А потом вдруг снова этот беглый взгляд ей в глаза. Похоже, он должен встретиться с ней глазами: убедиться, что она поняла. Но почему здесь? В этом месте? Что тут происходит? Она немного отмотала пленку назад и на медленной скорости стала вглядываться в нее кадр за кадром. Вот вращение. Правая нога Нифес слетела с его левого бедра назад и некоторое время не двигалась. Нифес стояла не шевелясь, а он пытался расположить свою правую ногу против ее левой, и тут это произошло снова. Он поднял голову, фиксируя партнершу коротким, но властным движением. Она вскинула на него глаза. В замедленной съемке видно, что Нифес хочет перенести свой вес назад, на правую ногу. Но взгляд Дамиана не дает ей этого сделать. И почти сразу Джульетта поняла почему. Он исполнил сложное украшение. Ей пришлось несколько раз просмотреть эти кадры в замедленной съемке, прежде чем она сумела разложить его элегантное, совершенно нормальное на первый взгляд движение на составляющие. «Восьмерка» и сразу за ней «ввертывание». Очевидно, эта фигура здесь не на месте. Нифес не была к ней готова, и Дамиан взглядом предупредил ее. «Восьмерка» и «ввертывание». Она взяла в руки список Линдсей и стала искать испанские названия. Ochso и enrosque .
Листок выпал у нее из рук. Вдруг стало жарко. Lapiz . Ochso . Enrosque . Нет, не может быть! Она схватила коробку из-под кассеты и тут же вновь отбросила ее. Год! Нет, невозможно. 1995-й? Пять лет назад. Как это объяснить?.. Она мучительно соображала. Но все равно не сразу поняла, насколько все странно и ужасно. Пленка продолжала крутиться. Вот и последние секунды танца. Она уже знала, что Дамиан снова посмотрит в глаза партнерше и они разбегутся в разные стороны. Так и есть. Последние такты. Нифес замерла в пятой перекрестной позиции. Он опять коротко взглянул ей в глаза, вращением отодвинул в сторону и отпустил, одновременно отворачиваясь.
Lapiz. Ochso. Enrosque. L… О … E … и, наконец, расхождение. Separados .
Loess . Лоэсс. Настоящая фамилия ее отца.
Это открытие привело ее в ужас. Откуда он мог знать это имя? В 1995 году. За четыре года до того, как они встретились. И потом, это имя… его ведь никто не знал. Кроме нее самой и матери. Откуда же Дамиан?.. В голове родилась тупая боль. Она выключила телевизор. На темно-зеленом матовом стекле осталась белая точка, и крошечное пятно света – на ее собственном бледно-сером лице, отражавшемся в потухшем экране.
12
– Джульетта? Господи, ты знаешь, сколько времени?
– Мне нужна твоя помощь, Лутц. Прошу тебя.
Голос ее срывался. Он снял трубку только после двенадцатого гудка.
– А это не может подождать до завтра?
– Может. Но только до утра. Мне завтра нужно в Росток, и ты поедешь со мной.
– В Росток? Зачем? Что мне делать в Ростоке?
– Это имеет отношение… к Дамиану.
Дамиан. Она не сомневалась, что Лутц поможет ей, ну хотя бы ради того, чтобы узнать, что произошло в БуэносАйресе. После ее возвращения он несколько раз звонил, но она не способна была что бы то ни было рассказывать. Через пару месяцев, отвечала она, если все утрясется.
– Лутц, я не могу туда ехать одна. Мне нужен кто-нибудь… Мужчина. Я все объясню завтра, ладно?
На следующий день он сидел рядом с ней в машине, мчавшейся к северу по шоссе Al9. Глаза у него явно слипались. Была среда. Перед выездом она позвонила в театр и сказалась больной. Один день. Наверное, это можно пережить. Ей вспомнился разговор с Вивианой Дерби. А если та захочет проверить, позвонит ей домой? Придется сказать, что отравилась. И провела весь день у родителей в Целендорфе. Обойдется.
Лутц задремал уже на кольцевой дороге. Едва они проехали озеро Плау, пошел моросящий дождик. Джульетта смотрела через лобовое стекло на черный блестящий асфальт. Совсем новая трасса. Справа и слева пустынный ландшафт то и дело перемежался темно-коричневыми пашнями. Бескрайние поля: несколько деревьев на горизонте, несколько одиноких домиков то тут, то там. Пугающая местность. Она посмотрела на спящего Лутца. В кожаной куртке с короткой стрижкой он тоже выглядел пугающе. И такой огромный рост – метр девяносто. Она почти ничего не рассказала ему, хоть он и пытался ее расспрашивать. В Альбертсхаген. К Конраду Лоэссу. Родственник отца. Возможно, брат. Как он себя поведет? Что он за человек?
В голове крутились все те же мысли. Совпадение? Или Дамиан тогда уже знал о существовании ее отца, еще до того, как они познакомились? Разве это возможно? Откуда он мог знать эту фамилию – Лоэсс? Когда отец носил ее, Дамиана еще не было на свете. Отец жил тогда в ГДР, даже сидел в тюрьме, потому что у него были проблемы с режимом. Что может их связывать?
Спрашивать отца бесполезно. Но она все выяснит сама. Он что-то скрывает. Его поведение после ноябрьского инцидента кажется странным. Зачем он отправился в Буэнос-Айрес? Что за дела у него с Дамианом? Что на самом деле кроется за «похищением»?
Спроси отца. Он все знает.
Но ничего не рассказывает.
А его контакты с Альсина. Может, он был знаком с ними раньше? Почему же тогда Дамиан не захотел ничего ей объяснять? Почему молчал до самого конца? Ему-то уж, наверное, известна причина своего собственного экстремального поведения? И эта переписка. С берлинскими адвокатами. Вздор какой-то. Нужно найти семью Лоэсс. Кем, черт побери, был на самом деле отец?
– Хорошо поспал?
Лутц потянулся.
– Ага. Мы где?
– Осталось километров сорок.
Он попытался вытянуть ноги.
– Куда мы все-таки едем?
– В один поселок неподалеку от Ростока.
Он посмотрел на нее с недоумением.
– Тебе не кажется, что ты могла бы по крайней мере объяснить, зачем я тебе понадобился?
Она улыбнулась.
– Чтобы защищать меня.
– От бандитов?
Она наморщила лоб.
– Чушь. Ты рассуждаешь, как мой отец.
Он потер глаза и осмотрелся. Потом громко выдохнул и произнес:
– Но ведь так и есть. Теперь их стало полно повсюду. После того, как упал «железный занавес»…
– Не преувеличивай. Это все просто чтобы привлечь к себе внимание.
Она включила поворотник, съехала на обочину и спросила:
– Не хочешь повести машину? Я объясню, куда ехать.
Не дожидаясь ответа, вылезла и направилась к туалетам.
Вернувшись, села на освобожденное им пассажирское сиденье и углубилась в изучение карты.
Пиннов. Кобров. Гориц. Царневанц. Гневиц. Откуда только берутся подобные названия? Во всех поселках, которые они проезжали, картина одна и та же: новые автомобили и старые покосившиеся дома. Местность казалась безлюдной. Если верить карте, Альбертсхаген должен находиться между Рекхорстом и Вандорфом. Они проехали весь отрезок три раза туда и обратно и, наконец, свернули на единственное ответвление без указателя. Еще через два километра они въехали в Альбертсхаген.
В поселке было не больше десятка домов. Закрытый постоялый двор. Небольшой продовольственный магазин. И рядом одна из этих современных серо-фиолетовых телефонных будок, выглядевшая здесь совершенно неуместно. Джульетта попросила Лутца остановиться, вылезла из машины и подошла к будке, чтобы в телефонном справочнике найти адрес. Это оказалось нетрудно. Номер телефона – тот самый, который ей выдали в справочной службе. Она снова села в машину и протянула Лутцу записку:
– Вот адрес. Можешь спросить в магазине, где это?
Лутц послушно взял бумажку из ее рук и вылез из машины. Его вид и в самом деле действовал на Джульетту успокаивающе. Она смотрела ему вслед, пока дверь за ним не закрылась. Через минуту он вернулся:
– Это совсем рядом. Первый поворот налево, через двести метров будет хутор. Он нам и нужен.
Он завел мотор. Через две минуты они стояли перед небольшой усадьбой. Неужели тут вырос ее отец? В этом забытом Богом медвежьем углу? Джульетта чувствовала себя подавленной. Как ей быть? Просто постучать? Здесь живет Конрад Лоэсс. Она посмотрела в серое небо, бросила беглый взгляд на лужи перед домом: по их поверхности было заметно, что дождь все еще идет. Но стоять глупо, это ясно. Машина с берлинскими номерами в этой глуши мгновенно привлечет внимание. На первом этаже дома горел свет. Шевельнулась занавеска. Их заметили. Лутц с любопытством посмотрел на нее.
– И что теперь?
Джульетта быстро выдохнула:
– Подожди меня, пожалуйста. Я сейчас вернусь.
Он отжал сцепление, выключил двигатель и поставил машину на ручной тормоз.
– Условимся о сигнале тревоги? – спросил он шутя. – Белый дым, мерцающий свет? Или, в любом случае, через десять минут звоню в полицию?
– Нет. – Она дотронулась до его руки и попыталась улыбнуться. Хотя явно очень нервничала. – Я сейчас же вернусь. Спасибо тебе, Лутц, правда. Ты очень мне помог.
Она вылезла из машины и пошла к дому. Но, прежде чем добралась до двери, та вдруг распахнулась и из нее выскочил огромный дог: прижав уши к голове, он мчался ей навстречу. Джульетта остановилась как вкопанная. Услышала позади себя стук открывающейся дверцы автомобиля и одновременно резкий оклик: «Текс! Назад!» Собака остановилась, поставила уши торчком, потом повесила голову и развернулась. Джульетта обернулась и увидела Лутца возле машины. Он успел наполовину снять кожаную куртку и обмотать ее вокруг левого рукава, в правой руке был огнетушитель.
Собака скрылась в доме. В дверном проеме появился мужчина и вопросительно посмотрел на Джульетту. Она пошла прямиком к нему. До этой самой секунды она понятия не имела, как станет себя вести. Но сейчас последние сомнения, что перед ней близкий родственник отца, рассеялись. Сходство бросалось в глаза. Прежде чем она подошла достаточно близко, чтобы по-настоящему рассмотреть его лицо, она уже поняла, что пришла по адресу. Скорее всего перед ней ее дядя.
Она подошла к нему и протянула руку.
– Здравствуйте. Вы господин Лоэсс? Меня зовут Джульетта. Я дочь Маркуса Лоэсса… Он ведь ваш брат?
Хозяин смотрел на нее как на привидение. И вымолвил только одно слово:
– Маркус?..
– Можно с вами поговорить?
13
Два часа спустя они все еще сидели за столом в небольшой комнате. Лутц дремал, удобно расположившись неподалеку в кресле возле камина. Поначалу он пытался следить за разговором, но потом его разморило в тепле и он уснул. Дог лежал у его ног, время от времени поводя ушами.
Джульетта и Конрад Лоэсс сидели друг против друга за столом. Разговор вдруг застопорился. Конрад Лоэсс налил ей кофе и вытащил из пачки на столе сигарету. В пепельнице было восемь окурков, но он, кажется, не собирался выбрасывать их.
Потом он произнес фразу, которую с неизменным удивлением повторял уже несколько раз на протяжении всего разговора:
– И он ничего не рассказывал тебе об этом…
Джульетта рассматривала его: круглое лицо, подбородок опирается о костяшки пальцев, засаленный комбинезон, натруженные руки с грязными ногтями. И все же сходство с отцом очевидно. Кожа на лице точно так же изъедена следами юношеских прыщей. Светлые глаза, квадратный подбородок. Густые волосы.
– Знаешь, – произнес он, – Маркус так и не смог пережить того, что случилось с родителями. Он стал злым, по-настоящему злым, но это не его вина.
– Сколько ему было, когда все это случилось? – спросила Джульетта.
– Тринадцать или четырнадцать. В шестидесятом году. В марте. Пришли эти военные агитаторы из Ростока. Их было трое или четверо. Они ходили из дома в дом и заставляли людей подписывать бумаги. Насильственная коллективизация. Отец отказывался до последнего. Маркус словно окаменел, когда все это произошло с колхозом. Когда-то он тоже хотел быть крестьянином. В те дни я несколько раз видел его в церкви. Он сидел на скамье и плакал как ребенок. Он был гораздо чувствительнее меня. Меня невозможно было ввести в заблуждение. А его можно. Но ведь я был и намного старше.
– А что потом?
– Потом они сказали отцу, мол, если не подпишешь, обнесем все забором и заложим каминную трубу. Они ведь могли сделать все, что угодно.
Джульетта попыталась представить себе отца мальчиком, который заливается слезами, сидя на скамье в церкви. Ничего не вышло.
– Хуже всего было, когда уводили корову. Крестьянин и корова… горожанину этого не понять. Лошади, куры – все теперь принадлежало колхозу. Их кормили дерьмом. На это нельзя было смотреть без слез. А тут еще мать. Рак желудка. За три месяца угасла. Отец так и не смог пережить. В апреле шестьдесят первого повесился.
После небольшой паузы Конрад Лоэсс добавил:
– Маркус нашел его. После этого с ним все было кончено. Он никогда тебе не рассказывал?
Джульетта покачала головой:
– Нет.
– Потом я помню его в пустой конюшне. Он рубил все на дрова. С безумной яростью. Я спросил, что он делает. Он ответил, что рубит головы. Головы коммунистов. Слегка помешался. Ни на что не годился. Он по-прежнему такой?
– Нет. Вообще-то нет…
– Чем он занимается?
– Работает в Берлине в Службе безопасности. И он стал вести себя вызывающе? Я имею в виду, в результате всего этого оказался в тюрьме?
Конрад Лоэсс наморщил лоб.
– В тюрьме? С чего ты взяла? Что ты. Он вступил в партию. Никто не понимал его. Маркус – тот самый, мечтавший крошить черепа коммунистов. И стал хуже многих. Потом, конечно. Лет в двадцать или около того. Когда был в ННА .
– ННА?
– Ну да, на военной службе. Служил в армии. Лично меня он никогда не трогал. Не знаю, правда, почему. Может быть, по-родственному. Я даже мог говорить ему, что думаю о том, что он опять донес на кого-то и испортил человеку жизнь. Он просто продолжал этим заниматься. И все его боялись. А он говорил, что наш отец заблуждался. Был реакционером. Ужасно. Но таким образом ему удалось добиться, чего он хотел. Я имею в виду Фрайберг. Все здесь страшно обрадовались, когда он наконец уехал.
– Фрайберг?
– Он хотел во Фрайберг, в горную академию. А когда чего-то хочешь, приходится платить. Партбилет и все, что с ним связано. Он заплатил свою цену. Вместе с налогами. Иначе бы его никогда не отправили на Кубу.
Джульетта удивленно уставилась на собеседника:
– На Кубу? Почему на Кубу?
– Маркус несколько раз ездил на Кубу. Сначала в семьдесят втором. Потом в семьдесят пятом. Существовало соглашение о сотрудничестве с кубинцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52