Наступила последняя неделя июля, и отвесные скалы вновь стеной нависли над ними. Каньон стал таким узким, что воды реки сплошь наполнили его, а берегов, на которые они могли бы высадиться и передохнуть, не было вовсе. В течение двух дней они не покидали лодки и только изредка могли позволить себе недолгий сон на жестких досках.
И вот восьмого августа произошло чудо. Во всяком случае, и Сэм, и Мара восприняли это как чудо. Через узкий проход они прошли в огромный грот, который Мара в восторге описала как божественный небесный собор. Она зачитала цитату из записок Пауэлла:
– «Мы внутри собора Господа, созданного им для самого себя… Сегодня я прошел по естественной мостовой, вырезанной в стене каньона и гладкой, как полированный мрамор».
Это было удивительное зрелище, такого они не видели прежде и, казалось им, не увидят никогда. Даже в тех уголках страны, где природа создала множество естественных памятников, грандиозных и впечатляющих. Высоко над их головами в гроте парили арки и шпили; стены грота, гладкие, как стекло, были пронизаны прожилками оранжевого, красного, зеленого, синего, желтого – всех цветов радуги. В полной тишине слышны были только журчание реки и писк гигантских летучих мышей. Очень высоко над их головами стены, как им показалось, загибались внутрь, образуя свод, где клубы тумана гнездились, как серые духи.
– Это она и есть, самая грандиозная часть Большого каньона, – произнес Сэм благоговейно, – самое дно скалистого ущелья, откуда до поверхности целая миля.
В ту ночь они расположились на ночлег в гроте, а на следующее утро отправились бродить по мостовым, с таким восторгом описанным Пауэллом. Затем, покончив со своим скудным завтраком – припасы их уже подходили к концу, – они продолжили свое фантастическое путешествие.
Двигались они теперь без особых помех: к середине августа каньон стал заметно расширяться. Отвесные стены становились более пологими по обоим берегам реки, с каждым днем обзор все увеличивался, а полотно синего неба виднелось все больше и солнце все чаще проникало в ущелье.
Мара встала в лодке и, широко раскинув руки, будто готовясь обнять сияющие синевой и солнцем небеса, воскликнула:
– О, благодарю тебя, Господи, я уже начала думать, что мы никогда больше не увидим солнца.
Сэм крепко обнял ее и прижал к себе.
– Мы еще не закончили свое путешествие, радость моя. Пауэлл пишет, что, прежде чем мы вырвемся на свободу, нам предстоит преодолеть еще один кошмар.
Предсказание Сэма сбылось на следующий же день, когда течение усилилось, а стены каньона снова начали наступать на путешественников. Сэм и Мара лихорадочно черпали воду, которая просачивалась сквозь трещины в швах лодки. «Мару» подняло на гребень огромной волны в том месте, где ущелье сузилось, став похожим на узкую придорожную канаву. Лодка взмыла кверху, а затем ее швырнуло вниз и толкнуло по серпантину каменистого ложа реки, и она понеслась, подпрыгивая и кружась, прямо в водоворот, из которого являлся бассейн у подножия крутого спуска из каньона. Мара подумала, что Большой каньон решил наконец уничтожить их. И тут же лодку швырнуло, затем круто развернуло и потащило к узкому отверстию в скале, а дальше они заскользили по спокойной и гладкой поверхности озера. Почти чудом они оказались в широкой, открытой свету и воздуху долине, ограниченной с обеих сторон лишь невысокими травянистыми холмами, которые уходили далеко к горизонту.
– Мы прорвались! – закричал Сэм.
Молодые люди бросились друг к другу в объятия, едва не перевернув на радостях лодку. Со слезами радости и благодарности, которые катились по их щекам, они, повернув головы, смотрели назад, на гранитные утесы Большого каньона, величественные башни которого были едва различимы в густом утреннем тумане.
– Майор Пауэлл сказал об этом очень хорошо. – Мара повернулась к Сэму: – «Пока существа человеческой породы способны видеть, пока у них есть отвага и решимость, пока они способны не дрогнуть перед лицом врага, ничто во Вселенной никогда не сможет вечно оставаться Великим Непознанным».

МАРА ТРЕТЬЯ
Глава 1
– Итак, следующей осенью вы вышли замуж за Сэма Роджерса.
– Да, как только отпраздновали мое семнадцатилетие.
– И Сэм занялся семейным бизнесом?
– Да, и он более чем оправдал мои надежды. Сэм сумел стать необходимым для «Тэйт интернэшнл индастриз». В первом десятилетии двадцатого века отделения компании вывели Соединенные Штаты на первое место в области производства меди, и в течение моей жизни наша страна ни разу не теряла своего первенства в этой области.
– Вступление в новое столетие должно стать волнующим событием… Что я такое сказал? Почему у вас на лице такое страдальческое выражение?
– По сути, это было скорее тяжелым опытом, по крайней мере для семьи Тэйтов. Да что я говорю? Для всего мира. Это было знаком наступления эры драматических радикальных изменений во всех сферах жизни – социальной, политической, социологической, психологической. Полагаю, что началось все со смерти королевы Виктории. Ее царствование продлилось почти весь девятнадцатый век. Ее рассматривали как институт, как символ стабильности и надежности – живая скала Гибралтара.
– Универсальная фигура, представляющая материнство.
– Да, можно было бы сказать и так. Во всяком случае, ее кончина нарушила некое невидимое социальное равновесие, взаимопонимание и единство миллионов людей в мире. Небольшой отрезок времени в десять лет вместил множество трагических событий, происходивших одно за другим, и отголоски их прогремели по всему миру.
– Например?.. Мое знание истории полно пробелов.
– В 1903 году произошли два события, изменившие жизнь многих поколений: Генри Форд основал «Мотор Форд компани», а братья Райт совершили свой исторический полет. Буквально за ночь мир изменил свои очертания, съежился, и возможность скорого общения между людьми, достигаемого с помощью автомобиля и самолета, в двадцатом веке помогла распространить по всему миру враждебность и хаос. В двадцатом веке в игру вступила библейская судьба, трагическая неотвратимость греческой трагедии.
Человек и его удивительные машины… Мой дедушка Дрю предсказал, что со временем машины будут управлять человеком, который их изобрел, как некие монстры, подобные тому, который был создан Франкенштейном, героем романа Мэри Шелли. Время показало, что он был прав. Ну, например, произошел пожар на экскурсионном пароходе «Генерал Слокум» возле Адских ворот. При этом погибло более тысячи человек. Это, кстати, был год, когда началась русско-японская война.
Несчастье следовало за несчастьем. В 1906 году произошел ужасный пожар в Сан-Франциско и не менее ужасное землетрясение… Правда, случалось и кое-что хорошее. Если память мне не изменяет, в 1907 году Соединенные Штаты бросили вызов Великобритании, совершив кругосветное путешествие и таким образом продемонстрировав свое преимущество на море. А двумя годами позже Роберт Эдвин Пири стал первым человеком, ступившим на Северный полюс.
Были разные мелкие и мелочные претензии и амбиции, например, какие-то школьники добились победы над командой своих противников на спортивных соревнованиях… Когда в 1910 году король Эдуард умер всего лишь через девять лет после восшествия на трон, это оказалось мрачным предзнаменованием для всего человечества. Эдуард сам себя истребил, сжег всевозможными излишествами, как современный мир, начиненный технологиями и техникой, по-видимому, склоняется к тому, чтобы уничтожить себя. Это был как раз тот год, когда умерли Дрю и Гвен Тэйт. Она ушла первой, умерла от пневмонии, а он вскоре последовал за ней, не пережив скорби. Но они прожили долгую и плодотворную жизнь. Когда они умерли, им было далеко за восемьдесят. Со стороны семьи не последовало горьких сожалений, хотя все их нежно любили. Утрата любви оставляет пустоту, которую никогда и ничем нельзя заполнить, но со временем боль притупляется, утрата забывается.
О Боже! Я, кажется, сейчас расплачусь! Ничего не могу с собой поделать. Столько надрывающих сердце несчастий! Они громоздились одно на другое – сначала мировая война, которая возникла будто для того, чтобы оправдать пророчество Дрю: человечество, пожираемое машинами, бомбами, пулеметами, пушками, танками, самолетами, созданными человеком же, и теперь вытесняемое из жизни на край, за которым – Армагеддон.
– Вы пропустили кое-что, то, что случилось в 1912 году, еще до начала войны.
– Я сделала это сознательно. Мне слишком больно об этом думать.
– Больно для Мары Роджерс Тэйт. Вот что я сделаю сейчас: я попрошу вас считать в обратном порядке вместе со мной – от ста к единице. Считайте очень медленно и, когда закончите, совершите путешествие во времени назад. Каждая цифра будет равна году. Готовы?
– Да.
– Давайте начнем. Сто… девяносто девять… Вы больше не Мара Роджерс Тэйт. Когда досчитаете до пятидесяти, станете Марой Юинг Тэйт. Понятно? Хорошо. Итак, начнем: девяносто восемь… девяносто семь…
– Мара Роджерс Тэйт! Право же, это унизительно, – ворчал Сэм, разглядывая подпись жены на контракте, заключенном компанией.
Как раз перед тем как они покинули Аризону, чтобы совершить долгую поездку по Европе, Гордон Юинг и его жена Мара, наследница империи Тэйтов, передали право распоряжаться своим имуществом поверенному дочери.
– Хватит демонстрировать свои шовинистические наклонности, Сэм, – попеняла она ему. – Без фамилии Тэйт я потеряла бы влияние на своих партнеров и коллег в мире бизнеса. Я понимаю, что ты предпочитаешь думать обо мне как о миссис Сэмюэл Роджерс-младшей. Ну и правильно. На этот счет у меня нет возражений. В своей личной жизни я полностью согласна быть твоей рабыней, – игриво, но вместе с тем и язвительно закончила она.
– Черт возьми, Мара! Я вовсе не хочу быть предметом твоих острот.
Она подошла и обвила его шею руками, плотно прижавшись к нему всем телом.
– А ты знаешь, как тебе идет, когда ты дуешься, Сэм? Ты просто душка!
– Ты снова за свое! – вскричал он в негодовании. – Мне следовало бы перекинуть тебя через колено и как следует отшлепать.
Она встала на цыпочки и крепко поцеловала его в остро выступающую скулу под ухом, потом кончиком языка провела по всей щеке до самой ямочки на подбородке.
– Я не имею ничего против такой игры. А почему бы нам не прикрыть дверь спальни и не обсудить это поподробнее? Кстати, к вопросу о подробностях…
Она чуть отстранилась, так, что между ними образовалось пространство, и принялась ласкать его.
– Да, теперь у меня есть полная уверенность, что ты не прочь присоединиться ко мне в мою дневную сиесту.
Сэм тихонько рассмеялся и обхватил обеими руками ее ягодицы.
– Особенно отдыхать тебе не придется, в этом я готов поклясться. Дай только положить этот контракт в сейф.
Он подошел к ее письменному столу и взял подписанную ею бумагу.
– Я сейчас вернусь. Можешь начинать без меня.
Ее смех следовал за ним, пока он шел по коридору в библиотеку.
Когда он вернулся, она лежала, растянувшись на стеганом атласном покрывале, приняв соблазнительную позу и совершенно обнаженная. Он остановился рядом с постелью, глядя на нее, томную, волнующую, и желание его росло. Тринадцать лет брака не притупили его страсти. Жена была и осталась единственной женщиной в его жизни. С годами она становилась все более желанной и прекрасной, как роскошный экзотический сад. Ее груди, похожие на крепкие свежие плоды, какими он их запомнил в тот первый раз, когда ласкал, все еще оставались крепкими и упругими, но стали чуть полнее. В шестнадцать лет у Мары был плоский живот и стройные бедра. Фигура уже тогда у нее была женственной, но в ней оставалось и что-то мальчишеское. В двадцать девять ее очарование стало чувственным и непреодолимым.
– Ты напоминаешь мне обнаженную с картины Рубенса, – сказал он ей, раздеваясь.
– Я не похожа на рубенсовскую женщину. Они все толстые и перезрелые.
Эта тема вызвала в ней неприятные, даже болезненные воспоминания, и это отразилось на выражении ее лица.
– В чем дело, любовь моя? – спросил он, ложась рядом с ней.
– Я вспомнила, что мне сказал доктор Фосет в тот последний раз, когда я проходила у него обследование. «Миссис Роджерс, с такой великолепной фигурой вам следовало бы иметь десяток детей».
– Неужели он так и сказал? – спросил Сэм очень тихо, чувствуя, что желание покидает его. В их идиллическом браке был лишь один изъян – невозможность зачать ребенка. Маре никак это не удавалось. Он обнял ее, стараясь охватить руками все ее тело, и нежно поцеловал в лоб, потом в сомкнутые веки. – Но ведь мы всегда можем усыновить-удочерить ребенка, ты же это знаешь, дорогая. Так делают все и повсюду. Ты знаешь, что Пекстоны – а ведь он глава Лондонского отделения компании – усыновили близнецов?
– Нет! – возразила она, и в ее голосе прозвучала железная решимость, а зеленые глаза сощурились, выражая вызов, и в этом было что-то кошачье. – Я хочу родить собственного ребенка, сотворенного из нашей плоти и крови, Сэм. И я никогда не откажусь от этой мысли, я всегда буду пытаться осуществить это.
Она ласкала его потерявшую твердость плоть обеими руками, стараясь вернуть ее к жизни.
– Конечно, это будет невозможно без твоего содействия. Иди сюда, дорогой, выбрось из головы неприятные мысли и давай-ка сделаем еще одну попытку.
Написанное в эту ночь письмо Мары успело прийти в отель «Савой» за неделю до того, как Гордон и его жена покинули его, чтобы сопровождать полковника Джона Джекоба Астора и его жену в первом плавании на гордости британской линии «Уайт стар». Имя этого корабля, получившего известность как величайший корабль, когда-либо бороздивший моря, было «Титаник».
Гордон сидел за завтраком в их роскошных апартаментах, читая лондонскую «Таймс», и вполуха слушал, как Мара читает ему письмо дочери:
– «Я решила родить Сэму ребенка, даже если на это потребуется пятьдесят лет. Я никогда не откажусь от этой надежды и обещаю тебе, что наступит день, когда ты увидишь, как я кормлю грудью свое дитя…»
Гордон хмыкнул и покачал головой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46