Понятно?
Она принялась бесстрастно отсчитывать:
– Девяносто восемь, девяносто семь…
Пока она считала, Фидлер повернулся к Томкинсу и сказал:
– Я ухитрился перевести ее из состояния самоиндуцированного транса в иное, которое я могу контролировать. Этот переход закончится, когда она произнесет «ноль».
– Может она нас слышать? Не помешает ли это процессу?
– Нет, она будет слышать только то, что предназначается для ее ушей, только то, что я велю ей слышать. – Фидлер помолчал и плутовато улыбнулся: – Я не уверен, что мой метод нашел бы безоговорочную поддержку у мэтров психиатрии. Я всегда считал, что в любом деле, за которое ретиво берешься, следует проявлять непредвзятость, открытость и постоянную готовность импровизировать, а не ограничивать себя трудноосуществимым планом. Увидим, что получится.
И он снова повернулся к Маре. Когда та произнесла «ноль», Фидлер похлопал ее по руке.
– Прекрасно, Мара, благодарю за помощь… А теперь давайте немного углубимся в ваше прошлое, но не очень далеко… Лес, какая недавняя дата была для Мары важной? Что ей хотелось бы вспомнить?
– Четырнадцатое июля, день выдвижения Джона Кеннеди кандидатом в президенты от демократической партии.
Фидлер кивнул и снова посмотрел на Мару.
– Эта дата, четырнадцатое июля, что-нибудь значит для вас, Мара? Она вам особенно памятна?
Маска смерти, не сходившая с ее лица в течение трех дней, медленно растаяла – словно луч солнца пробился сквозь грозовые тучи. Лицо Мары преобразила ослепительная улыбка, а в голосе, когда она заговорила, зазвенел восторг.
– Четырнадцатое июля 1960 года? Как я могу забыть этот чудесный день, когда демократическая партия выдвинула Джека кандидатом на пост президента. Вы хотели бы услышать об этом?
– Как-нибудь в другой раз, Мара. Видите ли, у нас куча дел. Итак, давайте-ка теперь обратимся к другому памятному вам дню.
С помощью Томкинса, давнего друга и доверенного лица Мары, Фидлер принялся извлекать из памяти Мары ряд важных для нее событий, но ни на одном из них не останавливался подробно. Примерно через час он решил, что она сделала вполне достаточно для одного дня.
Фидлер взглянул на Томкинса.
– Если мой прогноз верен, я смогу теперь вывести ее из транса и вернуть в реальную жизнь.
– Это просто чудо… – пробормотал Томкинс, поднимаясь с места.
– Человеческий мозг творит чудеса, – заметил Фидлер. – От вас требуется лишь правильно… сориентировать его… Ладно, Мара, для одного сеанса мы сделали очень много. На сегодня хватит воспоминаний. Сейчас я сосчитаю до пяти, и, когда скажу «пять» и щелкну пальцами – вот так, – к вам вернется сознание. Вы понимаете?
– Да, понимаю.
– Ладно. Один… два… три… четыре… пять.
Он щелкнул пальцами, и Мара открыла глаза.
Выражение ее лица претерпело несколько мгновенных преображений – на нем отразились недоумение, страх и наконец здоровое любопытство.
Она приподнялась.
– Что происходит?..
Ее зрачки были расширены, и она с трудом смогла сфокусировать взгляд на Фидлере.
– Кто вы?
– Я – доктор Фидлер.
Положив руки ей на плечи, он легонько надавил на них, стараясь заставить ее лечь.
– Все в порядке, мисс Тэйт. Ложитесь и попытайтесь расслабиться.
Она с тревогой оглядывала капельницу, стенд IV и иглу в своей руке.
– Господи, что вы со мной проделываете? Черт возьми, где я?
Томкинс подошел к кровати.
– Все будет хорошо, Мара. Ты в Павильоне Харкнесса.
Заметив Томкинса, она с облегчением вздохнула.
– Лес, Харкнесс – это больница? Но почему я здесь?
– А ты не припоминаешь, Мара? Сборище в «Т.И.И.»? Неприятности, связанные с Шоном и «Коппертон куквэйр»…
– Да… я… помню.
Однако было очевидно, что воспоминания ее не слишком отчетливые.
– Ты потеряла сознание и находилась в беспамятстве трое суток.
– Трое суток? Ты серьезно?
– Не волнуйтесь, мисс Тэйт, – попытался успокоить Мару Фидлер. – Вы находились под действием психотропных препаратов. Когда их действие ослабеет, ваша память полностью восстановится. Лес, позови сиделку, и пусть она отключит установку IV. А я хочу поговорить с мисс Тэйт еще несколько минут.
Томкинс поспешно вышел из комнаты; он не стал вызывать сиделку нажатием кнопки, чтобы дать Фидлеру возможность побыть с пациенткой наедине.
Широко расставленные, вопрошающие глаза Мары остановились на фигуре Фидлера, и она оглядела его с ног до головы, как бы оценивая.
– Вы сказали, ваше имя…
– Фидлер, доктор Макс Фидлер.
– Вы меня лечили?
– Доктор Томкинс пригласил меня в качестве консультанта.
– Я действительно пролежала без сознания трое суток? Я хочу спросить: что это было? Сердечный приступ? Удар?
Фидлер покачал головой и ободряюще улыбнулся, понимая, что успокоить эту живую и энергичную женщину можно только одним способом – сказать ей правду. Но к сожалению, он не знал всей правды, пока не знал. То, что он говорил Томкинсу, было лишь его предположениями.
– Мисс Тэйт, некоторое время вы останетесь нашей пациенткой. Дело в том, что…
– Вы не знаете, что со мной?
Мара пристально посмотрела на Фидлера.
– Не вполне. По правде говоря, не вполне.
– Ради Бога, доктор! Вы говорите, я трое суток находилась без сознания, но не имеете ни малейшего представления о том, чем это было вызвано?
– Я этого не сказал. У меня есть кое-какие предположения, но не в моих правилах водить пациентов за нос и гадать о том, что происходит.
Мара прищурилась и с подозрением взглянула на собеседника.
– А что вы за доктор? Какова ваша специализация?
– Я психиатр, – с невозмутимым видом ответил Фидлер.
– Психиатр?
Он видел, как лицо ее исказилось страхом. Страх этот прозвучал и в голосе.
– Зачем мне психиатр? В чем дело? Вы с Лесом… вы оба считаете меня помешанной?
– Вовсе нет, мисс Тэйт. Дело в том, что на свете нет такого человека, который бы не страдал время от времени от эмоциональных и психических потрясений, ну… как нет на свете человека, не подверженного простуде. Только эмоции – дело психиатров. Не буду от вас скрывать: я и сам в течение трех лет пользовался помощью психоаналитика. У меня есть кое-какие фобии, некоторые странности, например, когда я уйду отсюда, я не успокоюсь, пока не вымою руки раз десять, чтобы не подцепить какую-нибудь инфекцию.
Она едва заметно улыбнулась:
– Это не самая лучшая рекомендация.
Фидлер пожал плечами и продолжал:
– Мне следует быть честным со своими пациентами. Если пациенты не могут доверять своему психоаналитику – кому же им доверять?
– Психоаналитику?.. – Мара с явным недоверием покачала головой. – Со стороны Леса – чистое безумие приглашать ко мне мозгоправа. Я ведь была без сознания, а это симптом физического недомогания, а не психической болезни.
Фидлер посмотрел на Мару внимательным и долгим взглядом. Потом взял ее за руку.
– Мисс Тэйт, – проговорил он, – я вижу, вы не из тех, кто удовлетворится полуправдой. Хочу быть с вами откровенным, хотя не рассчитываю на то, что вы безоговорочно примете все, что я вам расскажу. Вы даже можете счесть меня шутом, жирным шарлатаном, и все же давайте попытаемся… – Фидлер заговорщически подмигнул ей. – Как принято говорить на Мэдисон-авеню, давайте поднимем флаг и посмотрим, будет ли кто-нибудь салютовать. Пожалуйста, выслушайте меня и не торопитесь с заключениями. Прошу вас лишь об одном: проявите терпение!
Она утвердительно кивнула:
– Я вас слушаю, доктор Фидлер.
И он попытался объяснить ей все, что недавно объяснял Томкинсу, разумеется, в популярной форме, чтобы пациентка хотя бы отчасти поняла его.
– Вы берете лозу, чтобы отыскать место, где есть вода, – говорил Фидлер. – Берете эту волшебную палочку и, держа ее в руке, обходите какой-либо участок земли. Когда же ваш волшебный жезл начинает клониться к земле, это значит, что вы набрели на будущий колодец. И не важно, колодец ли это с водой или кладезь знаний – в обоих случаях принцип один и тот же. Практику приходится полагаться на интуицию, а волшебная палочка или, как в нашем случае, кровать в больничной палате – это всего лишь реквизит… чтобы успокоить клиента или пациента…
Мара оказалась более восприимчивой к его теории, чем Фидлер смел надеяться.
– От всего этого у меня кружится голова, доктор Фидлер, – сказала она. – Хотя должна признаться, что я всегда чувствовала себя немного непохожей на других людей.
– В каком смысле непохожей?
Она рассмеялась, и в ее смехе звучала насмешка над собой.
– Не знаю, как точнее определить это, но мне казалось, что я – вроде ясновидящей, что обладаю вторым зрением, как выражалась моя бабушка.
Фидлер задумался.
– Ваша бабушка Мара Первая… – проговорил он наконец. – А она тоже обладала этой способностью – видеть то, что недоступно обычным людям?
– Да. И моя мать – тоже.
– Мара… Вы не возражаете, если я буду называть вас Марой?
– Конечно, нет. И даже хотела бы называть вас Максом.
– Отлично. Потому что нам предстоит стать близкими друзьями, пока мы не разрешим вашу маленькую проблему.
В ее глазах, которые сейчас казались скорее серыми, чем голубыми, промелькнула насмешка, смешанная с любопытством.
– Моя маленькая проблема? А что заставляет вас думать, что у меня и в самом деле есть проблемы? Мне тридцать девять лет, и я возглавляю компанию с многомиллиардным оборотом. А мой нездоровый интерес к предкам никогда не мешал мне успешно заниматься бизнесом. Это не мешало мне также ни в светской жизни, ни в любви. – Мара взглянула на Фидлера с озорной улыбкой.
К своему стыду, он почувствовал, что краснеет. И рассмеялся, тотчас же уловив фальшь в собственном смехе.
«Черт возьми, Макс! Ты ведешь себя как влюбленный подросток!»
Бесполезно было бы отрицать тот факт, что Мара Тэйт вызывала у него сильнейшее физическое влечение, большее, чем вызывала любая другая женщина, не исключая и его жену Рут. Фидлер попытался овладеть собой, не выходить за рамки профессиональной этики. Выпустив руку Мары, он поднялся со стула. Физический контакт с пациенткой теперь казался ему совершенно недопустимым и даже неприличным.
– Но ведь вы сами так сказали. Вы сами назвали свой интерес к предкам нездоровым. Хотя традициями Тэйтов можно гордиться. Немногие могут похвастать такими удачливыми и блестящими предками. Лично я очень интересуюсь историей вашей семьи.
Мара была польщена и не скрывала этого.
– В таком случае я дам вам прочитать кое-какие из моих книг о Тэйтах. О них написано много, начиная с Гвен и Дрю и с того времени, когда он и мальчики работали на угольных шахтах Кардиффа.
– Мне было бы очень интересно…
– Послушайте, сколько мне еще оставаться здесь?
– Я полагаю, что вы можете покинуть больницу в любой момент. Физически вы вполне здоровы.
– Значит, у меня только непорядок с головой, верно? – В ее интонациях появились резкие нотки.
Фидлер вздохнул.
– Как я уже сказал вам, Мара, у всех у нас свои странности. Вы должны считаться с неопровержимыми фактами, а именно: должны считаться с тем, что внезапно потеряли сознание. И находились в беспамятстве трое суток. И этот факт мы – особенно вы – не можем игнорировать. Подобное может повториться в случае сильного стресса, сами понимаете.
– Я всю жизнь живу в состоянии стресса. И мне нравится такое состояние. Мне просто необходимо напрягаться, чтобы решить очередную проблему.
– Пусть так, но ведь случается, что последняя капля переполняет чашу. Я очень вам советую, нет, умоляю вас: продолжайте лечиться у меня.
– И что это за лечение?
– Это методы, о которых я вам рассказал, – гипноз и возрастная регрессия. И знаете, я убежден: вам понравится лечение.
– Возвращение в прошлое, – сказала Мара, уже нашедшая определение методу Фидлера.
Она смотрела на собеседника, но не видела его: ее сознание заполнилось образами далекого прошлого.
– Ну что за черт? – пробормотала она наконец. – Ладно, я пойду вам навстречу, уважу вас, Макс. А теперь позовите сестру, чтобы вытащила эту проклятую иголку из моей руки. Пора выбираться отсюда!
Спускаясь по лестнице Павильона Харкнесса, поддерживаемая с обеих сторон Фидлером и Томкинсом – на случай, если бы у нее вдруг закружилась голова, – Мара подшучивала над собой:
– Боже! Я чувствую себя древней старухой!
– Ты три дня пролежала без движения, – напомнил Томкинс. – Тебе еще предстоит привыкнуть держаться на ногах. Эй! Такси! – Он остановил проезжавшее мимо такси.
– Хочу поехать в офис, – сказала Мара, устроившись на заднем сиденье.
– Ни в коем случае, – заявил Томкинс. – Тебе понадобится еще несколько дней, чтобы оправиться окончательно и набраться сил.
– На моем письменном столе наверняка громоздится гора бумаг. До потолка! И все это невозможно решить без меня.
– К черту! – с раздражением выпалил Томкинс. – Пора тебе умерить свое рвение и прервать гонку, которая продолжается, сколько я тебя знаю. Ты переоцениваешь свое… значение для мира, воображаешь, что солнце восходит и заходит по мановению твоей руки. У тебя типичный синдром, который называется «земля перестанет вертеться без меня». Послушай, Мара, «Т.И.И.» прекрасно существовала еще в те времена, когда ты носила подгузники, и будет процветать много лет после того, как ты ляжешь в могилу. Холмс, Касл и О’Тул уже очистили твой стол от бумаг. Ручаюсь!
Ей было неприятно это слышать.
– А теперь погоди-ка минутку, Лес… Кто дал им право…
– Ты! – перебил он. – Именно поэтому ты их наняла и платишь им баснословное жалованье. Черт возьми!.. По сравнению с деньгами, которые у тебя получает Уэнделл Холмс, жалованье президента Соединенных Штатов – просто смехотворная сумма.
– Президент Соединенных Штатов! – Она мгновенно все вспомнила. – Выборы! Джек, конечно, их выиграл.
– Выиграл, но до последнего утра, до среды, все висело на волоске. Кое-кто из твердолобых сторонников Никсона требовал, чтобы подсчет голосов был произведен заново… Кстати, тебе пришли телеграммы с пожеланиями здоровья от Джо Кеннеди и от президента.
Она хмыкнула:
– Президент! Подумать только! Следует привыкнуть к этому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46