– Я вызову одного из своих… бывших товарищей и поговорю с ним, – испытывая неловкость, объяснил Мансур. – Мне и в самом деле пора решать, как жить дальше.
Мадина согласно кивнула, но он не понял выражения ее лица, на которое вдруг опустилась мрачная тень.
Мансур наклонился и поцеловал девушку, а потом неожиданно – он сделал это впервые, и черкешенка была потрясена! – осторожно коснулся губами лица ее ребенка.
– Только прошу, дождись меня! – Умоляюще произнес он.
Мадина легко провела рукой по его щеке и улыбнулась.
– Я никуда не уйду.
Мансур быстро шел по улице, не глядя по сторонам, а только прямо перед собой, не обращая внимания на снующих, как муравьев людей. Он испытывал странные чувства. Его душа парила в вышине, ощущая ненужность всего, что прежде составляло основу жизни, но мысли угнетали и жгли. Мансур понимал, что не может быть просто чьим-то возлюбленным, он должен быть кем-то еще. С самого раннего детства ему внушали, что он – янычар, воин, раб султана, объясняли, для чего он рожден, и теперь молодого человека терзало чувство опустошенности.
Вечерело. Темнота постепенно расцвечивалась желтыми точками огоньков, вдали колыхалось огромное сонное море, с высоты минарета раздавалось монотонное пение муэдзина.
Мансур вспомнил, как все эти дни они с Мадиной вместе совершали намаз. Такие мгновения сближали не меньше, чем телесная страсть. Сегодня ей придется помолиться одной.
Мадина долго ждала Майсура, но он не возвращался. Девушка не подозревала, что без него ей может быть так пусто и одиноко: у нее впервые зародилась мысль о том, что ей будет нелегко с ним расстаться, о том, что, возможно, не стоит возвращаться домой. Зачем обманывать Айтека, честно ли притворяться и делать вид, будто ее сердце не раскололось на две половины, что оно принадлежит только ему?!
Наконец Мадина решила лечь спать, но часто просыпалась от какого-то странного волнения. В какой-то момент ей почудилось, будто запахло дымом, и она тут же вскочила на ноги. В доме было темно и тихо. Мадина оделась и вышла в сад. Пахло не землей, листвой и далеким морем, а действительно дымом, запах был властный, навязчивый, тревожный и сильный, запах пожара. Девушка выбежала за ворота и посмотрела на горизонт. Там, над крышами домов, плыла, колыхалась и ширилась оранжевая завеса; красноватые отблески вспыхивали и гасли, словно кто-то рассыпал по небу уголья или все звезды вдруг превратились в гигантские рубины.
А потом она услышала грохот, грохот огромного барабана, долетавший с одной из смотровых пожарных вышек. Из соседнего дома тоже вышли люди и точно так же молча слушали барабанный бой и созерцали невиданное зрелище.
– Что это?! – Обратилась Мадина к стоявшей рядом молодой женщине.
– Мой муж сказал, это пожар в Эдикуле.
– Далеко от нас?
– Близко. Потому я и боюсь, – дрожа, прошептала молодая женщина. Она вгляделась в лицо Мадины и спросила: – Вы наша новая соседка?
Девушка кивнула.
– Мы знаем, что Махмуд сдает этот дом, и видели, как вы с мужем поселились тут несколько дней назад.
– Если огонь приближается, надо уходить, – сказала Мадина.
– Мой муж пошел посмотреть, но до сих пор не вернулся, – испуганно проговорила молодая женщина.
– Я тоже пойду, – решительно заявила черкешенка и спросила соседку: – Не могли бы вы присмотреть за моим сыном? Я скоро вернусь.
Молодая женщина колебалась, тогда Мадина сняла с пальца перстень с жемчужиной, подарок Мансура, и подала ей.
– Это вам. Если вы не верите, что я вернусь за своим ребенком, то пусть это будет залогом того, что я приду, – резко произнесла она.
Мадина сходила в дом за Ильясом и отдала его соседке. Потом быстро набросила покрывало и побежала по улице. Запах дыма заставлял кашлять; Мадине казалось, что небесный свод пылает огнем, но живого пламени пока не было видно. Чем дальше она шла, тем чаще навстречу попадались испуганно мечущиеся люди. Многие вытаскивали из домов свой скарб, кое-кто убегал налегке.
Мадина решила повернуть назад. Было ясно, что надо как можно скорее покинуть этот квартал. Она слышала, как кто-то сказал, что пламя распространяется с бешеной скоростью. На самом деле в этом не было ничего удивительного. Стамбул всегда находился во власти сильных ветров, а основания даже каменных домов были деревянными; и огонь быстро находил себе пищу, переходя с одной балки или перекладины на другую. Даже небольшой пожар в считанные минуты приобретал катастрофические размеры.
Девушка побежала обратно. Она поняла, что не сможет дождаться Мансура и должна спасаться сама. В тот миг, когда Мадина свернула на знакомую улицу, она, наконец, увидела настоящее пламя; оно возносилось к небу брызжущим искрами фонтаном. Огонь обманул Мадину, он проследовал иным путем и встретил ее с другой стороны. Дороги назад не было. Девушка остановилась. Ей казалось, будто повсюду распускаются чудовищные цветы с огромными, трепещущими на ветру лепестками. Воздух наполнился густым дымом. Люди бежали мимо и задевали ее, едва не сбивая с ног.
Мадина застыла на месте с мертвенно-бледными губами и неподвижным взором лихорадочно блестящих глаз. Она будто всматривалась в страшное, разрушенное прошлое и казавшееся нереальным будущее. Потом девушку толкнули, причем так сильно, что она не устояла на ногах и упала. На нее наступили, и Мадине почудилось, будто ее поволокли куда-то во тьму.
Когда она, наконец, очнулась, то почувствовала, что не может дышать. Кругом было темно. Казалось, неведомая сила перенесла ее в ужасный, незнакомый мир. Мадина попыталась встать, но не смогла и вскоре вновь потеряла сознание.
Едва Мансур добрался до казармы, как ему сообщили о пожаре. Воины его корпуса уже выходили из ворот. Никто не сделал попытки арестовать Мансура, всем было не до него.
Янычары, как наиболее организованная и многочисленная сила, всегда участвовали в тушении огня, и здесь была дорога каждая пара рук. Мансур понимал, что сейчас не до объяснений и не до рассуждений. Он не мог не последовать за теми, с кем много раз бывал в походах, с кем сражался бок о бок, спал у одного костра и ел из общего котла. Тяжелая, словно гранит, усталость, непереносимые трудности пути, беспощадность жизни – все это создавало особое братство, тайны которого трудно постичь непосвященному, тому, кто не пережил, не испытал ничего подобного.
Мансур надеялся, что Мадина все поймет и подождет его. Он не думал о том, что ей может угрожать опасность. На, его памяти пожары случались нечасто, и он не подозревал, с какой прытью и коварством может распространиться огонь в этот раз.
Он забыл обо всем, когда увидел пылающие окна и охваченные пламенем стены домов, клубившийся в дверных проемах дым, снующих туда-сюда людей, когда услышал рев огня, треск дерева, крики ужаса и вопли о помощи. Сверху сыпались огненные искры, в лицо летели зола и пепел. Казалось, охваченное заревом небо обрушивается на головы тех, кто стоит на земле.
Мгновение Мансур со священным страхом смотрел на послушную только ветру стихию, на клубы дыма-убийцы, на рухнувшие крыши и черные провалы комнат, на окрашенные пурпуром стены и рубиновые отблески огня – зловещее великолепие непоправимого бедствия. А после ринулся в бой.
Среди тех, кто бесстрашно сражался с пламенем, были состоявшие на службе пожарные, городские стражники, янычары и сипахи. Задача заключалась в том, чтобы не дать огню подобраться к дворцу султана и священным местам, и люди всеми возможными способами пытались отрезать пожару дорогу. Янычары, как всегда, отличались безрассудной храбростью и нечеловеческим упорством. Сражение, будь то с врагом или с огнем, опьяняло их не хуже вина. Мансур собственноручно спас двух своих товарищей, один из которых стал задыхаться в дыму, а на втором загорелась одежда, и вывел в безопасное место множество до смерти напуганных мирных жителей.
Под утро алый парус пожара опал, лишь нестерпимо воняло гарью. Над улицами все еще витала легкая дымовая завеса. Многие здания стали похожи на скелеты гигантских животных. Изуродованных, страшных, обгоревших трупов тоже было немало. По сути дела, пожар уничтожил почти треть города.
Казармы янычар не пострадали. К утру почерневшие от копоти, усталые и грязные, в пропахшей дымом, прожженной одежде воины вернулись «домой». В полдень смертельно уставший, более суток не смыкавший глаз Джахангир-ага призвал наиболее отличившихся янычар. Он хотел лично побеседовать с ними и решить, как их лучше наградить.
Первым вошел Бекир и привычно преклонил колена перед своим командиром.
– Встань, – коротко произнес Джахангир-ага. – Я хочу с тобой поговорить.
Вопреки ожиданиям, он не стал говорить о героизме воина, а спросил о его друге:
– Там был Мансур?
– Да. Он сражался как лев.
– Откуда он пришел?
– Неизвестно. Он появился в последний момент и последовал за нами так уверенно, спокойно и смело, будто никуда не уходил.
Джахангир-ага кивнул.
– Ты всегда отличался сообразительностью и был способен мыслить… в зависимости от обстоятельств. Ты можешь понять, что нельзя обладать всем сразу, что иные желания не просто делают человека слабым, а губят и разрушают его душу. К несчастью, Мансур не такой, он не способен осознать, к чему приводит безрассудство. И я, не имеющий собственных сыновей, но воспитавший и взрастивший вас, вынужден брать на себя вину за совершенные вами ошибки. А еще – стараться их исправить. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Нет.
– Сейчас поймешь. Я расскажу тебе историю, которую не рассказывал никому на протяжении двадцати с лишним лет. – Командир янычар на мгновение опустил тяжелые веки, потом продолжил: – В ту пору я был немногим старше тебя и Мансура и объезжал владения нашей империи. Меня, как и многих других воинов, обязали участвовать в девширме. Однажды мы приехали в селение на берегу реки, которая показалась мне, синей лентой, опоясывающей землю. Этой рекой был Дунай, а земля называлась Валахия, Там было много сочной травы и ярких цветов. Я был самым молодым в отряде и слушался приказаний старших по званию. Мы ворвались во двор, где нас встретил молодой мужчина: он не хотел отдавать нам своего сына, который в ту пору едва научился ходить. Один из моих товарищей убил непокорного гяура. Такое случалось часто, не скрою. Меня поразило другое. Жена этого человека умерла – в один миг, просто потому, что у нее отняли ребенка и мужа. Именно тогда я впервые понял, сколь ранимым может быть человеческое сердце, сколь непредсказуемой и тонкой – его душа. – Джахангир-ага вздохнул. – Мальчика мы увезли с собой. С тех пор я старался следить за его судьбой. Из него получился замечательный воин.
– Это был Мансур?
– Да.
– Значит, он родился в семье христиан? – Джахангир-ага кивнул.
– Как и большинство из вас.
Наступила пауза. Потом Бекир нерешительно произнес:
– А о моих родителях вы что-нибудь знаете?
– О твоих – ничего.
– Жаль, – осмелился произнести молодой воин.
– Не жалей. Ты тот, кем стал, и уже ничего не изменишь, – заметил Джахангир-ага, после чего решительно промолвил: – Я надеюсь, что ты поможешь мне, а в первую очередь – своему товарищу. Клянусь, я сделаю все для того, чтобы и ты, и он стали хорошими офицерами. Но для этого нужно, чтобы Мансур избавился от своей страсти!
– Боюсь, это невозможно.
– В мире, который создал всемогущий Аллах, нет ничего невозможного, – с усмешкой заметил командир янычар. – Если сюда придет женщина и спросит Мансура, ты или другие воины должны сказать, что он погиб на пожаре. Передай мой приказ своим товарищам.
Бекир отшатнулся.
– Справедливо ли это? Мансур будет страдать!
– Не больше и не дольше, чем страдает сейчас, – заявил Джахангир-ага и повелительно добавил: – Сделай, как я говорю! Так будет лучше для всех.
– Вы не станете наказывать Мансура? – Спросил Бекир.
– Нет. Он не виноват в слабостях собственного сердца. Он еще очень молод. У него все впереди. Все будущее, вся жизнь.
– Он мечтает о другом будущем, – рискнул заметить Бекир.
– «Всякая утрата, что постигает человека по велению Аллаха, ведет к избавлению от бедствия», – так сказал мудрец, а не я. – Джахангир-ага невозмутимо посмотрел на Бекира и промолвил: – Иди. И помни: это слишком мягкий приговор. Если не остановить Мансура сейчас, судьба обойдется с ним куда более жестоко!
Утром Мансур побежал в город. Он не без труда отыскал нужную улицу и дом – так сильно изменился город за минувшую ночь. Он был потрясен, увидев, что дома нет, – только руины: обгоревшие балки, рухнувшая крыша, потемневшие от копоти камни. Мансур надеялся, что Мадина взяла Ильяса и успела убежать. Только вот где ее теперь искать?!
Неожиданно к янычару подошла женщина, одетая так, как обычно одеваются пожилые турчанки – в темную, лишенную всяких украшений одежду. Она участливо спросила:
– Вы кого-то ищете? – Мансур резко повернулся.
– Да! Молодую женщину… И ребенка.
– Ребенка?
– Маленького мальчика. Это… мой сын.
Женщина молча повернулась, куда-то сходила и принесла сверток.
– Этого мальчика?
Мансур с волнением вгляделся в крошечное личико. Вроде бы похож… Он не мог вспомнить, во что был завернут ребенок и как он выглядел.
– Это ваш сын? – Строго спросила женщина.
– Не знаю. Вроде бы да.
Она поджала губы и посмотрела на него со смешанным чувством осуждения и жалости.
– А где… его мать? – Спросил Мансур.
Женщина ответила:
– Она погибла. – Мансур отшатнулся.
– Как?! Не может быть!
Пожилая турчанка, тяжело вздохнув, сурово промолвила:
– Женщина бросилась в дом за какими-то вещами, и на нее упала балка. Когда пожар был потушен, мужчины вытащили тело. Оно обгорело до неузнаваемости. Несчастную уже похоронили. У нее на пальце был перстень, его сняли на всякий случай, если вдруг кто-то станет ее искать. Других детей забрали их матери или отцы, а этот младенец остался – никто не признал в нем своего. Я взяла малыша к себе, но мне нечем его кормить. Он сильно плакал, и я упросила одну из женщин, у которой тоже был грудной ребенок, дать ему молока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28