Корабль сделал последний поворот и неожиданно перед взором путешественников предстал Трондберген. Благоговение охватило юную путешественницу, когда корабль приблизился к узкому выходу на фиерда. Крутые гранитные стены, до сих пор обрамлявшие канал, уступили место прекрасной зеленой равнине, по которой дальше шло его русло. Сначала Бретана различала только большую деревянную пристань, а вскоре за ней обозначились очертания какого-то селения.
— И что, никаких стен? — Бретану поразило, что поселение казалось беззащитным.
— Нас прекрасно защищает фиерд. Враги, которые имели бы глупость зайти в него, попадают в ловушку на обратном пути. Ты, видно, не заметила наблюдательных постов, которые следят за нами с утесов вокруг канала.
Ей и в голову не пришло, что за ними наблюдают. От этого Бретана почувствовала себя как-то неуютно.
Корабль приблизился к сваям пристани, и ей впервые удалось рассмотреть Трондберген. Дома гнездились тесно, а некоторые из них напоминали тот, где жил Эймар — те же покатые крыши, края которых снижались к земле.
Между домами Бретана увидела деловито идущих людей, некоторые из которых, видимо, торопились к берегу, чтобы поприветствовать их. Один человек, одетый, как она уже знала, типично по-скандинавски, решительно шел к пристани.
Очевидно, узнав корабль по его носовой фигуре, человек приветственно помахал рукой, а затем исчез в ближайшем доме. К тому моменту, когда Сверри и Хескильд умело провели судно в безопасное место бухты, тот человек вновь появился на пристани, на этот раз в сопровождении пяти человек, одетых так же, как и он. Торгун прокричал им какую-то команду, и вся группа стремительно подошла к носовой части корабля, чтобы пришвартовать его.
Прежде чем сойти на берег, Торгуй обернулся к Бретане. Она стояла, обняв себя за плечи, и широко открытыми глазами как бы вглядывалась в свое странное будущее, в которое она только-только вступает. Торгуй ободряюще взглянул на растерянную Бретану. Его взгляд обещал поддержку, к которой она уже так привыкла.
— Не бойся, птичка. Магнус не причинит тебе никакого вреда. И мы увидим Бронвин.
Бронвин… Все то время, в течение которого они пробирались по извилистому фиерду, Бретана была настолько занята размышлениями о своей странной будущей судьбе, что почти совсем забыла о том, что в конце пути вновь встретит свою обожавшую спутницу.
— Да-да, побыстрее, пожалуйста. Я пытаюсь бороться с собой, но ничего кроме страха не испытываю к этому месту. Как бы я хотела, чтобы ты обнял меня.
— Я тоже, — ответил Торгуй, сам несколько удивленный тем, что он впервые со всей остротой осознал, каким тяжелым обещает быть их расставание. Он пытался уверить себя, что теряет только наслаждение ее прекрасным телом. Это, да еще стремление во что бы то ни стало преодолеть несчастливые обстоятельства своей жизни, и делает ее такой желанной.
Однако он не мог не признать, что вынести эту разлуку будет не так-то легко. Но ведь все имеет свою цену, так что это не такая уж большая плата за все то, что, в конце концов, и уже скоро, принесет ему их союз.
— Нам надо идти, — сказал Торгуй. С его помощью Бретана переступила через низкий борт судна и оказалась на пристани.
Путь к центру селения по слегка поднимающейся в гору дороге занял немного времени. Бретана была рада этому, поскольку в ожидании встречи с Магнусом она дышала так тяжело, что пройди она более длинный путь, то наверняка упала бы в обморок.
Была середина дня и, судя по количеству людей, заполнивших мощенные бревнами узкие улицы, самое занятое время суток.
Везде были видны торопливо идущие женщины всех возрастов, одетые в развевающиеся платья и верхнюю одежду без рукавов. В руках они несли плетеные корзины, до краев наполненные свежей рыбой и овощами — пищей сегодняшнего дня. Хотя среди саксов тоже было много белокурых людей, никогда в своей жизни Бретана еще не видела такого количества людей со светлыми волосами, очень похожими на ее собственные. У женщин среднего возраста они были собраны в пучок на затылке, а молодые и старые носили на голове празднично яркие ленты, которые, как сказал ей Торгун, назывались хлао.
Женщины, а также численные мужчины, которые занимались продажей всяких товаров и разного рода ремеслом, без особых церемоний разглядывали проходившую мимо Бретану. Однако толпа в это время дня была столь многочисленна, что, в общем-то, особого внимания на нее не обращали.
Те же, кто видел возвращающихся в родные места людей, подбегали к Торгуну, жали руки и даже обнимали его. Таким образом они явно приветствовали человека, которого уже и не чаяли видеть живым.
Торгуя в ответ улыбался и почти для всех находил несколько слов, прерывая их громким, задушевным смехом. Бретана догадывалась, что его забавляло удивление друзей по поводу его возвращения живым.
Она вслед за Торгуном шла через суетливую толпу, застенчиво наклонив голову в надежде остаться незамеченной. Хотя ничто в этих незнакомых людях не указывало на их жестокость, о которой так много говорили, их странная речь и манеры подавляли ее. Она внезапно почувствовала себя такой маленькой и запуганной, хотя окружавшим ее людям она совсем не казалась такой.
Вскоре их перестал сопровождать шум толпы.
Бретана подняла глаза и увидела, что они идут по более широкой, но удаленной от шумных улиц и поэтому более спокойной дороге. Ее обрамляли дома, больше тех, что находились ближе к пристани. Торгун повернулся к ней и указал на нарядный дом.
— А вот и дом Магнуса. — Эти слова заставили Бретану резко остановиться. Отбросив осторожность, она инстинктивно ухватилась за Торгуна.
— Я не могу, — умоляющим тоном и чуть слышно произнесла она.
— Ты должна, — твердо ответил он. — Если мы хотим обрести друг друга.
Побуждаемая его настойчивостью, она нехотя пошла вперед, хотя и была настолько отрешена от происходящего, что чувствовала себя плывущей по воде, а не идущей по земле.
Торгуй решительно постучал в дверь, обитой металлическими пластинами, и этот звук вернул ее к действительности. Бретана стояла ни жива ни мертва.
Дверь отворилась, и перед ними предстал хозяин дома. Он был таким, как его и описал Торгун — чуть выше Бретаны, но конечно ниже его, с крупной головой, покрытой шапкой непослушных светлых волос, которые были перехвачены серой лентой. Пышная борода и усы закрывали почти все его лицо, позволяя видеть только округлые румяные щеки и глубоко посаженные глаза.
Если бы Бретана так сосредоточенно не рассматривала лицо Магнуса, она бы оценила изысканность его наряда: красивую вышивку по краям верхней одежды из саржи, а также играющие всеми цветами радуги драгоценные камни, вправленные в серебряную брошь. Но ее внимание было целиком сосредоточено на проницательных глазах старика. Он недоверчиво посмотрел на своих посетителей, сначала на Торгуна, а потом на Бретану. Она, в свою очередь, всмотрелась в глаза старика и увидела в глубине его зрачков очень и очень напоминавший цвет ее собственных глаз.
— Моя дочь? — спросил Магнус несколько хриплым голосом, выдававшим его возраст. Обращаясь к Торгуну, он одновременно вытянул руку с шишковатыми пальцами и слегка коснулся разгоряченной и покрытой румянцем волнения щеки Бретаны, которая в ужасе отпрянула назад. Не схвати ее Торгун вовремя за руку, она бы повернулась и убежала бы прочь, сама не зная куда. Но это вмешательство и остановило, и несколько успокоило ее. Теперь всю свою энергию она сосредоточила на безмолвной, напряженной дуэли, которую вели две пары глаз: ее собственные и Магнуса. Куда только девалась ее робкая сдержанность, которую она проявляла на пути до этого дома. Теперь она уступила место гордому вызову, сдерживать который она была уже не в силах.
Торгуй в знак согласия кивнул и перевел эти слова для Бретаны:
— Он спрашивает, ты его дочь?
— Скажи, чтобы он показал подвеску, — вызывающе потребовала Бретана.
— Слава Одину, ты жива. — Магнус говорил по-английски удивительно чисто. Бретана совсем забыла слова Торгуна о том, что старик знал ее родной язык. Это обстоятельство несколько успокоило девушку, однако не охладило будоражившее ее дерзкое желание.
Магнус указал рукой внутрь дома и произнес:
— Прошу, входите.
— Я и шагу не ступлю в доме чужого мне человека. Покажите мне подвеску, — настойчиво повторила она.
По достоинству оценив ее упорство, Магнус ушел, а появившись протянул ей сжатый кулак. Со стороны это выглядело так, как будто он собирался ее ударить. И «удар» состоялся. Его скрюченные пальцы медленно разжались, открыв взору Бретаны до боли знакомую подвеску. При виде ее она почти задохнулась от волнения.
— Мой подарок твоей матери. — При этих словах Магнус опустил глаза, и на его морщинистое лицо набежала тень печали. — Войдете? — На этот раз это слово звучало гораздо мягче.
— Я вас не знаю, — раздраженно ответила Бретана. Торгун слегка растерялся от этого неожиданного сопротивления с ее стороны. Он-то думал, что она будет настроена более мирно.
— Я знаю, что для тебя я чужой, — ответил Магнус. В его дребезжащем голосе отчетливо слышались нотки доброты. — Давайте начнем с того, что надо было сделать уже давно. — На этот раз он не стал повторять Бретане приглашения войти, а просто отступил, пропуская молодых людей вперед.
Хотя Бретаной все еще владело сильное желание убежать, что-то в жесте Магнуса заставило ее отказаться от этого намерения. Как-то неожиданно даже для себя самой она села в отороченное мехом кресло рядом с очагом.
Этот дом и по размерам, и по убранству сильно отличался от того, в котором жил Эйнар. Хотя в помещениях не было никакого искусственного освещения, света все же было достаточно. Он проникал снаружи через несколько стенных проемов, в то время как у Эйнара было единственное окно со ставнями. В каждое окно была вставлена матовая пленка, которая хотя и не позволяла видеть, что делается снаружи, исправно пропускала внутрь достаточно света.
Вместо одного большого помещения, как у Эйнара, здесь было четыре или пять отдельных комнат. И еще — в том доме обходились одной-единственной занавеской, которая разделяла спальни Торгуна и Бретаны, а здесь дом украшали несколько больших штор из гораздо более дорого материала. Да и узор был гораздо сложней и изысканней по сравнению с простым геометрическим рисунком у Эйнара.
И просторность помещений, и тонкая отделка их внутреннего убранства указывали на то, что отец Бретаны человек состоятельный. Она не помнила, чтобы Торгун говорил об этом. Вид такого богатства, хотя и неожиданного в доме человека, которого она по-прежнему считала всего лишь язычником, нисколько не смягчил сердце Бретаны. Как раз наоборот, она еще больше негодовала по поводу того, что такой обеспеченный человек так скверно обращался со столь замечательной женщиной, какой была ее мать.
Все трое напряженно сидели у очага, мастерски сложенного из камня и глины. Торгуй говорил мало. Он считал, что пусть уж лучше волнение Бретаны пребывает в ее душе до тех пор, пока не утихомирится само собой. И если раньше Магнус не ожидал от своей дочери такой враждебности, то уж теперь-то иллюзий на этот счет у него не осталось. Даже упорное молчание, которое ясно угадывалось в ее глазах, разило его гневно и непримиримо.
— У тебя есть все основания ненавидеть меня.
— Именно это чувство я и испытываю. — Это звучало как приговор, без какого-либо намека на малейшее снисхождение. — До самого последнего момента я не была расположена к этому, однако одного вашего вида было достаточно, чтобы теперь я предпочла смерть тому, чтобы признать, что я ваша дочь. Здесь мою мать удерживали пленницей помимо ее воли? — вызывающе спросила она, указывая в сторону большой комнаты. — Магнус тяжело вздохнул, в полной мере сознавая теперь сложность стоящей перед ним задачи.
— Это правда, что я купил ее как рабыню, но со временем она полонила мое сердце.
— Ах, вот как, она была так любима, что сбежала от вас?
Магнус нахмурил брови.
— Да, твоя мать ушла, но я уверен, что она и в самом деле любила меня. Эйлин боялась, что в моем доме твое будущее окажется в опасности, что все достанется моему сыну, и что к тебе будут приставать с угрозами. И только после того, как она покинула этот дом, я узнал от горничной, что под сердцем у нее ребенок.
— Так у вас есть сын? — В сознании Бретаны произошел какой-то резкий поворот. Она почувствовала некоторое смущение. Почему Торгун ничего не сказал об этом?
— Он умер, — тихо ответил Магнус, морщинистое лицо которого омрачилось печалью.
— Так, значит, моя мать была не единственной вашей женой?
Магнус недоуменно посмотрел в сторону Торгуна, а затем вновь повернулся к дочери.
— Она вовсе мне не жена, а любовница. Когда твоя мать была здесь, моя жена Тири была еще жива. И хотя мое сердце принадлежало не ей, а твоей матери, Эйлин все же боялась ее. И она опасалась, что Тири сломает твою судьбу. Знай я, что она вынашивала тебя, я бы ни за что не позволил ей уйти.
Откровения Магнуса поразили Бретану.
— А вы были потом женаты на другой? — Пораженная всем услышанным, она встала с кресла.
— Да, — ответил Магнус, напрасно пытаясь найти на выражении лица дочери хоть какой-то намек на понимание. — Да, с тех пор прошли уже многие годы. Уж потом, после смерти Тири и моего сьюа Ингвара, я оставил всякую надежду на то, что найду Эйлин. Я подозревал, что она уехала в Англию, но не знал куда именно. Как мог ненавидимый всеми иностранец искать ее во враждебной стране? Откуда мне было знать, жива ли она вообще? И только когда я купил у фризских торговцев эту подвеску, у меня появилась надежда, что моя любимая и наша дочь, может быть, все еще живы.
— И что они не сказали Вам, что убили ее? — Вопрос этот звучал как обвинение.
Тень отчаяния набежала на лицо Магнуса, и он опустил голову.
— Думаю, что так оно и было, но, видя, как она мне дорога, фризы отрицали это. Я ни в чем не был уверен, вот до этого самого момента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36