Бедному валлийскому парню, каким был Дрюс, предложение английского рыцаря сделать одного из детей богачом может показаться весьма соблазнительным. Замки. Обширные владения. Уинн не могла рисковать потерей своего единственного союзника, которого Фицуэрин пытался перетянуть на свою сторону.
— …оловянных рудниках. Но это дальше на юг, — услышала Уинн настороженный голос Дрюса, подходя ближе.
— А еще у меня есть заказы на снадобья и травы, — сказал Клив.
Дрюс посмотрел на приближавшуюся Уинн.
— А об этом тебе следует поговорить с Уинн. Ей известны все травы. Она собирает и высушивает их для всей округи. К ней приезжают за травами даже из Англии…
— Ты не мог бы поискать мальчиков? — оборвала она Дрюса. — Если помнишь, ты обещал помочь им смастерить лук и мишень.
Дрюс бросил на нее внимательный взгляд.
— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я остался? — он кивнул в сторону Клива, как будто того рядом не было.
Уинн пожала плечами, передразнивая небрежную манеру Дрюса.
— Я не собираюсь тратить время на разговоры.
— Вообще-то я хотел поговорить с тобой о покупке кое-каких трав, — Заявил Клив, не обращая внимания на ее слова.
— А вам я ничего не продам. Ничего, — категорично повторила она.
— У меня есть чем заплатить, — настаивал он. На его худом лице появился едва заметный намек на ухмылку, что утроило ее раздражение. Он взвесил на ладони кошелек, висевший под плащом. Услышав звон монет, Дрюс с интересом приподнял брови.
— Вот видишь, Уинн, как раз кстати. Помнишь, еще на прошлой неделе ты говорила, что тебе не помешали бы деньжата…
— Я буду тебе благодарна, если ты позволишь мне самой решать, что мне нужно, а что нет, — раздраженно ответила Уинн.
Дрюс вздохнул и огорченно покачал головой. Посмотрев на Клива, он заметил:
— Говори — не говори, а каждый останется при своем. — Сказал и, избегая ее взбешенного взгляда, неторопливо зашагал прочь.
Уинн тоже собралась уходить. Несмотря на свое недовольство Дрюсом, она была рада, что ей по крайней мере удалось отнять его у англичанина. Дрюс был ее единственным союзником. Она не хотела, чтобы англичанин завоевал его расположение своими бойкими обещаниями. Но стоило ей повернуться, как Фицуэрин остановил ее, схватив за руку.
— Ты все время избегаешь меня, Уинн, — сказал он, привычно назвав ее по имени. — А ведь у нас с тобой есть дело.
— С вами я не хочу обсуждать никакие дела, — возразила она, пытаясь сбросить его руку. — Ни эту выдуманную покупку трав, ни истинную цель вашего приезда. Мне нечего продать вам!
— Клянусь, ты самая настоящая маленькая чертовка! Хоть раз, но ты выслушаешь меня. Женщины замка Керкстон заставили меня выучить их Заказ наизусть. — Он подтащил Уинн к садовой скамейке и силком усадил. — Не перебивай мою молитву, а то я буду вынужден начать сначала.
Хотя она злобно смотрела на него, ничуть не пытаясь скрыть, что ее привело в бешенство такое обращение, он отпустил руку и выпрямился с легкой улыбкой на губах.
— Леди Энн нужны медвежье ухо и тысячелистник. Леди Бертильда желает получить корень алтея и лечебную полынь для своего младенца и еще кое-что для мужа: молотый чертополох, шотландский любисток и слезы Юноны.
Тут Уинн презрительно прыснула. Мужу леди Бертильды явно было необходимо улучшить исполнение супружеских обязанностей, раз его жене понадобились слезы Юноны. Но Клив тут же нахмурился, заставив Уинн промолчать.
— Кэтрин просила только ясменник. А Эделин… — он замолчал, и на секунду Уинн показалось, что он смутился. Но почему? — Эделин хочет получить настой шиповника. Плюс липовый цвет для лица, ромашку для ополаскивания волос и беладонну для выразительности глаз. — Он пожал плечами, как бы говоря, что не понимает, что такое выразительность глаз, но Уинн поняла.
Почти любое снадобье, правильно приготовленное из этого растения и принимаемое в каплях, заставляло увеличиваться зрачок глаза, что придавало таинственность взгляду самых обычных женщин. Но это было опасное средство даже для лечения. А использовать его для косметических целей — вообще полное безрассудство.
— Эта Эделин, насколько я понимаю, тщеславная кокетка.
К удивлению Уинн, он еще больше смутился. Но быстро спрятал смущение и ответил:
— Ее единственный недостаток — что она очень молода. Она угомонится, как только выйдет замуж.
Но Уинн не была настроена на снисходительность к кому бы то ни было, и меньше всего к пустой английской кокетке, которая, вероятно, за всю жизнь не испытала и минутной нужды. Как и страданий, боли и сердечной муки.
— Похоже, сэр Клив, — процедила Уинн, — что вы и есть тот самый человек, которому предстоит жениться на ней, но боитесь признаться, что заключаете неудачный союз.
Критикуя незнакомую ей Эделин, она всего лишь хотела сделать выпад против всех ужасных англичан. Но ее внезапно переполнило странное ощущение. Хотя это не было обычным видением, все же она сразу поняла, что он на самом деле намерен жениться на этой глупенькой английской аристократке.
Уинн следовало бы обрадоваться такому открытию и громко рассмеяться при мысли о том, какие несчастья ждут его в Англии. Но вместо радости она почувствовала только еще одну вспышку беспричинного гнева.
— Значит, я права. Что ж, когда я буду готовить беладонну для вашей леди Эделин, наверное, мне стоит приготовить что-нибудь и для вас. Какое-нибудь средство, чтобы разогреть вашу пылкость. Или нет, скорее всего, вам больше пригодится хорошая порция дурмана, чтобы вы могли привлечь более подходящую женщину.
Она приложила палец к подбородку и замолчала, словно задумалась, не обращая ни малейшего внимания на предостерегающий взгляд его глаз. Его растущее раздражение только подстегивало ее продолжать дальше.
— Видите ли, все дело в ваших грубых манерах. Мне так показалось. Если бы вы ухаживали не так грубо и чуть настойчивей, то… — Она откинулась назад и презрительно взглянула на него. — Впрочем, сомневаюсь, что даже я способна помочь вам в данном случае. Англичане не имеют ни малейшего представления, как угодить женщине.
— Но ведь я угодил тебе, — отрывисто произнес Фицуэрин, оскорбительно оглядывая ее с ног до головы. — И весьма неплохо, насколько я помню. А ты, Уинн, ты угодила мне.
— Это не… я вам не… — Уинн прервала свой лепет под его раздраженным взглядом. И хотя знала, что щеки ее горят яркими пятнами, отрицательно покачала головой. — Тот поцелуй был мне отвратителен, — заявила она, понимая, что лжет. — И вашей холодной невесте они, несомненно, тоже покажутся такими!
Их разделяло всего несколько дюймов, когда они сверлили друг друга глазами, ярко блестевшими от гнева. Он был выше, сильнее и с легкостью мог бы наказать ее за неприятные слова, но в ту минуту она не чувствовала страха. Ее переполняло странное веселье, словно она собралась с силами перед битвой и выехала вперед, чтобы встретить лицом к лицу своего врага, хотя эта битва могла оказаться смертельной. Кровь забурлила в ее жилах, каждый мускул напрягся от ожидания.
Поэтому когда он рывком поднял ее и, крепко прижав, склонил к ней голову, Уинн совершенно не была готова к ответному порыву, охватившему ее тело. Да, это настоящая битва, пронеслось в ее затуманенном мозгу, когда она почувствовала вкус его губ. Битва за господство — губы против губ, язык против языка — никогда еще не была такой неистовой. Его руки сковали ее, своим страстным поцелуем он хотел заставить ее подчиниться. Но Уинн была достойным противником, и, когда ее губы открылись под сладостным натиском его языка, она ответила таким же пылом, стремясь на этот раз одержать верх.
В этой древней как мир борьбе они были новичками. Он нашел новую территорию, обхватив ее бедра, и, несмотря на громоздкие юбки, впился в нее пальцами. Она отражала атаки тем, что обвила его шею руками и вплела пальцы в густые волосы, не позволяя ему поднять голову и прервать поцелуй.
Они прижались друг к другу — грудь к груди, напряженные чресла к плоскому животу, — и только потребность в глотке воздуха заставила их чуть отстраниться друг от друга.
— Ты сама как эликсир, — пробормотал он у самого ее виска, пытаясь коснуться губами уха, так и не успев отдышаться. — А знаешь ли ты, моя маленькая дьяволица, мой колючий розовый бутон, как от тебя закипает моя кровь? Знаешь, что я хотел бы сделать тебе? С тобой? — Как бы подчеркивая сказанное, он почти больно укусил ее за мочку уха, а потом неторопливо и возбуждающе поцеловал в это же место.
Уинн невольно выгнулась в сильных руках. Все ее тело подчинялось прикосновению его губ. До чего бы он ни дотронулся поцелуем — до губ, шеи, уха — она была не в силах сопротивляться. Да и не хотела. На один изумительный миг, когда он крепко прижался к ее животу своей твердой восставшей плотью, она поняла, о какой упоительной битве толкуют между собой мужчины. О каком страстном влечении они громко говорят, сверкая от волнения глазами. Ей хотелось вести эту битву бесконечно, отвечая на его пылкость, пока их обоих не сожжет дотла огонь страсти.
Она повернула лицо к его ищущим губам, слепо требуя нового поцелуя, и еще крепче обняла его за шею. Но он немного отстранился, не вынимая руки из спутанных длинных волос, и она была вынуждена заглянуть прямо в глубину его глаз.
— Куда пойдем? — пробормотал Клив, пожирая взглядом ее раскрасневшееся лицо. Он наклонился и поймал губами ее нижнюю губу, удержав на несколько коротких мгновений, но отказываясь подарить ей настоящий поцелуй, которого она жаждала. — Где мы можем побыть одни, чтобы закончить это…
— Уинн!
Резкий крик перепуганного ребенка заставил Уинн и Клива поспешно отпрянуть друг от друга. В первую секунду она так растерялась, что не смогла ничего ответить. Только уставилась на взволнованные личики Риса и Мэдока, потом перевела взгляд на Клива и снова взглянула на всполошившихся близнецов.
— Рис. Мэдок. Что… э-э… то есть… меня кто-то зовет?
Мэдок продолжал смотреть на нее не мигая, с открытым от изумления ртом. Но Рис грозно повернулся к Кливу.
— Что ты сделал нашей Уинн? Если ты сделал ей больно, тогда… тогда я тебе отплачу! — Он двинулся к Кливу, а за ним его братишка, который замешкался всего лишь на секунду.
— Нет, нет Рис. Подождите, мальчики, — вмешалась Уинн. — Все в порядке. Он не… он не причинил мне боли.
Близнецы остановились, все еще не придя в себя от увиденного, но явно испытав облегчение, что человек, которого они успели полюбить, не подвел их. Если бы они только знали, подумала Уинн, испытывая стыд, что этот человек готов лишить их родного дома, а та, которая любит их больше всего на свете, готова чуть ли не сдаться от одного его прикосновения.
Она шагнула назад на нетвердых ногах, прижав руку к горлу, а другой закрыв распухшие от поцелуя губы. Что на нее нашло, почему она так повела себя с ним? И почему даже сейчас ей кажется, что кровь бежит быстрее в ее жилах?
— А это был… — удивление во взгляде Мэдока переросло в любопытство. — А это был горячий поцелуй? Ну ты знаешь, о котором говорил Баррис.
— Мэдок! — Уинн украдкой бросила взгляд на Клива и увидела, что тот начал улыбаться мальчишкам.
— Это был действительно горячий поцелуй, Мэдок. Но откуда же вы узнали о горячих поцелуях? — поинтересовался Клив.
Ответил Рис:
— Баррис сказал, что если Дрюс прогонит… ну-у… прогонит англичан, тогда, возможно, Уинн наградит его. Горячим крепким поцелуем…
Уинн хотелось только одного — уползти в густую рощу, что была позади них, и исчезнуть. Надо же было ее детям выбрать именно этот момент, чтобы продемонстрировать свою честность! Ну почему они не вели себя уклончиво с этим человеком, как довольно часто бывало, когда она их о чем-то спрашивала?
— Ступайте в замок, — перебила она, пока близнецы еще что-нибудь не выболтали. Но Кливу, видимо, было так весело, что он не собирался их отпускать.
— Подождите, ребята. Расскажите-ка мне, наградила ли Уинн Дрюса, как предполагал Баррис. — Он повернулся к ней усмехаясь, и ей показалось, что он мог бы проглотить ее одними глазами.
— Конечно же нет, — ответил Мэдок с рассудительностью шестилетки. — Он ведь не прогнал тебя. Ты пришел со своим отрядом, поэтому Дрюс не может получить никакой награды.
— Так вот почему награда от Уинн досталась тебе, — вступил в разговор Рис. — Из-за того, что Дрюс не прогнал тебя.
Клив тихо хмыкнул.
— Часто трудно сказать, почему женщины награждают мужчин поцелуем. Возможно, Уинн удастся объяснить это.
Убийственный взгляд, который она послала англичанину, ничуть не смутил его, и Уинн с трудом подавила раздражение. Но Рис и Мэдок продолжали смотреть на нее, повернув к ней наивные любопытные мордашки.
— Я полагаю… шесть лет слишком юный возраст, чтобы обсуждать… подобные вещи, — запинаясь, проговорила Уинн. — Лучше вернемся к этому разговору, когда вы немного подрастете.
— Но, Уинн…
— …мы уже большие.
Клив подошел к мальчикам и остановился позади них, положив каждому на плечо руку.
— Ребенку лучше всего всегда говорить правду, — сказал он, хотя хитрое выражение на его худом лице сводило на нет это высокопарное наставление.
— А что вы-то знаете о воспитании? — возразила Уинн. — У вас разве есть дети?
— Нет, но я не забыл уроков детства. Так или иначе ребенок всегда сумеет справиться с правдой. А вот постоянная ложь причиняет боль.
Казалось, в эту секунду между ними зародились новые отношения. Злорадство и издевка уступили место мрачной и тягостной прямоте. Ее раздражение и гнев по поводу той неловкой ситуации, в которую он ее поставил, — а также неподобающих чувств, которые он в ней вызвал, — были вытеснены воспоминанием о гораздо более глубоком конфликте между ними. Клив хотел, чтобы по крайней мере один из ее детей узнал своего отца — несомненно, это и была та «правда», о которой он говорил. Но она хотела для всех своих детей только истинного добра, а английского папочку никак нельзя было отнести к этой категории. Это был как раз тот случай, когда правда только ранит ребенка, и больше ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43