Ему было уже двенадцать, когда его послали в Итон. Поздно, конечно, по тогдашним меркам, но Стивен вообще не хотел посещать школу, и отец оставил его дома, чтобы он составил мне компанию. Граф и моя мать вели светскую жизнь и не хотели обременять себя присмотром за ребенком (то есть за мной). Думаю, именно граф испытывал чувство вины, оставляя меня одну на долгие месяцы, поэтому и согласился, чтобы Стивен так долго жил в Уэстоне, получая уроки лишь от пастора.
Однако пришло время, когда медлить было уже нельзя, и Стивена все же отправили в Итон.
Довольно скоро пришло письмо от директора школы, просившего отца приехать. Поняв, что дело неладно, граф оставил полный дом гостей и помчался в Итон. Вернулся он оттуда мрачнее тучи.
Дорогая школа, предназначенная для избранных детей, по утверждению Стивена, была сущим адом. В Итоне жило около семисот учеников старших классов, в основном предоставленных самим себе. Поэтому там царила полная анархия: сильные, по словам Стивена, варварски измывались над слабыми, запуганными и униженными. Между тем их мучители процветали.
Стивен не мог этого выдержать. Плач забитых детей пробудил в нем ненависть к их обидчикам. Желая исправить положение, он решил что-нибудь предпринять.
Стивен подал официальную жалобу директору. Тот пришел в негодование от справедливых упреков ученика и послал за графом.
Отец сурово отчитал мальчика, а директор приказал выпороть его.
Однако Стивен и после этого вступался за слабых, вследствие чего получал взбучку от всех школьных задир.
Но физическая боль никогда не останавливала его. Не долго думая он написал на гербовой бумаге графа письмо премьер-министру и министру внутренних дел, предупреждая обоих, что обратится в газеты, если его жалобу не рассмотрят.
А ведь Стивену было тогда всего двенадцать!
Итон, понятно, поспешил избавиться от него, и за две недели до Рождества граф привез сына домой, в Уэстон.
Никогда не забуду, в каком виде он вошел в детскую. Под глазами — два синяка, прямой нос отек, губы распухли. Одно плечо — видимо, из-за боли — он держал выше другого.
Мое сердце подпрыгнуло от безудержной радости.
— Надеюсь, зубы-то у тебя целы? — спросила я.
Чуть отстранив Рэгса, он посмотрел на меня.
Несмотря на все пережитое, его глаза ярко блестели.
— Мне все равно, что говорит отец, — бросил с вызовом Стивен. — Я жалею только о том, что не заставил их выслушать себя.
Я сидела на старом голубом диване, простоявшем в детской лет пятьдесят.
— Ничего, когда-нибудь они вспомнят о твоих словах, Стивен.
Он сжал свои распухшие губы и в этот миг показался мне совсем взрослым.
— Когда-нибудь вспомнят, Аннабель. Непременно.
Я была убеждена в этом, потому что никогда не сомневалась в Стивене.
— Мне не хватало тебя, — призналась я. — Не с кем было даже поговорить.
Глубоко вздохнув, он сел рядом со мной.
— Я тоже скучал по тебе.
Он взял меня за руку. Суставы его пальцев тоже припухли: Стивен всегда давал сдачи.
Я сжала его руку, мы откинулись на спинку дивана, плечо к плечу, и он рассказал мне обо всем, что произошло в Итоне.
Я была счастлива. Наконец-то Стивен опять мой.
***
Голос садовника вернул меня к настоящему:
— Извините, миледи. Не хочется вас беспокоить, но миссис Нордлем велела нарезать роз для обеденного стола.
Я встала.
— Пожалуйста, Симон. Мне уже пора возвращаться.
Я медленно направилась к дому, убеждая себя, что не видеть Стивена за ужином для меня огромное облегчение.
Глава 9
У меня оставалось меньше недели, чтобы сделать все необходимые приготовления к празднику, и я взялась за работу с решимостью генерала, приступающего к серьезной кампании. Каждое утро Нелл, тетя Фанни и я собирались в моем кабинете, составляя списки всего необходимого. К середине дня мы расходились, чтобы заняться возложенными на нас обязанностями.
Погода стояла хорошая, и я молила Бога, чтобы она не испортилась. Еще ни один наш праздник не был омрачен дождем. Конечно, рано или поздно такое может случиться.
«Только бы не в этот год, Господи!» — просила я.
Разумеется, эту молитву я повторяла ежегодно.
Угощение для слуг всегда подавали в большой шатер на лужайке, тогда как наши гости ужинали в доме. В этом году, однако, я решила пригласить в дом всех.
— Но ведь нанесут столько грязи, Аннабель! — воспротивилась тетя Фанни, когда я предложила накрыть столы в длинной галерее, стеклянные двери которой выходили на восточную лужайку, где обычно и происходило праздничное гулянье.
— Я велю убрать ковры. Не забудьте, тетя Фанни: в этом году гостей будет меньше, чем обычно. Арендаторам очень польстит, если их примут в доме.
— И слугам проще накормить всех в одном месте, — поддержала меня Нелл. Я поблагодарила ее улыбкой.
— Никто из нас даже не заходит в галерею, тетя Фанни, — заметила я. — Хорошо, если она хоть на что-нибудь пригодится.
В конце концов тетя Фанни, как обычно, уступила «девочкам», и мы втроем отправились в галерею, чтобы наметить, где расставить столы.
— Смотрите, как все мило получается, — сказала я, когда мы остановились в центре длинной узкой комнаты, тянувшейся вдоль восточной части дома. — Двери выходят прямо на террасу и на лужайки. Ковры можно убрать, а пол нетрудно вымыть.
— Если поставить столы посредине, к ним смогут подходить с обеих сторон, — заметила Нелл.
— Здесь будет не так тесно, как в шатре, — добавила я.
— Вы правы, девочки, в галерее проще обслуживать гостей, — согласилась тетя Фанни. — Они смогут входить через эту дверь. — Она указала на стеклянную дверь в южном конце длинной застекленной стены.
— А выходить через другую. Так обойдется без сутолоки.
— Но надо оставить столько свободного места, чтобы гости могли рассмотреть картины, — сказала Нелл.
Внутренняя стена галереи была увешана портретами Грэндвилов — нынешних хозяев и их предков.
— Думаете, кто-нибудь захочет взглянуть на семейные портреты? — усомнилась я.
— Обитатели Уэстона интересуются всем, что имеет отношение к Грэндвилам, — ответила Нелл. — Уверена, многие захотят взглянуть на фамильные портреты.
— И прежде всего на твой, дорогая Аннабель, — любезно вставила тетя Фанни. — Не понимаю, почему ты не оставила его в гостиной, где он висел раньше.
Я проследила за взглядом тети Фанни. Лоуренс написал этот портрет вскоре после моего замужества, и Джералд велел повесить его на почетном месте в гостиной. Несколько месяцев назад я велела повесить его в галерее, рядом с портретом мужа, выполненным по окончании им Оксфорда.
— Мне не нравилось постоянно созерцать себя в гостиной, где играют в карты или пьют чай, — ответила я. — Портреты всех Грэндвилов должны висеть в одном месте.
— Зато другим было очень приятно смотреть на тебя, Аннабель, — возразила Нелл, и я вновь уловила странную горечь в ее голосе.
На этот раз, видимо, и тетя Фанни это заметила и испытующе взглянула на дочь.
Нелл подошла к моему портрету и поправила его:
— А ты сообщила Стивену о предстоящем празднике, Аннабель? Ведь он опекун Джайлза, его отсутствие не останется незамеченным.
— Я послала записку в дом дяди Фрэнсиса, но опоздала: он и Стивен уже отправились в Лондон.
— Зачем ты поправляешь портрет? — спросила тетя Фанни. — Он висит совершенно ровно, а вот поворачиваться спиной к людям, с которыми разговариваешь, невежливо.
— Извини, мама. — Нелл посмотрела на меня. — А в Лондон ты не написала?
— Я не знаю, где они остановились.
— Но ведь слугам мистера Патнема это известно?
— Кажется, они остановились в доме одного из друзей.
Увидев на лужайке белку, собаки стали проситься наружу. Нелл открыла стеклянную дверь, и спаниели убежали.
— А ты не узнала адреса этого друга? — спросила она с явным нетерпением.
— По-моему, мне незачем посылать в Лондон слуг с заданием разыскать Стивена. Он знает, когда родился Джайлз, и если предпочтет провести этот день в Лондоне, значит, так тому и быть.
Воцарилась тишина. Я удивленно посмотрела на тетю Фанни, которая обычно не умолкала.
Она разглядывала узоры на ковре, чтобы не встречаться со мной глазами.
Я повернулась к Нелл. Та наблюдала за спаниелями, носившимися по лужайке.
— В чем дело? — резко спросила я.
— О Господи! — пробормотала тетя Фанни.
— Стивену наверняка сообщили о рождении племянника. Он, несомненно, запомнил тот день, когда перестал быть прямым наследником Джералда.
— Конечно, Стивена известили о рождении Джайлза, Аннабель. — сказала тетя Фанни, не глядя на меня. — Но он не знает точной даты.
— Почему? — изумилась я.
— О Господи! — повторила тетя Фанни и снова начала заламывать руки. — Такова была воля твоего мужа. Джайлз родился на пять недель раньше срока, и Джералд опасался, как бы Стивен не сделал поспешного и неверного вывода.
Похолодев, я пролепетала онемевшими губами:
— Какую же именно дату назвал Джералд Стивену?
— Боже! Ты сердишься, Аннабель?
У меня перехватило дыхание, сердце мое неистово колотилось, я вся дрожала, но вовсе не от гнева.
— По-моему, у меня есть повод сердиться.
— Джералд заботился только о твоей репутации и о душевном покое Стивена. — При свете солнца чуть раскосые темные глаза Нелл ярко блеснули. — Джералд полагал, что Стивен очень огорчится, решив, будто его брат соблазнил тебя, — без утайки призналась она. — Чтобы пощадить чувства Стивена, мы сделали все, о чем просил Джералд.
— Но ведь до свадьбы я не ложилась в постель с Джералдом.
— О Господи, Господи! — бормотала тетя Фанни. — Тебе не следует так говорить, Нелл. Это не подобает молодой девушке. — Она обратилась ко мне:
— Конечно, никому из нас и в голову не приходило ничего подобного, Аннабель.
Не обратив внимания на реплику матери, Нелл продолжала:
— Стивен знал, что Джералд много раз просил твоей руки, Аннабель. Не было для него тайной и то, что его брат пользуется невероятным успехом у женщин. Да, Джералд указал Стивену ложную дату, не желая вызывать у него подозрений.
Я сделала несколько глубоких вдохов. Сейчас мне хотелось удостовериться только в одном:
— И какую же дату назвал Джералд?
— Он сообщил Стивену, что Джайлз родился в начале октября, дорогая. — Тетя Фанни продолжала ломать руки.
До этой минуты у меня и в мыслях не было, что Стивен не знает точной даты!
Нелл пристально наблюдала за мной, и я старалась не выказывать своих чувств.
— Что ж, теперь это не имеет значения. — Я пожала плечами. — До праздника еще несколько дней. Стивен, вероятно, успеет вернуться.
— Конечно, дорогая Аннабель, — заверила меня тетя Фанни. — Конечно, успеет.
Однако накануне этого дня в моем кабинете появился не Стивен, а Джек. Подойдя к письменному столу, за которым я составляла праздничное меню, он поцеловал меня и выразил удивление, почему его не пригласили на праздник.
— Мы только на прошлой неделе решили отметить день рождения Джайлза, — сказала я. — Я посылала одного из слуг в Лондон предупредить тебя, но он тебя не застал.
— Я был в Рудли, — объяснил Джек.
От удивления мои брови поползли вверх. Рудли, небольшое поместье в Хэмпшире, дед Джерал-да много лет назад купил для своего младшего сына, отца Джека. Когда-то, по словам Джека, оно было весьма недурным, но его отец после смерти жены привел все в запустение. Поэтому-то Джек и рос в Уэстоне вместе с кузенами, а не в собственном доме.
— Садись, Джек, — сказала я. — Не знала, что ты бываешь в Рудли.
Он развалился в удобном старом бархатном кресле перед моим столом.
— Я не был там с тех пор, как в прошлом году отец допился до смерти. А теперь подумал: пора поглядеть, что с нашим поместьем, и нельзя ли его спасти.
— Неужели твой отец и в самом деле допился до смерти?
Он невесело усмехнулся:
— Это одна из маленьких тайн, которые Грэндвилы скрывают от всех.
— Но ведь я не «все»! И к тому же вообще не из этой семьи.
Он пожал плечами:
— Вероятно, опасаясь увидеть неудовольствие на твоем очаровательном личике, от тебя утаили столь неприятные подробности.
Явно заметив мою досаду, он тем не менее ничего не добавил, а я, лишь тогда осознав свою бестактность, спросила:
— Дом действительно в плачевном состоянии?
— Да. — Джек нахмурился.
— Джералд как-то сказал мне, что в прежние времена Рудли было неплохим поместьем. Надеюсь, тебе удастся восстановить его.
— На это нужны деньги, но даже если бы мне удалось сделать дом пригодным для жилья, я не смогу поддерживать его в должном виде.
— А нет ли в Рудли участков земли, пригодных для сдачи в аренду? — спросила я, поскольку основной доход Уэстона составляет именно арендная плата, взимаемая с фермеров.
— Они были, — мрачно ответил Джек, — однако в прошлом году я продал их, чтобы выкупить дом, заложенный моим отцом.
— О!
— Увы, это так. Дом, сады и ферма, находящаяся при доме, выкуплены, но без арендной платы мне не по карману содержать их.
Поскольку Джек никогда не обсуждал со мной свои финансовые дела, мне хотелось дать ему полезный совет.
— Может, продашь Рудли и купишь что-нибудь поменьше?
По выражению его лица я сразу поняла, что сказала не то.
— В поместье, меньшем, чем Рудли, не подобает жить джентльмену, — возразил он.
Я хотела предложить Джеку почаще наезжать в Уэстон, но понимала, что это не утешит его. В нашем мире каждый джентльмен должен иметь собственное поместье. Это один из главных признаков респектабельности. Если Джека не будут называть «мистером Джоном Грэндвилом, хозяином поместья Рудли», его зачислят в разряд бедных родственников.
«И вся семья отдает себе в этом отчет», — подумала я.
— С чего ты разволновалась, Аннабель? — спросил он. — Я вовсе не хотел обременять тебя своими проблемами.
— А Джералд знал, что ты мог выкупить дом, только продав все фермы?
Джек кивнул. Стало быть, мой муж не захотел помочь ему.
— А дядя Адам тоже осведомлен?
— Я обсуждал с ним свои дела. Он-то и посоветовал мне продать фермы, чтобы спасти дом.
— Боже! — огорчилась я. — Неужели ни один из них не предложил тебе свою помощь?
— Они оба порекомендовали мне одно и то же, — неохотно ответил Джек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31