Элис задумалась. Кристофер Форбс пишет статью об империи Джексона Сторма. Может быть, он о чем-нибудь проведал?
– А почему ты решил, что Жиль подумывает об уходе?
Он вновь пожал плечами.
– Есть кое-какие слухи, но Париж полон слухов. В мире мод сплетни – обычное дело. – Он разглядывал Элис, пока та занималась своей нехитрой работой. – Денежные инвестиции «Паллиадис-Посейдон» дают возможность этим носатым типам вмешиваться в местные дела. Сократес Паллиадис не вкладывает деньги в то, что не может контролировать.
Элис не вполне поняла, что он имеет в виду.
– Джексон Сторм могуществен. Продукция «Сторм-Кинг» известна по всему миру.
– Паллиадис круче.
Элис избегала его взгляда. Форбс страшно напугал ее несколько дней назад, когда заявил, что знает, кто она такая. Однако последующие слова немного успокоили ее: «Ты та, кто не позволит вертеть собой даже такому, как Николас Паллиадис».
Ей бы перестать тревожиться, но она никак не могла отделаться от чувства, что он что-то недоговаривает. Не было ли его двусмысленное замечание своеобразным тестом? Может, он просто хотел понаблюдать за ее реакцией?
С той самой снежной ночи на авеню Фош, когда Форбс подвез ее, Элис испытывала к нему доверие. Он являлся человеком, на которого, она знала, можно было положиться. Они оба принадлежали к одному кругу людей, Элис была уверена в этом. Интересно, каково это – быть любовницей Кристофера Форбса? Ей было очень любопытно. Стали бы они заниматься любовью также, как это было с Николасом Паллиадисом?
Элис отвернулась, чувствуя, что ее лицо заливается краской.
Казалось, Кристофер ничего не заметил. Он держал в руках коробку, которую она заполняла материалами.
– Чувствую себя дураком, что снова завел разговор на эту тему. Принимая во внимание то, чем обернулось мое приглашение на ленч.
Элис знала, что он собирается сказать. Она также понимала, что это может сильно осложнить ситуацию, но тем не менее импульсивно откликнулась:
– Хорошо!
– Хорошо? Вот так сразу? Еще до того, как я успел спросить?
– Ну, – сказала она, испытывая некоторую неловкость, – мне бы хотелось пообедать в Латинском квартале рядом с университетом. Ты ведь приглашаешь меня, правда?
– Ты лишила себя развлечений. А у меня призвание развлекать тебя, – медленно произнес он. – Похоже, ты в этом здорово нуждаешься.
– О да! – Глаза Элис вспыхнули.
С Кристофером Форбсом она чувствовала себя легко и непринужденно, чего никогда не испытывала с Николасом Паллиадисом. Но на полпути к мусорному баку она остановилась, держа в руках мешок с обрезками. Она вдруг поняла, что не может выйти через парадную дверь на улицу Бенедиктинцев: последние два вечера там, поджидая ее, стоял лимузин Николаса Паллиадиса.
Кристофер заметил, как изменилось выражение ее лица.
– Не волнуйся, – улыбнулся он, надевая пальто. – Мы выйдем во дворик и нырнем в соседнее здание. А оттуда – на рю Камбон.
Элис с благодарностью посмотрела на него и повернулась к выключателю, чтобы погасить свет. В наступившей темноте зазвонил телефон, висевший рядом на стене. Элис вздрогнула от неожиданности: линия только что была проведена, и она никак не ожидала, что кто-то знает ее новый номер.
Снимая телефонную трубку, она попыталась унять вдруг вспыхнувшую тревогу.
– Кэтрин, – прозвучал знакомый голос в телефонной трубке. Но теперь в нем не было привычной угрозы, ничего, кроме усталой озабоченности. – Тебе нужно немедленно вернуться. Мы знаем о Николасе Паллиадисе. То, что ты делаешь, очень опасно.
11
В полночь сильный ветер с моря пронесся над сухими холодными равнинами Северной Франции. Он налетел на Париж, грохоча ставнями Монмартра и кружась, как ночной демон, затем ринулся под гору к авеню Осман и площади Опера. В своей квартире на рю де Прованс Жиль услышал холодные завывания ветра, заворочался во сне в поисках тепла и уюта и прильнул к нежно округлому животу своей беременной жены.
Через мгновение Жиль пробудился, почувствовав, что что-то неладно.
Лизиан не спала. Она лежала, вглядываясь в темноту, ее бледные щеки обрамляли длинные пряди шелковистых темных волос.
«О Боже, – подумал Жиль, приподнимаясь на локте, чтобы взглянуть на нее, – пожалуйста, только не дай этому начаться заново».
Последние две недели его прекрасная жена втайне испытывала страхи, что ребенок, которого она вынашивает, страдает синдромом Дауна. Странная идея – ведь в свои тридцать два года Лизиан вряд ли входила в группу риска. Однако никакие медицинские обследования не могли разубедить ее. Лизиан желала пройти особый тест, и когда доктор отказался его проводить, она восприняла это как свидетельство того, что что-то все же не в порядке.
– Дорогая, – прошептал Жиль. Он нежно обнял ее и увидел, как прекрасные темные глаза, полные муки, обратились к нему. – Ничего не случилось. Я здесь.
– Жиль. – Она еле слышно произнесла его имя. – Я обману твои ожидания. У меня будет девочка.
Несмотря на усталость, Жилю едва удалось подавить рвущийся наружу смех. Еще одна навязчивая идея! Он нежным движением убрал со лба жены прядь волос. Она была так уверена, что «обманет его ожидания»; вот, оказывается, в чем проблема.
Когда Лизиан работала у Унгаро, она была самой красивой моделью в Париже, намного превосходя, по мнению Жиля, американскую манекенщицу Элис. Однако, как большинство моделей, она была убеждена, что далеко не так привлекательна, как кажется окружающим.
Странная, но очень распространенная болезнь. В раздевалках перед показами мод самые известные манекенщицы кричали в отчаянии: «Ах, разве вы не видите? У меня такой безобразный нос!» «Боже мой, это никуда не годится. Мои глаза слишком близко посажены!» Жиль никогда не переставал изумляться этой особенности. Очаровательные женщины были невероятно красивы, но всегда находили в себе нечто, что приводило их в отчаяние.
Теперь, обнимая свою ангелоподобную возлюбленную, Жиль был смущен и чувствовал немалую беспомощность. Лизиан всегда не хватало любви: грубый отец в маленьком бретонском городке, водитель грузовика, который отвез ее в Париж, когда ей было всего пятнадцать лет, и там бросил, потом какой-то фотограф, что подобрал ее в одном из придорожных ночных кафе и забрал к себе домой. Он преобразил Лизиан, обучил, как пользоваться своей хрупкой красотой, а потом, когда она ему наскучила, оставил, предоставив заботиться о себе самой.
Жиль поцеловал жену в лоб. Он обожал Лизиан, но она была на восемь лет старше его и считала, что слишком поздно обрела настоящую любовь, уверенная, что через несколько лет Жиль обязательно бросит ее. Вот о чем размышляла его любимая жена!
Напротив, Жиль, как никогда, нуждался в своей жене. Он страстно желал поговорить с ней, как это было прежде, до ее беременности. Лишь она одна могла бы понять положение, в которое он попал у Джексона Сторма в Доме моды Лувель.
Жиль чувствовал себя уничтоженным. Его талант растрачивался впустую: американцев интересовало не искусство, а только то, что могло принести им деньги. Никто не советовался с ним. С главным дизайнером обращались хуже, чем со швеями в ателье. Последним унижением был этот чудовищный рекламный трюк с приглашением девчонки Медивани на место его ассистентки. Все знают о ее увлечении наркотиками и раскованными сексуальными похождениями! Точь-в-точь, как ее скандально известная старшая сестра!
– Я обожаю маленьких девочек, – прошептал Жиль, мысленно отодвигая образ принцессы Джеки на задворки своего сознания. Он поклонялся Лизиан; знал, что будет испытывать те же нежные чувства и к своей дочери. Единственное, на что он смел надеяться, это то, что она с возрастом не превратится в неконтролируемого подростка с угрюмой мордашкой.
– Мне бы очень хотелось иметь ласковую маленькую девочку, – он нежно ткнулся носом в гладкую щеку жены, – такую же, как ее прекрасная мамочка.
Лизиан подняла руку и положила ее на свой большой круглый живот.
– Это грешно, – произнесла она с очаровательной прямотой, – желать заняться с тобой любовью теперь. Нет, это хуже, чем грешно, – это смехотворно.
– Милая моя, не думай так, – откликнулся Жиль. – Нет ничего смехотворного в желании заняться любовью.
– В самом-то желании – нет. – На ее лице появилось выражение меланхоличной чувственности, которое всегда так очаровывало его. – Но желать любить тебя… когда я в таком виде!
Сердце Жиля переполняла нежность.
– Солнышко мое, – прошептал он, осторожно привлекая ее к себе. – Я думаю, если бы мы…
– Нет, нет! – Теперь она внезапно склонилась над ним, одной рукой вдавливая его в кровать. – Не могу, только не так, я страшно заторможена. Но, ах, Жиль… – Ее великолепные темные глаза были полны страсти. – У меня никогда не было возможности показать, как я люблю тебя. Это ты всегда стараешься проявить свою любовь.
– Конечно, и ты можешь любить меня. – Скуластое молодое лицо Жиля застыло от удивления. – Просто… – Он пытался подобрать слова. – Любовь моя, я хочу заботиться о тебе, защищать, потому что ты самое красивое, дорогое существо в моей…
Она приложила кончики своих изящных пальцев к его губам.
– Не хочу показаться слишком настойчивой, но я чувствую себя так… прямо не знаю, – прошептала она. – Меня это гнетет.
– Все угодно, что только доставит тебе удовольствие, дорогая моя. – «Лишь бы только, – подумал Жиль, – не эти тягостные депрессии, когда она с отвращением смотрела на себя и о сексе не могло быть и речи». – Я хочу, – выдавил из себя Жиль, – чтобы ты была счастлива.
Она тяжело вздохнула.
– Так странно, Жиль, но сама я не чувствую желания! Но, ах, Жиль, милый, как я хочу любить тебя! Ты скучаешь по мне, любовь моя?
– Постоянно, – честно признался Жиль. – Но ты была так несчастна, что я не смел попросить…
– Ш-ш-ш. – Ее пальцы легко скользнули под покрывалом, лаская его бедра. Нетерпеливым движением она откинула покрывало. Тело Жиля, смуглое и могучее на фоне белоснежных простыней, внезапно оказалось неприкрытым. Немного неуверенно Лизиан дотронулась до него, смыкая теплые пальцы вокруг его твердой плоти.
Жиль приподнялся на кровати.
– Дорогая, – сказал он, – есть вещи, которые я могу сделать для тебя. Позволь мне тоже…
– Нет, нет! – Ее пальцы нежно и искусно ласкали его. Склонившись над ним, Лизиан прочертила теплым ртом след по напряженным мускулам его живота.
– Я хочу переполнить тебя наслаждением. – Она подняла голову и заглянула в темные глаза мужа. – Жиль, ты хочешь, чтобы я любила тебя?
– Да, милая! – Он с трудом перевел дыхание.
Его жена забыла о неуклюжем теле и, встав на четвереньки, продолжала свои ласки, приводившие Жиля в состояние утонченного удовольствия.
– Дорогая, так нечестно. – Жиль ловил ртом воздух. – Я должен тоже что-то сделать для тебя.
Говоря это, он понимал, что ему лучше не трогать ее теперь. Впервые за многие месяцы Лизиан казалась счастливой. Почему-то то, как она любила его, доставляло ей радость. По какой-то сумасшедшей логике ее уже не заботили обыденные проблемы, собственные несовершенства и даже не пугало предстоящее рождение ребенка.
«Это чудо», – думал Жиль, задыхаясь от наслаждения. Он пообещал себе, что особенным образом продемонстрирует любовь своей обожаемой жене через… сколько? Шесть недель… неужели осталось шесть недель? Из-за того, что она проделывала с ним, мысли в его голове путались.
«В любом случае, – поспешно сказал он себе, – после того, как родится ребенок!»
Зимний ветер ревел на рю Лафайет, пробираясь по склону холма и огибая роскошное здание отеля «Плаза Атеней». Сильный порыв сотряс окна покоев Джексона Сторма, но не потревожил короля массового рынка мод. Он заснул перед телевизором, и его голова с посеребренными сединой волосами откинулась на спинку кресла с парчовой обивкой, рот слегка приоткрылся, пустой стакан из-под виски так и остался зажат в его руке.
Джексону Сторму снилась прекрасная неуловимая женщина.
На мерцающем телевизионном экране продолжалась программа французского шоу, в котором звучала чувственная трогательная музыка Шарля Азнавура. Очевидно, она проникала в дремлющее сознание Джексона Сторма, грезы которого стали вдруг удивительно красивыми, даже немного таинственными.
Во сне ему явилась графиня Эльза фон Траутенберг, одно из первых «открытий» Джексона Сторма. Нежная, привлекательная еврейская девушка из Праги, она вышла замуж за аристократа из Центральной Европы, развелась, приехала в Нью-Йорк и начала торговать своими моделями одежды.
Однако она была крепким орешком. Требовательная, напористая не только днем, но и ночью. К счастью, она заработала кучу денег на одной из своих моделей и переехала в Беверли-Хиллз. И исчезла из его жизни.
Другие женщины плавно скользили сквозь его сон, оставляя смутную горечь и сладостные ощущения. Даже знаменитая «джинсовая» девушка Джека Сторма, Сэм Ларедо, чисто американская красота которой, однако, так и не смогла помочь в продаже одежды в стиле вестерн. Вереница хорошеньких женщин растворилась в полумраке, и грезивший Джексон Сторм скривил губы. Предчувствие чего-то необычного посетило его. И следом явился еще один прекрасный женский образ.
За последнее время она уже несколько раз снилась Джексону Сторму, что не могло его не беспокоить. Она предстала перед ним, невыразимо восхитительная, в белом головном уборе из перьев, которые закрывали верхнюю часть ее лица. Она была какой-то неведомой экзотической птицей, и образ ее наполнял Джека грустью и восторгом.
Он сжался в своем кресле. Это было безумием. Она поглотит его – эротическая неотвратимая женщина-птица. Джеку вдруг показалось, что он умирает.
«Бог мой, – лихорадочно подумал он, наблюдая, как блистательная фигура в маске приближалась к нему, – да ведь это судьба!»
Внезапно Джек пробудился ото сна.
«Снова забылся в кресле перед телевизором», – сообразил он. Шея немилосердно ныла, он едва мог пошевелить головой. Во рту пересохло, голова разболелась от выпитого накануне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37