Хотя, если мистер Блотвейт узнает об этом, он шкуру с меня спустит.Я улыбнулся и отвесил поклон:— Бенджамин Уивер, к вашим услугам.— Ох, — выдохнула она, будто хорошо одетые мужчины никогда не рассыпались перед ней в любезностях. Она смотрела на меня во все глаза, но потом, возможно вспомнив о своем месте, потупила взор. — Я Бесси, — присела она в реверансе и залилась краской, что доставило мне немалое удовольствие. — Я прачка.Странно, что холостяк вроде Блотвейта держал женскую прислугу, если, разумеется, ему не было нужно от нее что-то еще помимо стирки и уборки. Коли Бесси наняли на таких условиях, решил я, подобная девушка могла оказаться мне весьма полезной.— Тебе нравится работать у мистера Блотвейта, Бесси? — Я подошел поближе к хорошенькой маленькой прачке.— Да, нравится. — Она закивала с несколько излишним энтузиазмом, будто боялась, что я мог на нее пожаловаться, если решу, что она не совсем довольна.— Что он за человек?Она открыла от удивления рот. Понимала, что я ее испытываю, но не могла взять в толк, в чем именно.— Я не знаю, как ответить на такой вопрос. Но он прекрасный человек. — Она подняла глаза, словно неожиданно вспомнила что-то. — Сэр, лучше я пойду. Если мистер Стоктон, дворецкий мистера Блотвейта, увидит, как я разговариваю с джентльменом, мне не поздоровится, это точно.— Да, это было бы нежелательно. Но я хотел бы увидеться с тобой, Бесси, снова. Почему бы нам не договориться о встрече в таком месте, где тебе не надо было бы думать о мистере Стоктоне. Что ты об этом скажешь?Снова ее лицо, и шея, и грудь очаровательно залились краской. Она сделала глубокий реверанс и быстро выпрямилась.— Да, сэр, я бы этого хотела.— Насколько ты этого хочешь? — спросил я, достал шиллинг из кошелька и положил в ее ладонь. Я взял ее руку в свою и сжал в кулачок, нежно погладив ее пухленькие пальчики.— Очень хочу, — прошептала она.— И я тоже очень этого хочу. — Я отпустил ее руку и погладил ее личико. — Беги, Бесси, пока мистер Стоктон не пришел тебя искать.Она сделала реверанс и убежала.Я не такой человек, который пожалел бы потратить шиллинг-другой, чтобы завоевать сердце прачки в доме джентльмена. Однако меня занимали не только телесные удовольствия. Мне показалось нелишним завести союзника в доме Блотвейта, а если при этом она еще и красавица, тем лучше.Минут через десять после бегства Бесси в комнату вошел неопрятный лакей и возвестил, что Блотвейт меня примет. Я вышел вслед за ним из гостиной, миновал коридор и остановился у закрытой двери. Лакей постучался, отворил дверь, и я вошел в тесную комнату, обставленную так же мрачно, как и гостиная.В кабинете было больше света, но это не делало его светлее, так же как, несмотря на очевидную чистоту комнат, я не мог избавиться от чувства, что мои шаги поднимают тучи пыли. Стены были скрыты книжными полками, тома на них были подобраны по размеру. На полу у полок в беспорядке стояли стопки бухгалтерских книг, разрозненные листы валялись на полках и были втиснуты между страницами книг.Обстановка кабинета Блотвейта была тщательно продумана для того, чей дом свидетельствовал, что он не придает значения внешнему виду. Он был очень крупным человеком, но за огромным письменным столом не выглядел глупо, как взрослый, усевшийся на детский стульчик. Он восседал с величественным видом, как и подобало тому, кто был, в конце концов, одной из видных фигур финансового мира Лондона.Блотвейт сидел неподвижно, погрузившись в работу. Скромный черный парик и черное платье окутывали его огромную фигуру, словно дождевая туча. Рука, запачканная чернилами, лихорадочно бегала от бумаги к бумаге, словно он боялся, что не успеет переделать всю работу. В своем маниакальном усердии он казался мне одновременно и полоумным, и злодеем, человеком, который с равным успехом мог заказать убийство моего отца и пролить чернила на колени.Он вроде бы мало изменился со времен моего детства. Я запомнил его громадным, с непомерно маленькими ртом, носом, глазами на широком пухлом лице. Теперь он казался скорее отталкивающим, чем внушающим страх. Но я знал, что, если бы он встретился мне на улице или даже если бы я увидел его издали, я застыл бы от ужаса,Бегло взглянув на меня, Блотвейт отодвинул локтем мешавшие ему бумаги и набросился на следующий документ. Кипы бумаг покрывали всю поверхность стола. Некоторые страницы были целиком исписаны мелким почерком, на некоторых было всего по несколько слов. Я не мог представить, как человек, играющий столь важную роль в руководстве Банка Англии, мог жить в таком хаосе.— Мистер Уивер, — наконец произнес он, отложил перо и посмотрел на меня. Старые часы, такие же широкие, как их хозяин, и в половину его ростом, начали хриплый звон, но Блотвейт продолжал, чуть повысив голос: — Садитесь, пожалуйста. Полагаю, вы изложите свое дело без каких-либо проволочек.Садясь на казавшийся шатким стул перед столом, я заметил, как Блотвейт потянулся за листом бумаги, лежавшим на самом краю. Сделал он это естественно, но в то же время осторожно; тем не менее действие привлекло мое внимание, так же как и лист бумаги, который он закрыл рукой. Не знаю, что там было написано неразборчивым почерком, но в тот момент, когда Блотвейт отодвинул документ от меня подальше, в глаза бросилось не то какое-то слово, не то мысль или фраза. Свободной рукой он взял ближайший фолиант и накрыл им документ. Потом обернулся ко мне.Увидев, что я за ним наблюдаю, он недовольно прищурился.— Я в вашем распоряжении, — сказал он отрывисто. — Я отвел четверть часа для этой встречи, но оставляю за собой право прервать ее, если решу, что наш разговор непродуктивен.Я не мог сказать определенно, но казалось, мое присутствие заставляло его нервничать. Мне было приятно оттого, что он меня боится, как когда-то в детстве я боялся его. Теперь мы были с ним на равных или, по крайней мере, почти на равных. Во всяком случае, он решил, что в его интересах меня выслушать.— А что вы подразумеваете под продуктивностью нашей беседы? — сказал я, намеренно стараясь быть кратким.Блотвейт непонимающе заморгал, как загнанное животное:— А какие у меня могут быть ожидания? Это вы попросили о встрече.Мне был неприятен его холодный, изучающий взгляд, и я поспешил переменить тему:— Я здесь, мистер Блотвейт, так как расследую обстоятельства смерти моего отца.Его лицо оставалось невозмутимым, но он что-то записал на листке бумаги.— Странно, что вы пришли ко мне, — сказал он, не поднимая глаз. — Вы полагаете, я сведущ в управлении наемными экипажами?Меня задела его реплика. Я понял, что, несмотря на все мои усилия казаться важным, я по-прежнему чувствовал себя маленьким мальчиком в присутствии Блотвейта, будто он был старшим родственником или учителем. Я понял, что, заставляя его нервничать, чувствован себя скорее хулиганом, чем сильным человеком. У меня ничего не выйдет, если всякий раз, когда он бросит неодобрительный взгляд, я буду съеживаться от страха. Я непроизвольно выкатил грудь и решил вести себя с ним так, как повел бы с любым другим человеком.— Ничуть, — сказал я с некоторым раздражением, — но, насколько мне помнится, вам кое-что известно о моем отце.Он снова поднял голову:— Мы оба работали на бирже, мистер Уивер, занимаясь каждый своим делом. Я пришел на похороны вашего отца только из вежливости.— Но вам было что-то известно о нем, — настаивал я. — Так говорят.— Я понятия не имею, что вы слышали и чего вы не слышали…— Тогда я вам скажу, — сказал я, довольный, что взял инициативу в свои руки. — Мне стало известно, сударь, что вы пристально следили за жизнью и деятельностью моего отца. Что вы были в курсе всех его дел, знали круг его знакомств, были осведомлены обо всех его поступках. Мне лично известно, что однажды какое-то время вы испытывали интерес к делам и поступкам его детей, но впоследствии этот интерес переместился на самого отца.Он улыбнулся, приоткрыв непомерно большие неровные зубы.— Мы с вашим отцом были врагами. Я вижу, вы не забыли. Несмотря на то что эта вражда прекратилась давным-давно с моей стороны, разумнее полагать, я знаю, что ваши ближние не столь великодушны. — Он молчал какое-то время. — Я следил за вашим отцом на случай, если бы он попытался причинить мне вред. Этого не произошло.— Я надеялся, — продолжал я, — что, поскольку вы хорошо разбирались в делах моего отца, у вас могли бы быть какие-нибудь соображения о том, кто желал причинить ему вред.— Почему вы решили, что кто-то желал причинить ему вред? Насколько мне известно, его смерть произошла в результате несчастного случая.— Насколько мне известно, это не так, — ответил я и рассказал ему о подозрениях Уильяма Бальфура.Блотвейт слушал, как студент на лекции. Он что-то записывал, пока я говорил. Похоже, он обдумывал противоречивые аспекты моего повествования. Когда я закончил рассказ, его настроение изменилось. Он счел рассказ забавным, качал головой и снисходительно улыбался своим крошечным ртом.— Если Бальфур-сын только вполовину глупее Бальфура-отца, он глупец вдвойне. Послушайте, у меня нет презрения к бедности. Если у человека ничего не было с самого начала и ничего не оказалось к концу жизни, он такой же, как большинство людей на земле. Некоторые разбогатевшие люди смотрят с презрением на тех, кто беден, или на тех, у кого с самого начала не было ни гроша. Но я отношусь с презрением к тем, кто был когда-то богат и стал беден. У меня тоже были трудные времена, вы об этом, разумеется, знаете, но настоящий коммерсант может преодолеть временные трудности. Бальфур потратил все на сомнительные удовольствия и ничего не оставил семье. И я презираю его за это.— Мне кажется, подозрения его сына небезосновательны, — сказал я. И, помолчав, добавил: — Не берусь обсуждать достоинства самого сына.Он теребил краешек листка бумаги.— У вас есть какие-нибудь доказательства этих подозрений?Я решил пока никаких сведений не выдавать.Я пришел, дабы узнать, что известно Блотвейту, а не как он будет реагировать на то, что мне уже известно.— Будь у меня доказательства, — сказал я, — мне бы не требовалась ваша помощь. В данный момент у меня есть только подозрения.Он склонился ко мне, словно хотел показать, что теперь я всецело завладел его вниманием.— Признаюсь, у меня была личная антипатия к вашему отцу. Это сущая правда. Тем не менее в деловых вопросах я его уважал, как уважаю любого, кто поддерживает Банк Англии. Поэтому я готов сделать все, что в моих силах, дабы помочь вам. Таким образом я оказываю честь всем, кто уважает Банк Англии. Не скажу, что поверил в вашу фантастическую историю с заговорами, убийствами и пропавшими акциями, но, если вам необходимо провести расследование, я никоим образом не стану препятствовать.Будет лучше, решил я, если я покажу, что ценю его так называемое великодушие.— Благодарю вас, мистер Блотвейт.Он в задумчивости поглаживал свой подбородок.— Меня также возмущает тот факт, что кто-то может безнаказанно убить представителя вашей расы, — продолжал он. — Нет нужды говорить, что мы, диссентеры, почти так же гонимы, как вы, евреи. Я не вправе допустить, чтобы человек мог убить другого, не страшась наказания, поскольку его жертва не принадлежит Англиканской Церкви.— Я уважаю ваше чувство справедливости, — осторожно сказал я.Он откинулся на спинку стула и сложил руки на своей широкой груди.— К сожалению, мне не известно ничего такого, что могло бы вам помочь. Могу лишь сказать одно: за несколько недель до несчастного случая до меня дошли слухи о вашем отце. Говорили, что каким-то образом он стал врагом «Компании южных морей».Я пытался изобразить на лице умеренный интерес, хотя в голове у меня крутились тысячи вопросов, ни один из которых я не мог сформулировать. То, что до Блотвейта дошли слухи о вражде между отцом и Компанией, ничего не доказывало, но подтверждало важность рукописи, которую обнаружил мой дядя.— Расскажите все, что вы слышали.— Боюсь, мне больше нечего рассказывать, — сказал он и развел руками. — Люди не критикуют Компанию открыто, мистер Уивер. Она слишком влиятельна. Я только слышал, что ваш отец планировал сделать что-то, что могло бы нанести «Компании южных морей» вред. Я так и не узнал, что это был за план и какой вред намеревался нанести Компании ваш отец.— А от кого вы это слышали?— Не могу сказать, — покачал он головой. — Это было давно. Я тогда не придал этому значения. Деловые люди часто обмениваются информацией мимоходом. Жаль, что я не обратил на это внимания.— Мне тоже жаль.— Если мне станет что-нибудь известно, я с вами непременно свяжусь. Могу дать один совет. Если вы действительно полагаете, что вашего отца убили, вам необходимо выяснить, что он мог сделать, чтобы разгневать «Компанию южных морей». Затем нужно выяснить, какие действия могла предпринять Компания.— Что мог сделать человек, чтобы вызвать ее гнев? Блотвейт развел руками — не знаю, мол.— Не могу сказать, сударь, как думают руководители «Компании южных морей». Если бы кто-то угрожал их прибыли, стали бы они его преследовать? Не могу сказать. Но думаю, у вашего отца не было большего врага на момент его смерти.— Иными словами, вы полагаете, что Компания послала своих агентов убить человека, который угрожал их прибыли?— Я этого не говорил, — холодно возразил Блотвейт. — Я лишь сказал, что директора «Компании южных морей» — амбициозные люди. Я не знаю, на что они способны пойти, дабы защитить свои амбиции.Я не поверил равнодушию, с каким он намекал на преступность Компании. Во времена моего детства Блотвейт зарекомендовал себя искусным заговорщиком, и он не поднялся бы так высоко, если бы не научился быть хитроумным. Его осторожность в оценке Компании свидетельствовала о том, насколько он хотел, чтобы я поверил в его доводы.— Эти амбиции, — сказал я тем же непринужденным тоном, что и Блотвейт, — угрожали Банку Англии, не так ли? Ведь «Компания южных морей» — ваш самый опасный конкурент. Я полагаю, вам бы пошло на пользу, пролей я свет на неблаговидные действия Компании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67