В любое время, если требуется срочная помощь в опасных случаях.
Она снова улыбнулась обольстительной и мучительной для него улыбкой.
– Я одна из самых отчаянных пациенток, Макс. – Она положила ладонь на его все еще возбужденную плоть.
– Впрочем, и вы тоже.
– Но это абсурд!
– Что абсурдного в том, что мужчина и женщина вместе ложатся в постель? Это случается каждую ночь, каждое утро и каждый день. Это общепринятое времяпрепровождение, любовь моя. Неужели все психиатры так же наивны, как вы? Во всяком случае, я нахожу это привлекательным.
Она встала и оправила юбку.
– Ладно. Увидимся сегодня вечером в моей квартире. Что бы вы хотели на обед?
– Я бы хотел полной свободы, – произнес он, не сознавая, что тем самым уже дал свое согласие на свидание.
В пять тридцать ушел последний пациент, и Фидлер позвонил жене:
– Рут, сегодня я не приду домой ужинать. У меня консультация в Беллвью.
– Ты лгун, Макс, и весьма неискусный. На самом деле у тебя свидание с твоей богатой девочкой – этой сума– сбродкой.
– Это самое нелепое предположение, какое ты только могла высказать, Рут. Такого мне не приходилось когда-либо слышать.
– Ну вот, теперь ты заговорил напыщенно, а это верный признак, что лжешь. Ты ведь всегда так говоришь, когда лжешь. Спокойной ночи и передай ей мои самые худшие пожелания.
Она повесила трубку.
Фидлер остался сидеть, ошарашенный, с открытым ртом, уставившись на умолкнувший телефонный аппарат, продолжая держать трубку в руке – из трубки доносилось равномерное гудение, будто жужжание пчелы.
«Неужели это правда? Неужели я говорю выспренним, напыщенным тоном, когда лгу? Может быть, это ей следует быть мозгоправом?»
Качая головой, он повесил трубку. Ладно, он не будет лгать. И что же он сделает? Он пойдет на квартиру к Маре и объяснит ей, что вся эта ситуация абсурдна. Он женатый человек. У него семья, которую он любит, и он не станет рисковать своими отношениями с женой ни при каких обстоятельствах.
«Ах, Макс, ты снова говоришь напыщенно».
Он отпустил своих помощников, запер дверь офиса и принял душ в ванной комнате. Он всегда держал в ванной свежую пару белья и чистые носки, а также синий саржевый костюм на крайний случай, как этот.
– Крайний случай! – сказал он вслух. – Это самый настоящий эвфемизм, какой я только слышал, в самом чистом виде, Макс.
Было уже семь тридцать, когда он прибыл в пентхаус Мары, чувствуя себя подростком, переживающим свою первую большую любовь. Он пригладил и отвел назад со лба волосы, поправил галстук, попытался втянуть живот и наконец решился нажать на кнопку звонка.
Франсина Уоткинс открыла дверь. На ней был сшитый на заказ голубой костюм и темно-синяя блузка. Она улыбалась.
– Привет, доктор Фидлер. Как вы себя сегодня чувствуете?
– Здравствуйте, Франсина. Я преисполнен рождественским настроением. А как вы?
– Я чувствую себя замечательно. Входите, снимайте пальто и выпейте бокал сухого мартини.
– Думаю, сегодня я могу позволить себе и большее. Как это называют? Храбрость во хмелю?
Из холла он спустился по ступенькам в гостиную и тут испытал неожиданный шок – на диване рядом с Марой сидел главный бухгалтер «Тэйт индастриз» Льюис О’Тул.
Она поднялась – олицетворенная приветливость и улыбка – и подошла к нему.
– Макс, я думала, вы будете сопротивляться и не придете.
Она поцеловала его влажными губами в губы.
– О, да вы замерзли, как сосулька. Франсина, сделай доктору хороший крепкий напиток.
– Мартини уже готов, – послышался голос Франсины от бара, где она смешивала коктейль.
– Мартини?
Тонкие брови Мары поднялись, образовав странную ломаную линию.
– Бережете силы, да, док? – спросила она, понизив голос.
Он промычал нечто неразборчивое, чувствуя себя ослом и моля Бога, чтобы О’Тул не расслышал его слов. Она властно взяла его за руку и повлекла к дивану.
С лица О’Тула не сходило презрительно-высокомерное выражение, поэтому было трудно понять, что он думает. Он встал и протянул руку:
– Добрый вечер, доктор!
Фидлер обменялся с ним рукопожатием, нервно переводя взгляд с Мары на Льюиса.
– Привет, мистер О’Тул… Возможно, я прервал важную беседу. Я пойду в библиотеку и почитаю что-нибудь.
– Вовсе нет, Макс, – сказала она. – Льюис – моя последняя связь с компанией, можно сказать, мой лазутчик, мой шпион. Он рассказывает все, что там происходит.
– Надеюсь, ничего плохого?
– Нет, по правде говоря, похоже, что компания прекрасно без меня обходится, – сказала Мара печально.
– Это, любовь моя, главная цель каждого служащего высшего звена, тем более управляющего, или по крайней мере так должно быть, – сказал О’Тул. – Создать хорошо смазанный и бесперебойно действующий механизм. Эффективный, который может функционировать и без постоянного контроля.
Франсина принесла мартини Фидлеру. На ней уже были пальто и шляпа.
– Мара, шампанское в ведерке со льдом. Хильда ушла и велела сказать тебе, что жаркое в микроволновой печи не остывает, а салат в холодильнике. А мне пора бежать. Всем доброй ночи!
О’Тул посмотрел на часы:
– О, мне тоже пора бежать. Уже почти восемь.
– Я провожу тебя до двери.
О’Тул снова обменялся рукопожатием с Фидлером:
– Счастливо отдохнуть, доктор Фидлер.
Фидлеру показалось, что в его тоне прозвучало нечто снобистское и высокомерное.
– Желаю и вам хорошо провести время, мистер О’Тул, – сказал он, стараясь произносить слова с еврейским акцентом.
Он смотрел, как они двигаются через просторную гостиную, с плотоядной улыбкой. Мара выглядела сногсшибательно в ярко-малиновом домашнем платье. Оно было широким и длинным, и складки его мягко облегали ее фигуру, а кайма волочилась за ней по полу. Платье было мастерски сшито: плотно охватывая грудь и талию и чуть расширяясь внизу, оно демонстрировало красоту ее ягодиц и бедер при каждом шаге. Волосы ее были завязаны сзади красной лентой и спускались конским хвостом почти до поясницы.
Мара легонько поцеловала О’Тула в щеку и пожелала ему доброй ночи. Заложив руки за спину и сжимая их, как ребенок, она теперь направлялась к Фидлеру легким танцующим шагом. Это было так очаровательно, что он почувствовал, что сейчас любит Мару Тэйт Роджерс больше, чем любое другое живое существо на свете.
– Роджерс Тэйт, – поправил он себя.
– Что вы сказали? – спросила она.
– Ничего. Я просто подумал вслух.
– С тех пор как мы расстались сегодня днем, у меня мысли движутся только в одном направлении, как при одностороннем движении, Макс. Вы хотите поесть до или после?
Лицо его пылало.
– Сказано прямо и безапелляционно, как говорят начальники высокого ранга.
– Мне нравится ваша манера краснеть. Вы мне напоминаете куклу с ярко раскрашенным лицом.
– Это как раз близко к тому, что я собираюсь сказать. Что такой тип, как я, делает здесь? Что за обед при свечах с роскошной богатой светской леди в виде прелюдии к оргии в ее будуаре? Господи Боже мой! И мне это надо? Какого черта?..
Он одним духом опорожнил бокал с мартини.
Мара обвила его шею руками и прижалась губами к пульсирующей артерии у него на шее. При этом она бормотала:
– Перестаньте принижать себя, Макс. Вы блестящий, остроумный, добрый, способный понять и посочувствовать и…
– И тоже чертовски привлекательный. Я и Гэйбл – мы просто как близнецы-братья. Нас всегда путают и принимают друг за друга.
– Вы для меня на особом месте. Вы мне очень дороги.
– Да, я как раз тот самый мистер Славный Малый, верно?
Он не удержался и поддался мелочной ревности и дешевому импульсу:
– Готов пари держать, что вы этого не говорите О’Тулу, стройному, поджарому, с львиной гривой, гибкому, модно одетому О’Тулу. Он на меня всегда смотрит свысока, и кажется, что сейчас протянет мне свой пиджак и скажет: «Укоротите мне рукава, Макс, и как следует отутюжьте».
Мара рассмеялась и обняла его еще крепче.
– Это несправедливо. Вы ходячий предрассудок. А на самом-то деле Льюис полон глубокого уважения к вам.
– Так я вам и поверил.
– Я не хочу говорить о Льюисе или о ком-нибудь еще, имеющем отношение к «Т.И.И.». Идемте со мной, дорогой.
Она взяла его за руку и повела по коридору в свою спальню. Когда она нажала на выключатель, спальня осветилась бледно-зеленым сиянием – свет исходил из встроенных ламп, скрытых в широком бордюре на потолке.
– Какой цвет вам кажется самым сексуальным? – спросила она. – Зеленый, синий, красный, оранжевый? Говорите.
Чтобы показать, что ей подвластны все эти цвета, она повернула выключатель снова, и зеленый свет сменился нежно-голубым, потом темно-синим, пурпурным – цвета переливались, накладываясь друг на друга.
– Я выбираю красный.
Его взгляд блуждал по роскошной комнате, богато обставленной и в то же время хранящей отпечаток своей женственной обитательницы, ее непогрешимого вкуса.
Его заинтриговала приборная доска у изголовья кровати.
– Это что-то из области Бака Роджерса и двадцать пятого века.
– Все в высшей степени функционально – телефон, музыка, телевизор, пища, напитки. Хотите шампанского и икры? Они в холодильнике. Нажмите только на красную кнопку.
– Нет, спасибо. Я предпочел бы хорошую музыку.
Она стояла, прямая как стрела, одну руку положив на бедро, другую прижав к сомкнутым губам.
– Постойте… Какая музыка может пробудить в вас зверя? А, Макс?
– Этюды Шопена.
– Получите их, приятель.
Она нажала на деревянную панель, и та скользнула к противоположной стороне консоли, открыв устройство вроде тех, что установлены на музыкальных автоматах с перечнем записей. Мара нажала на одну из кнопок, и мягкие звуки фортепьяно заполнили комнату, наплывая на них со всех сторон.
Фидлер вздрогнул:
– Нельзя ли сделать потише? У меня такое ощущение, будто я оказался внутри репродуктора.
Она убавила громкость и села на постель.
– Никаких отговорок, Макс. Вы уже взяли на себя обязательство.
Не смущаясь, она развязала пояс своего домашнего платья и сбросила его к ногам.
Как он и подозревал, под ним она оказалась совершенно обнаженной. Он ошеломленно смотрел на нее, пожирая полными желания глазами. Она была верхом совершенства, пределом мечты всякого мужчины. Когда она подняла руки над головой, чтобы развязать ленту и распустить волосы, ее прекрасные груди приподнялись и соски соблазнительно отвердели.
Она медленно опустилась на покрывало, а волосы ее веером разметались по подушке. Улыбаясь, она протянула к нему руки.
– Люби меня, дорогой. Я ужасно хочу тебя, отчаянно.
Фидлер никогда еще не чувствовал себя таким неуклюжим, таким неловким, даже в свою первую брачную ночь. Его непослушные пальцы шарили по ширинке, безуспешно пытаясь расстегнуть молнию. Одна рука запуталась в рукаве рубашки; пытаясь освободиться от брюк, он споткнулся и упал на колени.
Мара пришла в восторг. Смех ее был сердечным, необидным и вполне земным.
– О, Макс, я вас обожаю! Вы очаровательны. Идите же ко мне, вы, неуклюжий мозгоправ.
Он лег рядом с ней и, положив руку ей на грудь, наклонился поцеловать. И – о чудо! – его беспокойство, волнение и неуверенность прошли сами собой. Он опасался оказаться не на высоте рядом с этой восхитительной женщиной, которая с первой минуты показалась ему совершенством, воплощением женственности, эфирным созданием, которое можно только боготворить.
Но теперь, когда Мара лежала рядом – грудь к груди, бедро к бедру, – она стала реальностью из горячей крови и плоти, готовой ответить на каждое его нежное прикосновение к ее соскам, животу, бедрам… Она издала громкий стон, когда его пальцы принялись ласкать самую сердцевину ее тела. Извиваясь, она просила:
– Макс, дорогой, возьми меня! Я не могу больше!
Ее руки вцепились в его член и потянули к себе так требовательно, что он был вынужден обуздать ее:
– Моя прелесть, если ты будешь продолжать тянуть его с такой силой, то вырвешь с корнем!
Пьяный и почти обезумевший от желания, он с невероятной нежностью и осторожностью позволил себе овладеть ею; его член скользнул между ее трепещущими бедрами, позволив ее рукам вести и направлять его. Он не удержался и застонал, когда она принялась ласкать и гладить его отвердевшие яички.
Ее любовные конвульсии начались до того, как он вошел в нее, и, как ему показалось, продолжались бесконечно. Впервые, сколько Макс себя помнил, он испытал оргазм дважды, почти один за другим.
– Я тебе угодил? – спросил он потом, когда она нежилась в его объятиях и мурлыкала, как довольный котенок.
– В высшей степени! Четыре раза испытать оргазм – это хорошо даже для меня. А как ты?
Глаза его чуть не выкатились из орбит, в изумлении он возвел их к потолку.
– Ну и женщина! Я – только два, и то чувствую себя призовым жеребцом!
– Моим собственным жеребцом!
Она ласкала его теперь мягкую мужскую плоть.
На лбу его обозначилась морщинка недовольства. «Запоздалый гость, последнее приобретение для ее конюшни, – подумал он. – Брось. Перестань страдать как мальчишка, который впервые овладел любимой девушкой и узнал, что она не девственница».
Даже Рут откровенно сказала ему, что он был не первым мужчиной в ее жизни.
«Не раздувай из этого бог знает что! Ты как Золушка на балу жизни. Так радуйся, наслаждайся, потому что скоро наступит полночь – и это так же верно, как то, что завтра утром взойдет солнце и ты окажешься на своей кушетке и снова будешь отряхивать пепел и сажу с человеческих душ».
Глава 4
Мара крепко уснула. Она казалась такой спокойной и такой ангельски красивой, что у Фидлера не хватило духу разбудить ее. На его часах было без десяти девять. Еще ранний вечер. Если он окажется дома до полуночи, ему придется отражать нападки и отметать обвинения жены.
«Да черт с ней, с Рут!»
Он пытался замаскировать бравадой чувство вины.
«Врачу, исцелися сам!»
Он был страшно голоден. Одевшись и натянув носки и башмаки, он тихонько вышел из спальни и отыскал путь на кухню. Сквозь стеклянную дверь микроволновой печи он увидел омлет по-эльзасски, но решил дождаться, когда она проснется. Открыв дверцу холодильника, он занялся поисками каких-нибудь остатков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46