У нее собственный телохранитель. С охраной и страховкой проблем нет.
В эту минуту зазвонил телефон.
Джек продолжал смотреть на мисс Гудман. Ценой субсидированной зарплаты и, без сомнения, серьезной головной боли они приобретут для своего нового проекта настоящую принцессу. «Джейк, – сказал он себе с отвращением, – ну и везет же тебе».
Питер Фрэнк подошел к телефону.
– Это Жиль.
Джек взял протянутую ему телефонную трубку.
– Прошу меня извинить, – произнес он, сияя своей знаменитой улыбкой. – Обстоятельства складываются таким образом, что меня призывают более серьезные проблемы.
7
– Ах как разволновался этот Жиль! – воскликнула Айрис со свойственным ей смешением акцентов. – Никогда прежде не видела нашего крошку в таком состоянии! – Высокая гибкая негритянка выразительно посмотрела на Элис. – С чего бы это он так кричал на тебя, Элис? Говорил, что ты ломаешь его карьеру.
Элис молча одевалась, повернувшись спиной к напарнице. Она прекрасно понимала, почему Жиль вышел из себя, не слишком было ясно, из-за чего он так воспринял ее отказ покинуть Дом моды Мортесьера.
Все было так нелепо. С какой стати ей немедленно покидать это место. Жиль вбил себе в голову, что нуждается в ней. Похоже, он подозревал, что его коллекция не будет иметь успеха в Доме Лувель, если ее будет демонстрировать другая модель. Последние дни Жиль был так вспыльчив, с ним невозможно было говорить, не рискуя вывести его из себя.
Элис надела узкую шерстяную юбку и застегнула «молнию». Она считала нормальным явлением то, что Жиль нервничает и чувствует себя неуверенно в связи с переходом на новую работу. Однако вряд ли хорошо с его стороны срывать свою злобу на ней. То, как он вел себя сегодня, в ярости выскочив из комнаты, напомнило Элис другие его эмоциональные взрывы, свидетельницей которых она так часто была в последнее время. После приступов паранойи у Николаса Паллиадиса и истерик Руди ее уже тошнило от подобных сцен.
Она понимала, что Жиль, кроме всего прочего, волновался за свою жену и будущего ребенка. Но у нее тоже хватает своих проблем, думала Элис. В любое время ей могут снова позвонить из Нью-Йорка или Вашингтона.
Она достала из сумки шелковый шарф и обмотала его вокруг шеи. И следующий звонок будет куда неприятнее предыдущих. Она уже имела возможность убедиться в этом.
Айрис в одних трусиках прислонилась к дверному косяку раздевалки, сложив руки на груди.
– А отчего бы тебе и в самом деле не присоединиться к Жилю? На тебе его наряды смотрятся просто потрясающе. К тому же, – практично заметила она, – у тебя здесь нет никаких перспектив. Правда, может быть, ты заполучишь новых богатых ухажеров, которые станут срывать с тебя одежду.
Элис поневоле рассмеялась. Айрис, искушенная в жизни моделей, не верила в историю про то, как она зацепилась платьем о дверную ручку.
– Это была роковая ошибка. Она не повторится.
Ее собеседница смотрела скептически.
– Ошибка? Нико Паллиадис плохо с тобой обращался?! Видела я его в тот день во время шоу. Стоял в дальнем конце зала и не сводил с тебя своих черных глаз. Тогда я и сказала себе: «Айрис, этот парень собирается зацапать нашу неотразимую Элис, как огромная кошка крошечную птичку».
Элис пожала плечами, не желая говорить о Николасе Паллиадисе.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Дорогуша, я видела его снимки в журналах; когда собираются сфотографировать какую-нибудь шишку, то всегда выбирают Нико, потому что он сексуальный и фотогеничный. Он переводил на скачки и благотворительные балы всех молоденьких наследниц. – Она покачала головой. – Но ни на одну из них он так не смотрел.
Айрис была подружкой Элис с тех пор, как она стала работать у Мортесьера. Был момент, когда Элис чуть не разболтала ей ужасную историю с Паллиадисом, о том, как рухнул ее глупый план завести любовника. Но она почему-то сдержалась, хотя ей очень хотелось поговорить с кем-нибудь по душам.
– Ну? – спросила Айрис.
Элис отвернулась. Она не могла рассказать подруге даже о смехотворном, ужасном ужине в «Старой Руси».
– Что «ну»? – вопросом на вопрос ответила она.
Айрис покачала головой.
– Ну и чудная ты, дорогуша! Временами, когда вижу тебя в одежде Жиля, мне кажется, будто передо мной совсем другая девушка. Ну-ка взгляни на себя. Ты до сих пор носишь пуховики и эти грубые ботинки, как будто ты не покидала Сорбонну. Почему бы тебе туда не вернуться? Ты будешь больше счастлива там, в музыкальной школе, чем на подиуме.
– Нет, в Сорбонне я не буду счастлива, Айрис. Я завалила экзамены.
Манекенщица посмотрела на нее с сочувствием.
– А домой ты не можешь вернуться, милая? Твоя семья тоже вышвырнула тебя? Элис подавила невольный смешок.
– Нет, нет, дело не в этом. Слушай, думаю, тебе стоит что-нибудь надеть на себя, – заметила она, – если, конечно, ты не хочешь ехать в метро в одних трусиках.
Парижские водопроводчики, штукатуры и плотники оставили Дом моды Лувель ровно в шесть часов, и в тот же момент наступила долгожданная тишина в историческом особняке, расположенном на улице Бенедиктинцев.
Джек Сторм со вздохом облегчения откинулся на спинку кресла. Вся его жизнь проходила в постоянной борьбе. Он привык к шуму и суете и не мыслил без них своего существования. Тем не менее ему приятно было для разнообразия остаться в старом здании одному, не слыша звуков непонятной французской речи, визжания электропил и оглушительного грохота у себя над головой.
Джек пристально посмотрел на неокрашенный потолок офиса. Пятнистая штукатурка над головой напомнила ему о существовании еще одного спора между нью-йоркскими дизайнерами по интерьеру и парижскими подрядчиками.
Здесь не обойтись без Минди, подумал он с раздражением. Все всегда не так, если ее нет рядом. Минди Феррагамо работала с ним с самых первых дней на Седьмой авеню, когда он оставил процветающее дело торговца галстуками, чтобы пуститься в свое первое рискованное предприятие в области мужской модной одежды. В те первые годы Минди была его бухгалтером и верным Пятницей. То были волнующие, изнурительные годы, когда они только пытались поставить бизнес на ноги.
Успех сопутствовал им, но не обошлось и без крупных неприятностей. Они пережили и пожар на складе, который чуть было не уничтожил все их старания, не говоря уж о внезапном рыночном кризисе, обычном явлении в швейной промышленности, когда свободные мужские костюмы вышли из моды, а корпорация Джексона Сторма имела их в таком избытке, что не могла сбыть продукцию.
Вот это были денечки! Впереди их ждали встречи с денежными людьми, мультимиллионные предприятия корпорации, развитие производства и дальнейшее расширение, несмотря на очевидный риск. Однажды он даже занимался любовью с Минди, вспомнил Джек. Они бросились друг другу в объятия после очередного кризиса, теперь Джек даже не мог припомнить, какого именно. Поздним вечером в офисе на Тридцать третьей улице они вдруг почувствовали вспышку непреодолимого желания, немало удивившего их. Он повалил ее на стол, заваленный недошитыми спортивными куртками из твида, и овладел ею.
Это событие они оба постарались вычеркнуть из памяти. По крайней мере последние двадцать лет Минди ни разу не показала, что помнит ту ночь в офисе. Джек мог с уверенностью сказать, что из всех женщин, с которыми он спал, Минди причинила ему наименьшие беспокойства. И, может быть, принесла наибольшее удовлетворение.
В конце коридора, в офисе отдела по связи с общественностью, зазвонил телефон. Джек повернулся к заваленному бумагами столу и подумал, что должен отпустить домой того, кто находится в той комнате, скорее всего Кэнди Добс.
Кучи документов на его столе следовало бы поместить в специальный шкаф. Джеку не терпелось, чтобы его офис привели в порядок; когда стены будут наконец покрашены, на них появятся привезенные из Нью-Йорка фотографии в рамках, копии тех, что висели в его административном помещении, будучи его счастливыми торговыми марками, – плеяда прошлых «открытий» Джексона Сторма. Все были рекламными моделями известных компаний «Сторм-Кинг». Одна из них теперь блистала в одной из голливудских постановок. Была там и «джинсовая» девушка Сэм Ларедо, обретшая известность на коммерческом телевидении, и европейская аристократка, разбогатевшая на дизайне и продаже спортивной одежды.
Ряд фотографий с изображениями «открытий» Джексона Сторма, развешанных по стенам его офиса в Нью-Йорке, производил на посетителей впечатление. Они выполнят ту же роль и в Париже.
Неожиданно в мозгу Джека возникло видение девушки с великолепными рыжими волосами и белоснежной кожей. Рыженькие обычно не привлекали его, он предпочитал брюнеток, но в американской модели Элис чувствовалась какая-то странная тлеющая страстность, пленяющая воображение.
На одно кратчайшее мгновение Джек представил себе удовольствия, которые несло с собой обладание этой рыжей девушкой на груде спортивных курток. Он потянулся, чтобы отодвинуть в сторону книгу назначений и кучу парижских рекламных проспектов.
К сожалению, рыжеволосая модель не была тем, что ему требовалось в данный момент. Равно как и тот молодой племенной жеребец из Греции, обладатель миллионов, который вложит свои деньги в предприятие, только если она станет штатной сотрудницей Дома моды Лувель! Как и юный дизайнер, с отвращением вспомнил Джек, который только что провалил всю сделку.
Без сомнения, девушка была ценным кадром. Джек был бы рад иметь ее в качестве рекламного символа своей фирмы на этот год. Сверкающие медные волосы, белая кожа и сочный большой рот, не говоря уж о необыкновенных синих глазах, – все это трудно забыть. Если Рита Хейворт и Лиз Тейлор были символами сороковых-пятидесятых, блондинки Бринкли, Хаттон, Тигс – шестидесятых и семидесятых, то огненноволосая модель Мортесьера обладала подлинной красотой современности. Пришло время рыжеволосых, Джек инстинктивно понимал это. В них было пламя и цвет одежды девяностых, современных машин, ювелирных изделий – стиль жизни на скоростной трассе. Образ ярок, элегантен и стоил миллионы на массовом рынке, он был уверен.
Джек взглянул на наручные часы. Существовал один ресторанчик «Бурье» на Порт-Майо, куда он хотел заглянуть, прежде чем, по французской традиции, заведение закроется на предрождественскую неделю. Он неожиданно осознал, что упустил время, чтобы найти кого-нибудь, кто бы поужинал с ним. Джек провел ленч с Питером Фрэнком и знал, что вечер у него занят.
Телефон внизу затих. Джек прикинул, не пригласить ли ему на ужин в «Бурье» Кэнденс Добс, и вскоре отказался от этой идеи. Ему не хотелось весь вечер говорить о делах; он хотел отдохнуть от Дома моды Лувель.
В воображении вновь промелькнула рыжеволосая модель. Он был бы не прочь поужинать с великолепной Элис, но Николас Паллиадис, судя по всему, положил на нее глаз. Джек не был пока готов пойти на самоубийство и не собирался связываться с этим сукиным сыном.
Где-то на столе, припомнил он, валялись секретные отчеты о семье Паллиадисов, которые он запросил у своих нью-йоркских помощников, материалы о налоговых спорах и вызовах в суд в Западной Германии, толстая стопка журнальных статей и научное издание с обзором профессора экономики из университета в Цюрихе, в котором давалось заключение, что империя Паллиадиса, скрытая за ширмой крупнейшего в мире флота нефтяных танкеров, представляется слишком запутанной для точной ее оценки, превосходя в этом отношении даже бизнес Онассиса и Гуландриса.
Куда интереснее оказалась личная жизнь Паллиадисов. Просмотрев исследовательские отчеты, Джек должен был признать, что семейство Паллиадисов будто сошло со страниц душещипательной мелодрамы.
Основатель империи старый Сократес происходил из семьи обнищавших фермеров, которые разводили коз на Истме. В юном возрасте он отправился в море на греческом торговом судне. Существовала легенда, что он был партнером молодого Аристотеля Онассиса в их первом деловом предприятии – греки катали тачку с песком по трущобам Буэнос-Айреса. За аргентинский эквивалент пенни местные детишки могли сунуть руку в песок и вытащить оттуда какой-нибудь дешевый приз.
Двадцать лет спустя Сократес Паллиадис разбогател, купив у американцев излишек военных грузовых судов, дабы расширить корабельную империю. Кроме прочего, он наживался, занимаясь китобойным промыслом в Тихом океане, пренебрегая международным запретом охоты на вымирающие виды. В Соединенных Штатах его даже судили за незаконную морскую транспортировку топлива.
Жестокий основатель «Паллиадис-Посейдон лайнс инкорпорейтед» имел самые честолюбивые планы в отношении своего единственного сына Ставроса, однако женитьба наследника на дочери ирландского пивоваренного промышленника оказалась гибельной затеей. Младший внук трагически погиб три года назад в Персидском заливе во время аварии на борту одного из танкеров Паллиадиса. А теперь, если слухи справедливы, Сократес Паллиадис умирал от рака. Это означало, что уцелевший внук, Николас, унаследует громадную корпорацию Паллиадиса.
Внутри конверта оказалась небольшая подборка фотографий, ранние снимки на принадлежащем семейству острове Посейдонос: два смуглых маленьких мальчика катались на водных лыжах со своей красивой матерью, потом фотографии мальчиков постарше в Ле Розе, швейцарской школе, где обучались дети королевских фамилий.
Несколько лет было пропущено. На следующих фотографиях был запечатлен высокий симпатичныи юноша на каннском пляже, и он же – на фоне парижского отеля «Рид» в компании любимицы средств массовой информации принцессы Кэтрин Медивани.
Только отшельник мог не помнить ту широко освещенную в прессе романтическую историю. Принцесса Кэтрин, не без основания прозванная «принцесса Киска», заработала себе репутацию на сексе и наркотиках. В двадцать лет она была удивительно хорошенькой, унаследовав яркие черты своей матери, кинозвезды. На снимках шестнадцатилетний Николас Паллиадис смотрелся очень симпатичным пареньком, с удивлением отметил Джек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37