Какай-то мужчина, стоявший рядом с Филипом, начал дразнить леопарда нервным тонким голосом. Пятнистые кошки, не обращая на него внимания и лишь изредка бросая в толпу угрюмые взгляды, продолжили свое безостановочное кружение.
Сердцебиение у Майкла постепенно выровнялось, он почувствовал, что к нему возвращается разум, а слепой инстинкт отступает. Этот зверь хотел его крови. И ничто, кроме прутьев решетки, не могло помешать убийству.
– Наверное, их поймали уже взрослыми, – предположил Филип, пока они уходили от клетки с леопардами. – Для них лучше, когда они рождаются в неволе.
– Верно, – подтвердил Сэм. – Они не знают, чего лишаются. Правда, Флип?
– Правда.
Дальше были медведи. Майкл не знал о существовании свирепых гризли, ослепительно белых полярных медведей и маленьких бурых европейских. Но вот барибалов – черных американских медведей – он знал хорошо. Они не были его добрыми друзьями, но не были и врагами. Они были… соседями. Он их уважал и старался держаться от них подальше, они поступали с ним точно так же.
Странно было видеть их сквозь прутья клетки. Послушные, как дети, они сидели и лежали, катались на спине и переворачивались на живот. Они научились выпрашивать сладости у людей, стоящих за оградой, и проделывали для этого разные трюки. Одна медведица садилась боком к публике и хваталась передними лапами за задние, а потом опрокидывалась на спину, сделав из своего тела подобие лукошка, чтобы люди бросали орехи ей на живот. Большой медведь сосал лапу и громко завывал. Сэм сказал, что ему хотелось бы с ними поиграть, но Филип тут же рассказал еще одну душераздирающую историю про даму, которую медведи поймали за полу ее пальто, подтащили к клетке и медленно обглодали со всех сторон.
На этот раз Майкл не усомнился в правдивости рассказа. Может, они и выглядели послушными, но он не верил, что медведи и в самом деле укрощены. И их неуклюжая косолапая походка не могла его обмануть. Он не раз видел, как они по ночам носятся вприпрыжку, гоняясь за добычей: несмотря на свою тяжеловесность, они умели бегать быстрее его самого.
Но, возможно, он и ошибся: эти глупые попрошайки действительно были укрощены. Ему стыдно было на них смотреть. Днем и ночью они бездельничали и от этого поглупели. Люди смеялись над ними – и вполне заслуженно. Они утратили свое достоинство.
Потом они отправились смотреть на кенгуру, потом на муравьедов и восточноафриканских кабанов-бородавочников. Мангусты, антилопы-валлаби, мускусные быки… Обезьяны – какое удивительное открытие! Они были похожи и на зверей, и на людей. Филип сказал, что его отец называет их звеном в эволюционной цепи, соединяющим человека с животным миром. Сэм смеялся до упаду, наблюдая за их глупыми играми и необыкновенной ловкостью.
Майкл порадовался этому легкомысленному смеху, потому что внутри у него происходило что-то странное. Или должно было произойти. Он ждал чего-то и ничего не делал, чтобы остановить неумолимый ход событий, а тем временем в душе у него поднимался, заполняя все уголки, липкий тошнотворный страх. Какое-то необъяснимое опасение, ощущение жути, напоминавшее смертельно острый голод. Он улыбался, отвечал Филипу и Сэму, когда они заговаривали с ним, но ему казалось, что они обо всем догадываются. Ну, может, не обо всем, но кое о чем. Когда они купили еды у разносчика и отнесли ее за стол, стоявший под деревьями, чтобы поесть в прохладной тени, Майкл не смог проглотить ни кусочка. В горле у него стоял ком, от одного вида пищи ему делалось дурно.
– Куда мы дальше пойдем? Можно пойти в павильон со змеями. Филип скорчил гримасу.
– Вы идите, а я подожду снаружи.
– Филип боится змей, а я не боюсь. Я маленький, но я змей не боюсь, а он уже взрослый – и боится.
– Я бы не сказал, что я их боюсь. Я питаю к ним отвращение. Я питаю отвращение ко всем скользким тварям. А что? По-моему, это вполне понятно.
Майкл ничего не сказал, никак не выразил свое мнение. Куда бы они ни пошли дальше, будь что будет. И если это будет то, чего он больше всего боялся, – что ж, так тому и быть.
Его худшие опасения сбылись.
«ДРУГИЕ ПЛОТОЯДНЫЕ» – гласил указатель.
– Это значит, что они хищники. Мясом питаются, – объяснил Филип, пока они шли по дорожке к скопищу невысоких строений и небольших огороженных загонов. Сэм вспомнил лис, которых видел в прошлый раз.
– Давайте зайдем сюда, – предложил он. Хотя кровь начала болезненно пульсировать в висках у Майкла, он позволил мальчику втянуть себя через открытую дверь в приземистое каменное здание, где запах тупого, безнадежного заточения висел в воздухе, как дым.
Тут даже клетки не было, не было никаких решеток. Лисы обитали за стеклянной стеной в ярко покрашенном квадратном ящике. На полу, устланном засохшим мхом, лежало бревно. Вдоль всей задней стены тянулось длинное окно.
– Вот одна, – Сэм указал на комок грязного серого меха, свернувшийся и частично скрытый бревном. – Интересно, это та же самая? В прошлый раз я ее рассмотрел. Она подошла к стеклу и посмотрела на меня.
Он постучал по стеклу костяшками пальцев.
– Не делай так, – сказал Майкл, и Сэм взглянул на него с любопытством. Только очень пристально вглядываясь, он мог различить легкое движение: едва заметный подъем и опадание меха над плечами на холке животного. Если бы не это, он сказал бы, что лиса мертва. Мертва уже давным-давно: ее редкий мех утратил цвет и блеск. Одна ли она в стеклянной клетке? Майкл не замечал никакого другого шевеления вокруг. Может, они проводят в спячке круглый год? Что еще им тут делать? У лис было два основных занятия: бег и рытье нор. За стеклянной стеной этой конуры всегда царил день. Уж лучше им умереть. «КУНИЦА», – было написано на следующей клетке.
– Это она? – Сэм прижался носом к запотевшему стеклу. – Мне кажется, она шевельнулась. Видишь ее? Она коричневая.
– Куница, – еле слышно прошептал Майкл.
– Они питаются белками, – прочитал Сэм разъяснительную надпись, – и мышами.
И птицами. Они перебирались с дерева на дерево ранним утром или на закате, проделывали многие мили по деревьям, играя и отыскивая себе пищу. По каким-то необъяснимым причинам они явно предпочитали облачные дни.
– Они скучные, – решил Сэм и двинулся дальше. Илька, он же пекан-рыболов, ласка, американский длиннохвостый горностай, скунс. Енот. Барсук.
Майкл не мог этого вынести, не мог себя заставить взглянуть через грязное, захватанное пальцами стекло на убогое обиталище барсуков. Дома они были его лучшими друзьями. По вечерам они выходили из своих нор и играли в игры, а потом отправлялись на поиски пропитания. Заветными тропами они добирались до какого-нибудь пня или поваленного дерева, один из них взбирался на вершину, а другие пытались стянуть или столкнуть его вниз. Они повторяли эту игру снова и снова, по очереди взбираясь наверх. А иногда – в лунные ночи – они танцевали.
– Идем отсюда, тут скучно. Давай выйдем наружу и посмотрим на волков.
«СЕРЫЙ ВОЛК».
Их было шесть. В квадратном загоне, одна сторона которого равнялась примерно пятнадцати футам, огороженном высоким забором с натянутой между кольями сеткой. Ни одного дерева, ни клочка тени. Запах мочи и фекалий. Волки лежали на самом солнцепеке, на утоптанной, лишенной травы земле. Оборванные и грязные, они напоминали разбросанные клочья старого меха. Куски какой-то непонятной и подозрительной на вид пищи лежали на земле, а рядом стояли миски с мутной водой. Некоторые были опрокинуты, другие пусты. И лица волков казались пустыми, в их глазах была слепота. Майкл не мог решить, кто из них вожак. Может, у них нет вожака? В их неподвижности не было покоя, только отупение. Смерть.
Еще один волк вышел из деревянного сарая в задней части загона. У него была густая серебристо-серая шерсть с черной опушкой на загривке. Он был выше всех остальных и старше – возможно, лет десяти или одиннадцати. Он замер, высунув язык и слепо моргая, глядя в никуда. На одну секунду взгляд его желтых глаз скрестился со взглядом Майкла, а потом безразлично скользнул мимо. В пустоту.
– «…кочующий в одиночку североамериканский серый волк является кровожадным хищником, – вслух прочитал Сэм. – Его беспощадная охота, пока ей не поставили заслон, почти наполовину истребила поголовье карибу в Канаде и на Аляске; частые нападения на людей сделали его одним самых грозных и опасных плотоядных, внушающих человеку суеверный ужас».
– Это неправда.
–Что? Майкл ответил не сразу.
– Что неправда? – повторил Сэм свой вопрос.
– Все, что тут написано.
– Почему, Майкл?
Большой волк подошел ближе, дважды прошелся кругами, потом опустился в грязь грудью вперед. Он положил голову на передние лапы и закрыл глаза.
Майкл вспомнил старого волка. Он был крупнее, чем этот, и шерсть у него была золотисто-коричневая, лапы и хвост – белые, а глаза – цвета янтаря. Теперь, когда он знал свой собственный возраст, Майкл мог прикинуть, сколько лет они знали друг друга: около четырнадцати. Сейчас старому волку, его брату, если он все еще жив, уже лет семнадцать или восемнадцать. Но прошлая зима, наверное, его убила.
– Майкл!
Волчат не было видно (по крайней мере снаружи). Нет, их вообще нет – он был уверен, что волки здесь не размножаются. Здесь они живут и умирают, а когда зоопарку требуются новые волки, охотники расставляют капканы и ловят их.
Сэм прислонился к нему и заглянул в лицо широко раскрытыми встревоженными глазами.
– Майкл? Давай уйдем отсюда, ладно? Он взял руку Майкла и крепко сжал его пальцы. Они пошли прочь от загона. Филип ничего не сказал, но Майкл чувствовал, что он обеспокоен не меньше, чем Сэм.
– Может, нам пойти посмотреть на тюленей? – спросил Филип, стараясь, чтобы его голос звучал беспечно.
– Да, пойдем к тюленям!
Сэм потянул Майкла за руку, улыбаясь ему и стараясь заставить его улыбнуться в ответ.
Он прошел с ними еще несколько шагов, но вскоре остановился.
– Нет, я не могу. Они не стали спрашивать – почему.
– Ну тогда, может быть, вернемся домой? – предложил Филип.
Майкл кивнул: так было проще. Он не сказал правды. Не сказал, что у него больше нет дома.
* * *
Сэм наконец умолк и уснул, привалившись к его плечу, убаюканный мерным движением поезда. Сидевший через проход Филип оторвался от кроссворда в газете и улыбнулся. Майкл ответил ему успокаивающим взглядом.
Долгое время он представлял себе, что Сэм и Филип его братья. Иногда ему действительно начинало так казаться. Его младший брат и старший брат, и он – средний среди них, настоящий член семьи. Но это было похоже на сон, который снился ему много раз подряд вскоре после того, как он потерялся: в этом сне отец и мать отыскивали его в лесу и увозили домой. Они держали его за руки с двух сторон, а он находился посредине, в полной безопасности.
Сон. Неправда.
За окном поезда он видел синюю воду озера сквозь разрывы между деревьями в Джексон-парке, мелькали дома – ветхие дома, в которых, по словам Сэма, жили бедняки. Поезд был переполнен, людям приходилось стоять в проходах, раскачиваясь и балансируя. От них пахло потом, сосисками, типографской краской. Их темные человеческие глаза скользили по его лицу, иногда задерживались на секунду, но это ничего не значило. Они думали, что он один из них. – Южный берег. Следующая остановка – Южный берег. Майкл подхватил Сэма и осторожно поставил его на ноги. Мальчик даже не шевельнулся. Филип удивленно вскинул голову, когда Майкл встал. – Я в туалет, – шепотом сказал Майкл и двинулся в конец вагона. Филип кивнул и вернулся к своему кроссворду. Спрыгнув на платформу, Майкл смешался с толпой и двинулся к выходу, но остановился. Поезд дернулся и медленно тронулся. Майкл увидел через стекло светлые волосы Сэма, краешек его уха, а позади – белый угол газеты Филипа. А потом все исчезло. Поезд проплыл мимо и скрылся из виду.
Майкл спустился по ступеням и пошел в обратном направлении. Он возвращался в город.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
– Что это значит: он исчез?
Филип отодвинул свой стул и встал. Видно было, что он еле сдерживает волнение.
– Все было, как я сказал. Он вышел в туалет, и больше мы его не видели. Сидни уставилась на него во все глаза.
– Вы его искали? Почему вы сошли без него? Сэм подошел к Сидни. Бросив взгляд на лицо брата, она порывисто обняла его, крепко прижав к себе.
– Флип говорит, что Майкл, наверно, сошел с поезда потихоньку, – сказал он, всхлипывая. – Флип думает, что Майкл сбежал.
– Сбежал?
Тетя Эстелла скомкала салфетку и раздраженно бросила ее на стол.
– Но это же ужасно! Бедный мальчик! Мы должны найти его во что бы то ни стало! Может быть, нам вызвать полицию? Нет, пожалуй, не стоит. Харли, что ты думаешь обо всем этом?
Отец Сидни снял пенсне и начал рассматривать линзы в пламени свечей.
– Гм… – сказал он. – Гм…
Сидевший напротив Филип заслонился ладонью, как щитком, от тети Эстеллы и послал Сидни ошеломленный взгляд, означавший: «Что с ней, черт побери, происходит?» При любых других обстоятельствах Сидни, наверное, рассмеялась бы, но сейчас она лишь откинулась на спинку стула и, продолжая обнимать Сэма, с каменным лицом выложила Филипу последние новости.
– Сегодня днем звонил мистер Хиггинс. Он установил наконец, кто родители Майкла. Они…
– Кто такой мистер Хиггинс? – вставил Сэм.
– Детектив, который разыскивал семью Майкла.
– И кто же они? – спросил сгоравший от любопытства Филип.
– Они…
– По всей видимости, мы несколько недооценили нашего мистера Макнейла, – с жеманной улыбкой перебила племянницу тетя Эстелла.
Сидни до боли закусила губу. Весь день она пыталась подавить в себе волну удушающего гнева, грозившую выплеснуться через край и обрушиться на голову тетушки. Она понимала, что возмущаться бесполезно, но ничего не могла с собой поделать.
– Как выяснилось, – с расстановкой продолжала тетя Эстелла, – он…
– Он сын графа, – выпалила Сидни, просто чтобы лишить тетю Эстеллу удовольствия сообщить об этом первой. – Его отец – лорд Олдерн. Майкл – младший из Олдернов. Он потомок шотландских королей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51