— Это смелый ход, — пробормотал я, стараясь поскорее оставить ужасную вонь позади.— Согласен, — сказал Элиас. — Думаю, он должен быть успешным. Ваши враги, сударь, знают, кто вы и чем занимаетесь. Они сумели заставить вас прийти к ним, они сумели найти вас. Теперь, сударь, ваша очередь выявить их слабости. Этот мошенник Рочестер изо всех сил старается скрыть свою личность, но никто не может быть неуловимым. Он совершал ошибки, и мы вскоре узнаем, какие именно.— Иначе и быть не может, — возбужденно согласился я. — Думаю, эта его фальшивая личина не рассчитывалась на такое тщательное расследование, которое мы предпримем.Элиас кивнул.— До тебя начинает доходить смысл теории вероятности, — сказал он. — Предполагая, что обязаны существовать жертвы, ты выяснишь, кто преступник.— Если бы у нас была рукопись отца…— Я только сейчас понял, что значила потеря этого документа. — Будь она у нас в руках, мы бы такой муравейник могли разворошить…— Так ты уже разворошил, — заметил Элиас. — Поэтому ее и украли.Он был прав. Мне было необходимо научиться думать, как он, если я собирался осилить своих противников.Додумавшись поместить объявление, я переполнился восторгом от осознания собственной находчивости и сгорал от нетерпения рассказать дяде. Дверь дядиного кабинета была приоткрыта, и я надеялся, что он не занят. Но вскоре оказалось, что я ошибался. Из кабинета доносились голоса, и я собирался уйти, чтобы вернуться в более удобное время, но что-то меня насторожило. Один голос принадлежал Ною Сарменто, и, хотя я не испытывая симпатии к этому человеку, меня не удивило, что он разговаривал с дядей. Меня поразил другой голос, так как он принадлежат не кому иному, как Абрахаму Мендесу, подручному Джонатана Уайльда.Я быстро отошел от двери, слишком быстро, так как услышал лишь несколько слов из их разговора, но я не мог находиться там, где меня могли обнаружить и обвинить, что я шпионю за своими родственниками.Я вышел из дома и стал ждать на улице, прохаживаясь взад-вперед в течение часа, пока не увидел, как Сарменто и Мендесвыходят из дома вместе. Справедливости ради следует сказать, что они вышли из дома одновременно, поскольку между ними не было ничего похожего на взаимодействие. Просто они покидали одно и то же место в одно и то же время.Я пошел к ним навстречу, прежде чем они разошлись.— Эй, джентльмены! — воскликнул я с показной веселостью. — Приятно видеть вас обоих, особенно вас, мистер Мендес, выходящими из дома моего дяди.— Что вам нужно, Уивер? — спросил Сарменто с кислым лицом.— И вас, мистер Сарменто, — продолжал я, охваченный гневом. — Вас, милый друг мистер Сарменто. Я не видел вас с тех самых пор… Когда это было? А, вспомнил: после маскарада вы юркнули в толпу, как раз после неудачного покушения на меня. Как вы поживаете, сэр?Сарменто что-то с отвращением прокудахтал, будто я сказал нечто непристойное в хорошем обществе.— Я вас не понимаю и не хочу понимать, — сказал он, — и не собираюсь терять время на человека, который несет чепуху.Он резко повернулся, дабы с достоинством удалиться, и направился прочь, но несколько раз оборачивался посмотреть, не преследую ли я его. Он выкручивал шею, пока не повернул за угол и не скрылся из виду.Я хотел броситься ему вдогонку, но Меидес стоял на месте, словно ждал, что я заговорю с ним о деле, которое его привело. Без всякого сомнения, я мог побеседовать с Сарменто, когда мне было удобно, с Мендесом было иначе.— Рад видеть вас в таком приподнятом настроении, сэр, — сказал он. — Надеюсь, расследование идет успешно.— Да, — сказал я, хотя мое хорошее настроение улетучилось. — В данный момент меня занимает один любопытный вопрос. А именно: что вы делали в доме моего дяди?— Нет ничего проще, — сказал он. — Я приходил по делу.— Подробности, мистер Мендес, подробности. Какое у вас может быть дело?— Просто у мистера Лиенцо на руках оказалась некая модная ткань, которой наше чересчур ревностное правительство не позволяет торговать. Он доверил мне этот товар несколько месяцев назад, и поскольку я нашел покупателя, то хотел лишь заплатить вашему дяде то, что ему причиталось.— А. какую роль играл в этом деле Сарменто?— Он доверенное лицо вашего дяди. Как вам известно. Он работал с вашим дядей, когда я приехал.Вы ведь, — добавил он с усмешкой, — не подозреваете дядю в чем-нибудь неподобающем? Мне бы не хотелось, чтобы вы порвали с ним отношения, как когда-то с вашим отцом.Я напрягся от этих слов, которые, я был уверен, имели своей целью меня разозлить.— На вашем месте, сударь, я бы поостерегся. Не пытаетесь ли вы проверить, ровня я вам или нет?— Я не собирался вызвать ваш гнев, — елейным голосом сказал он с напускным миролюбием. — Мои слова вызваны беспокойством. Видите ли, я прожил здесь много лет, видел, как страдал ваш отец, потеряв сына, который пал жертвой гордыни. Думаю, как его, так и вашей.Я хотел ответить, но не знал, что сказать, и он продолжил:— Хотите, сэр, я расскажу вам одну историю про вашего отца? Думаю, вы сочтете ее занятной.Я стоял молча, не зная, что он может рассказать.— За два или три дня до несчастного случая, который стоил ему жизни, он пришел ко мне домой и предложил солидную сумму денег за выполнение его поручения.Он хотел, чтобы я задал вопрос, и я его задал:— Какого поручения?— Оно показалось мне странным, поверьте мне. Он хотел, чтобы я доставил сообщение.— Сообщение, — повторил я. Я не мог скрыть растерянности.— Да. Это было настолько странно, что я, стараясь быть тактичным, объяснил мистеру Лиенцо, что доставлять записки ниже моего достоинства. Он смутился и объяснил, что опасается, будто кто-то может причинить ему вред. Он подумал, что такой человек, как я, может доставить сообщение, не подвергая себя опасности и не привлекая внимания.Его рассказ задел меня больше, чем я ожидал. Мендеса наняли выполнить поручение, которое мог выполнить я, если бы не порвал отношений с отцом. Отец нуждался в человеке, на чью силу и смелость он мог бы рассчитывать, но он не обратился ко мне, возможно это ему даже в голову не пришло. А если бы он обратился, как бы я к этому отнесся?— Я доставил записку адресату, — продолжал Мендес, — который в то время находился в кофейне Гарравея на Биржевой улице. Человек открыл записку и пробормотал лишь: «Черт, Компания и Лиенцо в один день». Вы знаете, кто был получателем записки?Я не сводил с него глаз.— Человек, о котором вы спрашивали у мистера Уайльда. Персиваль Блотвейт.Я облизал пересохшие губы.— Мистер Блотвейт написал ответ? — спросил я. Мендес кивнул, довольный собой:— Мистер Блотвейт попросил передать вашему отцу, что он благодарит его за честь, которую тот оказал ему, сообщив эти сведения, и что он, Блотвейт, будет держать их в тайне, пока не обдумает.— Уайльд отрицал, что ему что-либо известно о Блотвейте, и вдруг вы рассказываете мне эту историю. Я должен верить, что вы противопоставляете себя Уайльду? Скорее всего этот разговор между евреями — часть его плана.— Столько загадок! — улыбнулся Мендес. — Если бы вы лучше учились в школе, у вас бы, возможно, хватило ума создать какой-то порядок из этого хаоса. Хорошего вам дня, сэр. — Он приподнял шляпу и ушел.Я стоял, обдумывая его слова. Мой отец искал контакта с Блотвейтом, человеком, который тайно встречался с Сарменто. Мой дядя встречается с Сарменто и Мендесом. Что все это могло значить?Я не мог больше ждать и решил все выяснить. Я снова вошел в дом и смело поднялся в кабинет дяди. Он сидел за столом, изучая какие-то бумаги, и широко улыбнулся, увидев меня.— Добрый день, Бенджамин, — радостно сказал он. — Какие новости?— Я думал, вы мне расскажете, — сказал я, не скрывая раздражения. — Например, можно начать с дел, которые вы ведете с Мендесом.— С Мендесом, — повторил он. — Я говорил тебе, какие у меня с ним дела. Он просто хотел расплатиться со мной за ткани, которые для меня продал. — Он внимательно следил за моим выражением лица.— Я не понимаю, зачем вам иметь дело с таким человеком, — сказал я . — Может быть, — ответил он, слегка ожесточившись. — Но тебе и незачем понимать мои дела, так?— Думаю, не так, — возразил я. — Я провожу расследование, которое связано с таинственными делами вашего брата. У меня возникли подозрения относительно хозяина Мендеса. Думаю, у меня есть, право знать о том, что вызывает у меня беспокойство.Дядя поднялся со своего кресла, чтобы посмотреть мне в глаза, будучи на одном со мной уровне.— Не могу не согласиться, — сказал он осторожно. — Но я бы предпочел, чтобы ты делал это не в таком обвинительном тоне. Что именно тебя беспокоит, Бенджамин? Что я в сговоре с Джонатаном Уайльдом и пытаюсь вовлечь тебя… сам не знаю во что? Вспомни, кто я.Я сел и сказал себе успокоиться, не желая раззадоривать дядю. Возможно, он был прав. У него давние связи с Мендесом. Не мог же я просить его прервать эти связи, потому что мне не нравится ни Мендес, ни его хозяин.— Думаю, я погорячился, — наконец промолвил я. — Я вовсе не хотел осуждать ваше поведение, дядя. Я просто не знаю, кому можно доверять. И я никому не доверяю, в особенности тем, кто связан с Джонатаном Уайльдом. Меня чрезвычайно заботит, что вы ведете дела с Мендесом. Вы можете думать, будто у вас старые деловые связи, но меня не удивит, если у него на уме кое-что другое.Мой дядя тоже успокоился. Он сел в кресло и расслабился.— Я знаю; ты делаешь все, чтобы раскрыть тайну этих смертей, — сказал он. — Меня восхищает твое упорство, но нельзя забывать, что, стараясь восстановить справедливость по отношению к умершим, нам нужно оставаться среди живых. Я не могу бросить свои дела из-за этого расследования.— Я понимаю, — вздохнул я. — Но Уайльд, дядя. Не думаю, что вы отдаете себе отчет, насколько он опасен.— Думаю, он действительно опасен, когда речь идет о воровстве и тому подобном, — сказал дядя примирительно. — Но в нашем случае речь идет о текстиле. Тебе повсюду мерещатся заговоры, Бенджамин. Тебе все кажется подозрительным.Я задумался над его словами. Элиас отметил, что опасность расследования заговора заключается в том, что все злодеяния скрыты в одинаковой степени. По всей видимости, я придавал слишком большое значение делам, которые мой дядя вел с Мендесом.— У меня никогда не было никаких дел с Уайльдом, — продолжат он. — И мистер Мендес всегда вел себя достойно. Мне понятна твоя озабоченность, но я не мог отказаться получить причитающиеся мне деньги, оттого что тебе этот человек не нравится. Но если хочешь, я прекращу дела с ним, пока не закончится расследование.— Я бы был чрезвычайно благодарен.— Вот и хорошо, — сказал он радостно. — Я рад, что мы разрешили эту проблему. Я знаю, ты не хотел проявлять излишней суровости, но был немного резок. Ты, конечно, не хочешь бросать свое расследование, но, может быть, стоит отложить его на несколько дней и собраться с мыслями?Я кивнул. Возможно, подумал я, он и прав. Несколько дней отдыха пошли бы мне на пользу. Но так или иначе, другого выбора у меня не было. Я не знал, что делать, пока не принесет какие-нибудь плоды данное мной объявление.Полагая, что напряжение спало, дядя встал и налил нам обоим по бокалу портвейна, которого я не без удовольствия отведал. Когда бокал опустел наполовину, я осознал, что ничего не сказал дяде о своей затее с объявлением в «Дейли адвертайзер» и что у меня не было намерения это делать. Не то что я не поверил дяде, когда он объяснил, какие дела его связывают с Мендесом, но у меня не было убежденности, что я поверил ему целиком и полностью. Он мог оказаться жертвой обмана, как любой другой человек, а его упорное желание вести свои дела так, как он считал нужным, могло в определенных вещах играть роль шор.Я разговаривал с дядей радостно и с удовольствием, но предпочитал умалчивать о многом, например о моих подозрениях в отношении Сарменто, о своенравном и непонятном поведении Мириам, о покушении на мою жизнь и об объявлении, которое я разместил, а также о рассказе Мендеса насчет связи моего отца с Блотвейтом. Мне не хотелось верить, что поведение дяди объясняется чем-то иным, нежели долгой привычкой потакать своим прихотям, но в данном случае моя сдержанность казалась неуютно мудрой.Я жил в мучительном ожидании следующего четверга, когда выяснится, кто откликнется на мое объявление. Я не знал, что предпринять в моем расследовании, и у меня не было никакого желания браться за новое дело. Я бесконечно перебирал в уме известные мне факты и наблюдал за тем, как бледнеют синяки на моем лице. Я делал записи, составлял списки и чертил графики, дабы лучше понять сложные обстоятельства расследования, что, однако, не приблизило меня к разгадке.Я корил себя за то, что не дочитал отцовское сочинение до конца и не понял, в чем его суть, когда имел такую возможность. Я убедил себя, что там содержались все ответы и что, даже если это не так, в рукописи отец рассказывал, хоть и непрямо, об обстоятельствах своей смерти. Теперь этот текст был мне недоступен.По приглашению. Элиаса я провел одно утро на репетиции в театре на Друри-лейн, где был совершенно сбит с толку. Когда я просмотрел одну сцену из комедии Элиаса пятнадцать раз подряд и выучил каждую роль наизусть, комедия показалась мне остроумной, а игра актеров блестящей. Элиас ходил по сцене с важным видом, словно он был директором театра, показывая актерам, как следует стоять и как следует произносить текст. Когда я уходил, он вручил мне экземпляр пьесы, которую я позже прочел и нашел восхитительной.Вторую половину дня я провел с тетушкой Софией, сопровождая ее в светских визитах, и познакомился со знатными иберийскими еврейками из Дьюкс-Плейс. Некоторые из них были весьма молодыми и вовсе не замужними. Проведя несколько мучительных часов за безуспешными попытками изъясняться на португальском, я подумал, не решила ли тетушка подыскать для меня жену.Не желая дать моему расследованию остыть в ожидании четверга, я несколько раз посетил сэра Персиваля в его доме, но каждый раз его слуга отказывал мне во встрече. Несколько раз я оставлял для директора Банка Англии записки, но они оставались без ответа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67