Партнерам необходимо было заранее договориться, иначе можно было просто упасть. А здесь все иначе. Исполнение кажется совершенно естественным. Остальные движения танцоров тоже выглядели подлинными, в отличие от многих движений Дамиана. Если Бланке угрожала малейшая опасность сбиться с такта, Эктор тут же приходил на помощь, вновь вовлекая ее в движение, энергия поддерживала их равновесие. Это выглядело поразительно. Партнерша слепо доверяла ему, а он всегда приходил на помощь. Что не мешало им отважно выписывать на паркете все более рискованные фигуры, все более сложные комбинации. Он предлагал, и у нее был выбор: следовать за ним или нет. Так рождалась подлинная красота.
13
– Мужчина ведет и думает, – сказала Линдсей, – а женщина соблазняет и управляет.
Она протянула Джульетте выдолбленную тыкву, из которой торчал серебряный кубок в форме рога.
– Только так, и никак иначе, – добавила она. – Забудь все, что знаешь о танго. Все это чушь.
Джульетта взяла в руки странный сосуд.
– Если станешь спрашивать кого-то из аргентинцев, не узнаешь вообще ничего. У них ведь танго было в загоне, пока вдруг не вошло в моду в Европе. Они как бы импортировали его обратно и стали гордиться, одновременно испытывая стыд. Теперь повторяется то же самое. Аргентина – страна шизофреников, да будет тебе известно. Психоаналитиков здесь больше, чем в Нью-Йорке. Ты уже ездила на метро?
Джульетта с опаской наблюдала, как внутри выдолбленного плода бурлит странный напиток, одновременно пытаясь понять непростые рассуждения Линдсей. Канадка восхищала ее. Только вот непонятно, о чем она говорит…
– Да. Конечно, ездила, – ответила Джульетта, осторожно пригубив содержимое серебряного рога. Напиток совершенно не имел вкуса. – А что?
– Обратила внимание на киоски? Где продают газеты? В здешнем метро можно купить полное собрание сочинений Фрейда. Фрейд и Лакан стоят на витрине между автомобильными журналами и порнографией. Возвращаясь от психоаналитиков, люди по пути домой покупают книги, которые только что видели у доктора на столе.
– Кто такой Лакон?
– Лакан. Вроде Эйнштейна в психоанализе. Его знают во всем мире, хотя никто тебе точно не скажет, что же он утверждал. Тебе не нравится мате?
– Трава, заваренная как чай, – сказала Джульетта.
– Отчасти, – согласилась Линдсей. – Ничего другого здесь нет. Они все импортируют. Подлинно аргентинские вещи можно пересчитать по пальцам. Говядина. Танго. Мате. И dulce de lиche.
– А что это?
– Особое сладкое концентрированное молоко. Вот, попробуй. Клади побольше сахара.
Джульетта последовала совету, и теперь вкус варева напоминал теплую подслащенную воду. Она протянула Линдсей странный сосуд и огляделась. Спартанская обстановка. На письменном столе героически держит оборону раскрытый переносной компьютер, не позволяющий огромным стопкам книг и бумаг окончательно себя засыпать. Стены выкрашены в темно-красный цвет и снизу доверху увешаны фотографиями, постерами, афишами в сопровождении всяких записок. Возле матраца, просто лежащего на полу, стоит алюминиевый каркас, обтянутый материалом, похожим на брезент. Очевидно, это шкаф для одежды. Рядом полка, которая в любой момент может свалиться под тяжестью громоздящихся на ней сверху видеокассет и телевизора со встроенным видеомагнитофоном. Светящееся табло таймера показывает 00:00 и постоянно мигает.
Пока они ехали, в городе ненадолго отключали электричество. Проехав Сан-Тельмо, они вдруг заметили, что вокруг полная темнота. Сверху доносился шум близлежащей автомагистрали. Линдсей сняла один за другим четыре замка, они вошли за ограду, пересекли темный двор и в конце концов оказались в этой комнате. Вскоре замигало табло видеомагнитофона: дали электричество. Однако Линдсей предпочла и дальше сидеть при свечах.
– Зачем же ты постоянно сюда возвращаешься? – спросила Джульетта. – Если тут, по-твоему, все так ужасно?
Линдсей пожала плечами.
– Не знаю, – сказала она. – Тоже своего рода сумасшествие. Все непрерывно жалуются, мол, жизнь ужасна, ничего не работает, но стоит провести тут пару месяцев, и будешь приезжать сюда снова и снова. Есть даже несколько песентанго на эту тему: например, Volver, Sur, Siempre se veulve a Buenos Aires…
– И что это значит?
– Всегда одно и то же. Volver означает «возвращаться». Sur значит «юг», то есть городские предместья. То есть «в Буэнос-Айрес всегда возвращаются…». Город с татуировкой внутри. Трудно объяснить. Вдруг охватывает чувство, что ты повсюду чужой.
Джульетта встала, взяла со стола свечу и подошла к стене, чтобы получше рассмотреть фотографии. Взгляд Линдсей словно ощупывал ее. Похоже, приглашение не было бескорыстным.
– Хочешь вина? – спросила канадка. – У меня есть бутылка. Вино хорошее. Из Мендосы . Ничуть не хуже бордо. Хочешь?
– Хм, пожалуй, нет. Уже довольно поздно, ты не находишь? А что это за снимки?
Линдсей подошла к шкафу, нащупала где-то между платьями бутылку вина и принялась искать на письменном столе штопор.
– Для работы. Милонги. Я старалась документировать их жизнь, ведь через десять лет их уже не будет.
Джульетта подняла свечу и осветила несколько фотографий. Почти на всех изображены танцующие пары, преимущественно пожилые. Партнеры танцуют, тесно прижавшись друг к другу и устремив взгляд в никуда. Линдсей приблизилась к ней. Джульетта уловила аромат ее духов и остаточный запах сигарет.
– Я фотографирую только старых танцоров. Привидения… – И после небольшой паузы добавила: – Дамиана ты здесь не найдешь.
Джульетта обернулась и посмотрела на нее в упор. Но Линдсей не отвела глаза, только спросила:
– У тебя с ним что-то было и из-за этого ты приехала, так ведь?
Джульетта опять углубилась в фотографии, ничего не ответив.
– Конечно, это меня не касается. Прости. – Джульетта села на подушку и поставила свечку на стол.
Линдсей вытащила пробку из бутылки и, не спрашивая, налила два полных бокала. Бретельки ее платья соскользнули вниз, сквозь прозрачную кайму просвечивала грудь. Джульетта опустила глаза, стараясь не смотреть.
– А что, по мне видно, что я ищу его?
– По тебе нет, – с усмешкой сказала Линдсей. – А вот по Нифес…
– Ты все замечаешь…
– Зависит от обстоятельств. Но когда одна из лучших танцовщиц в Буэнос-Айресе начинает вдруг буравить ненавидящим взглядом никому не известную балерину из Берлина, в голову приходит только одно объяснение.
– А что, это было так заметно?
Линдсей выудила из пачки сигарету и поднесла ее к свечке.
– Я бы на твоем месте держалась от нее подальше, – сказала она. – То есть я, конечно, не знаю, что там между вами, но мир танго очень мал и прозрачен и, чтобы прочесть столь явные знаки, особой проницательности не требуется.
– Если он так мал, как ты рассказываешь, почему ни один человек не может сказать мне, где Дамиан?
Линдсей пожала плечами.
– Когда они с Нифес расстались – это произошло весной, – в городе целую неделю разговоров было только об этом. Прежде они жили вместе. Потом произошла эта история с Берлином. Дамиан не совсем честно получил контракт: интриги за спиной Эктора. Я считала, что и разошлись они отчасти из-за этого – у Нифес с Эктором довольно близкие отношения. Но, увидев тебя, понимаю, что дело совсем в другом. Значит, это из-за тебя он все перевернул с ног на голову, чтобы добиться приглашения в Берлин…
– О чем ты? – перебила она. – Нет-нет, мы познакомились, когда он уже был там. Какие интриги?
Линдсей подняла бокал и сказала:
– Может, чокнемся? Твое здоровье.
Джульетта ответила и пригубила чуть-чуть вина. Подняв глаза, она увидела взгляд Линдсей, направленный на ее грудь. Платье канадки, удобно устроившейся на подушке, теперь задралось выше колен.
– Дамиан и Нифес за год до этого дали согласие в сентябре – октябре выступать в Бразилии. А в марте пришло приглашение из Берлина. Дамиан поначалу не заинтересовался. И за работу взялся Эктор. Ты ведь знаешь, что они не очень-то любят друг друга?
Джульетта кивнула.
– Эктор стал собирать труппу для поездки, но когда в конце марта созрел для того, чтобы подписать контракт, продюсер вдруг отозвал свое предложение. Дело лопнуло. А еще через пару недель поползли слухи, что контракт подписал Дамиан. Ему вдруг во что бы то ни стало понадобилось в Германию. И он обрабатывал продюсера до тех пор, пока тот не предложил работу именно ему. Можешь себе представить, что тут началось. Все сочли его поступок безобразным. Настолько, что он не мог найти танцоров для шоу. Ему объявили бойкот. И это здесь, в стране, где количество безработных танцоров, перебивающихся с хлеба на воду, поистине огромно! Нифес устроила ему сцену. Они к тому времени и так уже разъехались или, во всяком случае, были на грани. Но танцевали по-прежнему вместе. Никто не мог понять, с чего это вдруг Дамиану понадобилось в Берлин. Предложение из Бразилии было гораздо интереснее, в том числе и с финансовой точки зрения. И потом, по отношению к Эктору это свинство… так себя не ведут.
Джульетта наморщила лоб.
– Откуда тебе известны такие подробности?
– Слухами земля полнится. Дамиан вдвое снизил цену, названную Эктором. Убедил продюсера, что ему удастся поставить шоу, используя в основном берлинских танцоров. Он, мол, приедет на пару месяцев раньше и обучит людей. Придется, конечно, заплатить ему за обучение, таким образом, сам он получит даже больше денег.
– Так все и вышло?
– Конечно. Европейские танцоры даже и мечтать не могли об уроках у Дамиана. А выступать вместе с ним в шоу – огромная честь для любителей. Продюсер счел предложение прекрасным, к тому же стоимость проекта за счет этого заметно снизилась. Нифес отправилась в Бразилию, Дамиан поехал в Берлин, чтобы подыскать подходящих танцоров и начать репетировать. Европейские танцовщики на сцене вместе с Дамианом! Полный бред. Даже смешно.
Джульетта вспомнила свой разговор с Лутцем. У него было другое мнение по поводу того, почему в шоу задействованы берлинские артисты.
– Но ведь Нифес все-таки приехала в Берлин, – возразила Джульетта.
Линдсей лишь многозначительно опустила глаза и изобразила губами поцелуй.
– Тебя это удивляет? – спросила она, щелкнув пальцами. Проигнорировав иронию, Джульетта продолжала:
– Один берлинский танцор сказал мне, что Дамиан потому пригласил европейцев, что в его постановке речь идет о гомосексуалистах.
– Вот как?
– Ни один аргентинец, мол, не согласится такое танцевать.
– Интересная теория. Как же тогда эту пьесу ставили здесь и уже не один раз?
Джульетта пожала плечами.
– Откуда я знаю? Просто рассказываю, что слышала.
Линдсей подняла брови и заговорила:
– Многие великие танцоры танго были голубыми. Начать хотя бы с Карлоса Гардела. Он ведь так никогда и не женился. Почему, интересно?
Имя великого певца прозвучало внушительно.
– Никогда не женился?
– Нет. Не женился. Смешно, правда? Один из самых великих исполнителей танго и женских кумиров в двадцатом веке никогда не имел постоянной подружки.
– Ни одной подружки? За всю жизнь?
– Он умер молодым, как и положено герою мифа. На вершине славы. Авиакатастрофа. Его лучший друг через пятьдесят лет, умирая, сказал в интервью, что Карлито предпочитал делать это с мужчинами. Нация была в шоке. Трансляцию интервью прервали. Через две недели передачу повторили, но старик, похоже, так и не понял, чего от него хотят, и произнес второй раз то же самое. До третьего повторения дело не дошло, потому что он умер. Наверное, так лучше всего. Теперь даже слепому ясно, что танго тесно переплетается с гомосексуальной культурой.
Джульетта открыла от удивления рот:
– Что ты сказала?
– Что сказала, то сказала. Ну, ясно же. Изначально это был чисто мужской танец. Ты разве не знала?
– Нет.
– Около тысяча восемьсот восьмидесятого года, когда этот танец только появился, в Буэнос-Айресе катастрофически не хватало женщин. Типичная ситуация в периоды массовой миграции. Разумеется, происходила жесткая борьба за внимание тех немногих, которые все-таки имелись в наличии. И танго стало одним из способов конкурентной борьбы. У хороших танцоров больше шансов. Но ведь самые лучшие танцоры, просто в силу своей природы, – это негры, которых тут, кстати, было предостаточно. У негров была собственная музыка и танец. Кандомба. Отзвуки этой музыки до сих пор можно уловить в танго. Белые мужчины проигрывали в танцах по сравнению с черными. Но при этом не хотели становиться на одну ступень с ними, стремились к обособлению. И они стали высмеивать черных, передразнивать их. Так скорее всего появился прообраз танго. Недостаточное количество женщин вынуждало мужчин проводить время друг с другом. Вместе стоять в очереди перед борделем, пить и курить, драться, заглушая тоску о потерянной родине, а в остальное время – петь и танцевать танго. Как думаешь, почему танго потом запретили? Уж точно не потому, что оно якобы чересчур сексуально. Отнюдь. Тогда запретили бы и другие танцы. Просто никакой другой танец не пробуждал еще в западном мире столь ярко выраженных иррациональных страхов и такой безысходной тоски. А почему? Уж не потому, что там все, дескать, крутится вокруг женской юбки.
– Почему же?
– Танго показывает грядущее подавление роли белого мужчины. Мужчина становится женственным. Плачет, жалуется, всхлипывает, словно какая-нибудь девица. Только вслушайся в тексты! В восьми из десяти поют о том, как некто, сидя в пивной, надирается и воет, страдая по покинувшей его женщине. Не слишком сочетается с образом мачо, у которого все под контролем, не правда ли? В тридцатые годы один тип написал статью, где излагал примерно те же мысли, что и я сейчас. И почему же, интересно знать, возрождение танго приходится как раз на восьмидесятые годы двадцатого столетия? Как ты полагаешь?
Джульетта только помотала головой. Рассуждения Линдсей казались ей абсурдными, но одновременно и весьма интересными.
– Разумеется, из-за феминизма. Женщина вдруг снова стала редкостью. Выиграв к концу двадцатого века войну полов, она обрела власть и потихоньку приступила к кастрации мужчин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52