Восковые свечи. Безусловно, у графа свечи восковые. И даст Бог, он позаботится о том, чтобы можно было выбросить эти штопаные-перештопанные чулки…
— А теперь ты!
— Что — я? — Мэг подняла голову и посмотрела на сестру, стараясь скрыть усталость.
— Что ты наденешь на собственную свадьбу?
— Это не важно.
— Не важно? Чушь. Давай проверим твой гардероб!
— Не думаю, что по мановению волшебной палочки в моем гардеробе вдруг появится подходящее платье. Все, что у меня есть, — эти платья, предназначенные для гувернантки, служащей в очень строгом доме.
— Что-нибудь там все же должно найтись. Пошли! Спустя несколько минут Лора, хмурясь, перебирала вещи в открытом платяном шкафу Мэг.
— Но ты ведь всегда можешь попросить эту каменную штуку — прошептала она.
— Что?
Лора обернулась:
— Ну эту, волшебную Шилу.
— Шилу-ма-гиг. — Мэг вытащила сестру в коридор. — Я не была уверена, что ты о ней знаешь.
— Мне мама ее показывала. — Лора пожала плечами. — Она утверждала, что фигурка обладает сверхъестественной силой, но сколько я ни пробовала так и сяк, — ничего не выходило. А вот у тебя получилось — так мама сказала. Поэтому ты могла бы…
— Нет! Это опасно, Лора. И уж точно ее нельзя использовать но ничтожным поводам.
— Подвенечное платье не ничтожный повод!
Мэг улыбнулась: как юна еще ее сестренка и как права была она сама, приняв свое решение!
— Лора, Шила за все требует расплаты. И это будет слишком большая цена за какую-то модную вещицу. Знай это к больше никогда мне такого не предлагай.
— Ну ладно. — Казалось, Лора хотела еще что-то добавить, но послушно замолчала и продолжила осмотр гардероба. — Все ужасно унылое.
— Подходящее для гувернантки и очень практичное.
Лора вытащила бледно-голубое платье:
— Придется надеть это.
— Хорошо, — не задумываясь согласилась Мэг. Это был ее лучший воскресный наряд — саржевое выходное платье с темно-синей окантовкой.
— Хотя для графини оно слишком простое, — заметила Лора, кладя платье на стул. — Можно пришить другую отделку…
— О нет! Уверена, граф с удовольствием купит мне новую одежду, приличествующую моему новому положению.
— Но…
— Нет. Ложись спать.
Они помогли друг другу раздеться, при этом Мэг то и дело вздыхала: она была готова выйти замуж за эксцентричного графа, но совершенно не подумала о том, что самой предстоит стать графиней. Почему это казалось ей таким ужасным, она не могла бы сказать; просто она была совершенно неподходящей для этой роли фигурой.
Распустив волосы, Мэг стала рассматривать себя в зеркале. Разве у графини не должны быть точеный носик и длинная лебединая шея? Зато она будет преданной женой — вот лучшее, что она может предложить графу.
Нижнее белье! Она забыла о белье!
…В те годы, что служила в семействе Рэмилли, Мэг привыкла к тихим домашним вечерам. Наверное, кто-то находил семейство Рэмилли нелюдимым, а Мэг считала их просто кроткими, спокойными людьми. И если она в конце концов все же оставила службу у них, то главным образом потому, что нужно было что-то делать с безумным хаосом, царившим в ее собственном доме. Она нежно любила свою семью, но ее приводили в смятение постоянный беспорядок и беспечное отношение родителей ко всем делам.
У Рэмилли в доме все было идеально организовано. Это была серьезная и добрая семья, дети хорошо воспитаны, слуги добросовестны. Как только ее подопечные ложились спать, Мэг, как правило, проводила вечера мирно и спокойно в собственной комнате. Часто она читала или писала письма домой. Но много времени посвящала также вышиванию и плетению кружев — умиротворяющим, требующим старания занятиям, приносившим ей много радости.
В какой-то момент, когда ей надоело обвязывать кружевами носовые платочки и плести скромную тесьму к платьям прислуги, она начала украшать свое простое нижнее белье. Началось все с нескольких весенних цветков, вышитых на сорочках и ночных рубашках. Потом Мэг стала отделывать нижние юбки узкими полосками ренессансных кружев, что требовало немалого времени.
Но и на этом она уже не могла остановиться. Ажурная вязка и вышивка ришелье, мережка и вязание из пряжи, вышивание шелком и вязание крючком — все эти освоенные ею искусства превращали простое хлопчатобумажное белье в холсты для воплощения ее художественных фантазий. Она выбирала приглушенные цвета: ведь белье стирали прачки, да и любой мог увидеть его, когда оно полоскалось на веревках для просушки, — но узор всегда был сложно-изысканным и стоил того труда, который на него затрачивался.
Однако Мэг сообразила, что у нее есть и другой вид белья, которое никто, кроме нее, никогда не видит: корсеты и панталоны. Корсеты вообще не подлежали стирке, а свои панталоны она стирала сама.
Поэтому, вышивая их, Мэг давала волю своей самой буйной фантазии. Эти предметы были ее постыдной тайной, так как не вязались с обликом скромной и серьезной молодой дамы, но тем дороже они ей были. До сих пор Мэг не составляло труда хранить свою тайну от посторонних глаз. Но как скрыть ее от мужа?
Впрочем, проблемы не будет. Он войдет в спальню, когда она будет уже в постели, не так ли? А ночные рубашки у нее вполне приличные. Но что делать, если он войдет, когда она еще не успеет раздеться?
Мэг ворочалась с боку на бок, призывая сон. Она купит себе новое белье, вот что она сделает. Скажет, что старое износилось, и купит новое. Однако это будет жертвой — придется пожертвовать сокровенной частью самой себя. Сон бежал ее. Ведь это последняя ее ночь в качестве незамужней женщины. Нетронутой. Девственницы.
Мысль о том, что завтра придется позволить совершенно незнакомому мужчине прикасаться к самым интимным местам, была невыносима.
А за этим страхом маячил другой. Дар Шилы казался чрезмерным. Граф, пусть даже такой эксцентричный, никогда бы по собственной воле не женился на Мэг Джиллингем. Какую цену придется ей заплатить за это?
Хуже того, она ведь, в сущности, лишила его свободы выбора, Мэг чувствовала себя виноватой даже тогда, когда «приворожила» сына булочника с его пирогом. А теперь на всю жизнь загоняет человека в свою ловушку! Какой грех!
Мэг всегда подозревала, что Шила злобна и порочна; теперь она знала это наверняка.
Но выбора не было. Чтобы спасти сестру, Мэг отдала бы и душу.
Глава 4
Оуэн до сих пор окончательно не решил для себя, благоразумно ли поступает его друг, но понимал, что сделать он ничего уже не может, оставалось лишь постараться смягчить ситуацию.
В последние часы истекающего последнего дня года они возвращались из «Уайтса» пешком, несмотря на мороз и колющий ветер. Саксу всегда требовалось израсходовать накопившуюся за время долгого сидения энергию, а посидели они немало. Большую часть времени он потратил на игру, делая небольшие ставки, а также вместе с Вейном и Питершемом сочинял дурацкие куплеты, а потом выпивал с тоскующим по дому шотландцем, которому не терпелось поговорить о том, как отмечают новогодний праздник у него на родине. Бедолага Маккэллум пригласил Сакса к себе на следующий вечер, чтобы отметить Новый год как полагается, но Сакс сказал ему, что он уже приглашен. Лишь улыбка, едва тронувшая его губы, свидетельствовала о том, что в этих словах его был двойной смысл.
Как правило, с Саксом лучше было разговаривать прямо, поэтому, когда они свернули на тихую площадь, Оуэн сказал:
— Тебе не кажется, что следует кое-что приготовить для невесты?
— Черт возьми, почему ты мне раньше этого не сказал? Ей же понадобится как минимум кровать.
— Как минимум. Не забудь о ее братьях и сестрах.
— А разве не ты должен заботиться о таких мелочах?
— Только в том случае, если получаю соответствующие распоряжения.
Они уже подходили к дому.
— Обычно их отсутствие тебя не останавливает. — Взбежав по ступенькам, Сакс крутанул дверной звонок. Он никогда не носил с собой ключей, поэтому кто-нибудь из слуг всегда ждал его возвращения. Сегодня это был Стивен, исполнявший, когда требовалось, обязанности лакея. В свое время он научился быстро бегать, спасаясь от честных граждан, у которых воровал носовые платки. Подавляя зевок, Стивен принял у Сакса и Оуэна шляпы и трости.
Терпеливо дожидавшийся под дверью Брэк, виляя хвостом, подскочил к хозяину, требуя ласки. Погладив пса, Сакс схватил со столика, стоявшего в вестибюле, зажженную свечу и стремительно направился в сопровождении собаки к лестнице — пламя свечи развевалось, словно флаг на ветру. Оуэн последовал за ними, надеясь, что они не поднимут на ноги весь дом. Раньше такое случалось.
Впрочем, Оуэн понимал, что Сакс прав, — ему следовало бы самому обо всем позаботиться. В глубине души он чувствовал, что просто пытается умыть руки, не ввязываться в это дело.
Сакс вошел в комнату, располагавшуюся рядом с его собственной спальней. В нетопленом помещении изо рта у него начали вырываться облачка пара.
— Спальня графини, — сказал он, поставив свечу и раздвигая шторы, словно волшебным образом в окно мог влиться дневной свет. — Побольше свечей!
Оуэн поспешил в его спальню и вернулся с целой охапкой свечей. Через несколько секунд прибежал с канделябрами Стивен.
В мерцающем свете свечей Сакс оглядел темную мебель и оливково-зеленые занавески.
— Конечно, все это вышло из моды тридцать лет назад, но на первых порах сойдет. Вели кому-нибудь разжечь большой камин и проветрить эту постель.
— Но сейчас два часа ночи.
— Утром, — добавил Сакс, будто с самого начала собирался отдать именно такое распоряжение. Может быть, так оно и было.
Он остановился перед маленькой картиной, изображавшей простую женщину в белом чепце, которая резала желтый сыр.
— Черт побери, это же голландский мастер. — Он хрустнул пальцами. — Вермеер. Прелестно, правда?
Оуэн никогда не мог понять, когда Сакс шутит, говоря об искусстве, а когда нет. Ему самому нравилась неброская простота картины, но действительно ли она восхищала его друга, чей вкус, похоже, был иным? Сакс приобрел довольно много работ Фюсли, который любил рисовать фрукты и головы животных, а также Тернера с его наплывом красок.
Сакс потрогал простую раму:
— А я все думал, куда она делась, после того как я ее купил. Пусть висит в моей спальне. Стивен!..
Но прежде чем лакей успел сдвинуться с места, Оуэн сказал:
— Лучше не надо.
У Сакса брови поползли вверх.
— Ты думаешь, я ее растерзаю? Нет, я ведь, как Гамлет, безумен только при норд-норд-весте. Когда ветер дует с юга, я могу отличить Вермеера от надутого монаха.
— Это будет для тебя поводом навещать жену.
Сакс уперся руками в бока:
— У тебя чертовски забавное настроение!
— У меня чертовски забавные обязанности. — Оуэн кивком головы отослал Стивена.
— Теперь мне придется выслушивать твою лекцию? — спросил Сакс, открывая пустые шкафы и выдвигая ящики комода. — Так знай, что я вовсе не собираюсь дурно с ней обращаться.
— Знаю. Но ты человек распутный.
— А разве жена существует не для этого?
— Ты не можешь знать, как она к этому отнесется. Не сомневаюсь, что свои обязанности она будет выполнять должным образом.
— Обязанности. — Сакс скривил губы. — Пора бы тебе научиться находить в этом радость, мой друг.
— У меня тоже есть некоторый опыт. Просто я более…
— Разборчив? Приятель, я чересчур разборчив. Мне нужно только самое лучшее.
Оуэн сказал лишь то, что должен был сказать:
— Ты не сможешь впредь водить сюда своих женщин.
Сакс резко захлопнул дверцу шифоньера орехового дерева и обернулся.
— Ты понимаешь, о чем говоришь, а?
— Разве нет?
— Эта дейнджерфилдская драконша победила. Ей удалось в конце концов хоть отчасти ограничить мою свободу.
— А ты сделай так, чтобы все обернулось счастливым браком, и тем самым насоли ей.
— Вот так мысль! Приходится лишь надеяться, что у моей жены такой же ненасытный сексуальный аппетит, как у меня. Впрочем, полагаю, мой супружеский долг — поощрять его. Это может оказаться забавным… Дети! — оборвал он себя. — Им тоже нужны комнаты.
— Не так скоро.
— Ага! — Сакс сверкнул ослепительно обворожительной улыбкой. — Я сбил тебя с толку, мой исполнительный друг. Ты забыл о родичах моей невесты.
— Черт побери!..
— Сколько их? — Подхватив канделябр, Сакс стремительно направился на следующий этаж. Оуэн поспешил за ним:
— Точно не знаю.
— Какого они возраста?
— Понятия не имею.
Сакс, сопровождаемый собакой, пошел по коридору и распахнул первую дверь.
— Это детская? — У Оуэна никогда не случалось нужды заглядывать сюда, но как управляющий он порадовался тому, что в комнате царили чистота и порядок. Казалось, здесь ничто не изменилось с тех пор, как комнатой пользовались в последний раз. — Это была когда-то твоя комната?
— Мой отец получил титул, когда: мне исполнилось уже восемь лет, но в те годы мы редко наезжали в Лондон. Однако это я помню. — Сакс погладил металлический поручень, огораживающий маленькую кроватку. — Здесь спала моя сестра. — Он помолчал. — Нашу няню звали Няня Баллок. Она умерла, когда мне было одиннадцать. — Рука его задержалась ненадолго на холодном металле, потом он быстро вышел в коридор и открыл следующую дверь. — Вот где была моя спальня.
Брэк с интересом обнюхивал холодную комнату. Оуэн начал дрожать.
— Три? — спросил он, указывая на три узкие кроватки, установленные вдоль стены.
— Это осталось с тех времен, когда мой отец был ребенком. У него было два брата. Мы, Торренсы, очень чтим традиции. Это комната мальчиков, а это, — он распахнул дверь на противоположной стороне коридора, — девочек. Только две кровати для двух моих тетушек. О, они без матрасов.
— Так я и думал. Боюсь, мы не сможем раздобыть их до завтрашнего вечера.
— С деньгами можно сделать все.
Оуэн сделал пометку в записной книжке, понимая, что Сакс прав.
— У Джиллингемов, вероятно, есть свои матрасы, они могут перевезти их сюда.
— Купи им новые. — Сакс был уже в следующей комнате, в классе, где стоял длинный стол с шестью стульями.
Эти комнаты показались Оуэну странными, словно поколения детей прошли через них, оставив здесь свои тени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46