — засобирался Штерн, — вы здесь разбирайтесь сами, а я поехал. А то вы прямо, как дети малые!— Что же, придется тебя все-таки пристрелить!— Наконец-то! — поддел Корфа Репнин. — Жаль только, что она будет обречена всю жизнь видеть перед собой твою лицемерную физиономию!— Все, все, все! — замахал руками доктор. — Довольно! Бросайте это дело — поехали в тепло, господа! Домой, домой, все — домой.— Домой поедет кто-нибудь один. Второго повезут вперед ногами, — Корф, наконец, поднял пистолет. — Видно это судьба, Миша.— Пошел к черту, — разозлился Репнин.— Остановитесь! — раздался издалека надломленный женский голос. — Стойте! Не стреляйте! Владимир, Михаил… Да подождите же!..Дуэлянты и доктор разом обернулись на голос — к ним на коне мчалась во весь опор Анна. «Так вот в чем дело!» — догадался Штерн.— Стойте! — Анна с трудом натянула поводья, едва не доехав до Корфа, — лошадь вздыбилась и стала. Анна тут же сползла с седла и, хромая, подошла к Корфу. — Владимир, бросьте пистолет! Умоляю вас!— Владимир, вернись к барьеру! — закричал обезумевший от ревности Репнин.— Почему же? Или ты только один хотел бы остаться благородным в памяти потомков и прекрасных дам? Доктор, — Корф обернулся к Штерну, — ваша помощь нам больше уже не понадобится. Спасибо, что согласились немного потерпеть нас.— У вас, господа, конечно, характеры вздорные, — кивнул Штерн, — но вы — живы, и это главное. Слава Богу, что вы одумались. И позвольте откланяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20