Дэвид Лисс: «Заговор бумаг»

Дэвид Лисс
Заговор бумаг



OCR, вычитка Татьяна
«Заговор бумаг»: Азбука-классика; СПб.; 2006

ISBN 5-352-01789-3Оригинал: David Liss,
“A Conspiracy of Paper”, 2000

Перевод: Ирина Нелюбова
Аннотация Впервые на русском — выдающийся исторический детектив, лауреат премии «Эдгар» за лучший дебют 2000 года.Бенджамин Уивер — бывший знаменитый боксер, а ныне частный детектив — разыскивает пропавшие вещи и выбивает долги для своих аристократических клиентов в имперской столице — Лондоне. Очередной заказчик поручает ему расследовать убийство его собственного отца, биржевого маклера, с которым Уивер десять лет не общался. Цепочка улик заставляет его метаться между игорными домами и кофейнями, аристократическими гостиными и борделями, выходя на след широкомасштабного заговора, способного потрясти устои самой империи, причем церемониться с лишними свидетелями скрытые в тени заговорщики отнюдь не склонны… Дэвид ЛИССЗАГОВОР БУМАГ Глава 1 Уже в течение нескольких лет представители книготоргового сословия настойчиво убеждали меня записать мои мемуары на бумагу, считая, что многие с готовностью истратят несколько, шиллингов, дабы узнать о правдивых и необыкновенных приключениях в моей жизни. Несмотря на то что я обычно отклонял подобные идеи как не заслуживающие моего внимания, не стану утверждать, что никогда не задумывался об этом серьезно, поскольку мне довелось увидеть и пережить столь много интересного и приходилось неоднократно и с удовольствием рассказывать истории из своей жизни в кругу друзей, собравшихся за столом после обеда. Однако есть разница между историями, рассказанными поздним вечером за бутылочкой бордо, и книгой, которую может взять в руки н внимательно изучить любой. Мне, безусловно, доставляла удовольствие идея изложить историю своей жизни, но я также отдавал себе отчет в том, что публикация будет щекотливым делом, поскольку детали и особенности моих приключений затронули бы такое большое число живущих поныне людей, что подобная книга могла бы стать предметом иска, по меньшей мере. И все же идея меня заинтересовала, даже, я бы сказал, увлекла, что можно, без сомнения, объяснить тщеславием, которое в крови любого мужчины, а в моей крови, вероятно, как ни у кого другого. Учитывая все это, я решил написать эту книгу, как считаю правильным. Если господам с Граб-стрит угодно строить домыслы, дадим им такое право. Что же касается меня, я буду писать так, чтобы представить правдивую картину этих событий, если не для современников, то для потомков.Я долго терзался нерешительностью, с чего бы начать, поскольку был очевидцем многих событий, которые могли быть интересны широкой аудитории. Может быть, стоит начать, как авторы романов, с моего рождения? Или как поэты, с середины действия? Наверное, и ни то и ни другое мне не подходит. Думаю, следует начать мой рассказ с того дня, а прошло уже более тридцати пяти лет, когда я встретил Уильяма Бальфура, поскольку именно дело, касающееся смерти его отца, принесло мне скромный успех и некоторую известность. Однако до сих пор мало кто знает всю правду об этом деле.Мистер Бальфур впервые посетил меня однажды поздним утром в октябре 1719 года. Это был беспокойный год для нашего острова: народ жил в постоянном страхе, что французы окажут поддержку наследнику свергнутого короля Якова, чьи сторонники-якобиты постоянно грозили вновь овладеть британским престолом, Наш немецкий король занимал трон всего четыре года, и борьба за власть между его министрами создавала ощущение хаоса во всей столице. Все газеты с возмущением писали о бремени национального долга, который, по их убеждению, никогда нельзя будет выплатить и который все увеличивался. Это было время изобилия, а также хаоса, рока и богатых возможностей. Это было прекрасное время для человека, чьи средства к жизни зависели от преступности и неразберихи.Политикам было мало до меня дела, а меня волновал лишь собственный долг. В тот же день, с которого я начал свой рассказ, помимо шаткого финансового состояния меня беспокоили еще более насущные проблемы. Я давно проснулся, но только что встал и оделся, когда моя домовладелица миссис Гаррисон сообщила, что меня хочет видеть господин христианской наружности. Моя милая домовладелица считала необходимым всякий раз подчеркнуть, что ко мне пришел христианин, хотя в течение нескольких месяцев, что я жил у нее, я был единственным евреем, который когда-либо переступал порог ее дома.В то утро мысли мои были в беспорядке, и я не намеревался принимать никаких посетителей, тем более незнакомых, поэтому я велел миссис Гаррисон отослать гостя, но она, будучи натурой решительной, бесстрашно вернулась назад и сказала, что у господина ко мне срочное дело.— Он говорит, это связано с убийством, — сказала она невозмутимым тоном, каким обычно сообщала о повышении арендной платы. Ее бледное, испещренное жилками лицо ожесточилось, выражая неудовольствие. — Именно так он и сказал, без обиняков: с убийством. Не могу сказать, что мне доставляет удовольствие, мистер Уивер, когда в мой дом приходят люди и говорят об убийстве. Я не совсем понимал, отчего, если это слово ей настолько неприятно, она произносит его так громко, что слышно во всех комнатах, но решил, что мой долг успокоить ее.— Я вполне вас понимаю, сударыня. Очевидно, господин сказал «убранство», а не «убийство», — солгал я, — поскольку я в данный момент интересуюсь текстилем. Пригласите, пожалуйста, его подняться ко мне.Слово «убийство» привлекло внимание не только миссис Гаррисон, но и мое. Поскольку не далее как двенадцать часов назад я имел отношение к кое-какому убийству, я решил, что дело может касаться меня непосредственно. Этот Бальфур, конечно, окажется любителем копаться в грязи, жалким жуликом, которыми кишит Лондон, ублюдком из тех, что рыщут по сырым вонючим улочкам у Темзы в поисках наживы и не гнушаются ничем. Без сомнения, он слышал что-то о злоключении, в которое я попал, и пришел просить меня заплатить за его молчание. Я отлично знал, как избавляться от людей подобного сорта. Только не с помощью денег, ведь если дать такому жулику хоть сколько-нибудь, он обязательно потребует еще. Я давно пришел к выводу, что в подобных случаях проблемы лучше решать с помощью силы. Надо было применить что-нибудь бескровное, что-нибудь, что не привлекло бы внимания миссис Гаррисон, когда я буду провожать мерзавца к выходу. Женщина, которой не нравится, когда в ее доме говорят об убийстве, едва ли одобрит, что из человека будут вышибать дух прямо у нее на лестнице.Я навел подобие порядка в своей приемной, как я ее называл. Я занимал в доме миссис Гаррисон две комнаты: в одной жил, а другая использовалась для деловых целей. Подобно многим коммерсантам, а именно им я себя представлял даже в то время, я привык устраивать встречи в местной кофейне, но поскольку моя работа носила конфиденциальный характер, это не позволяло моим клиентам посещать подобные общественные места. Поэтому я разместил в комнате несколько удобных стульев, круглый стол и симпатичные полки, предназначенные для книг, но которые я использовал по большей части для хранения вина и сыра. Отделкой занималась миссис Гаррисон и, выкрасив стены в бело-розовый цвет и повесив на окна голубые шторы, сделала комнату излишне жизнерадостной. Однако несколько клинков и плакатов с борцами на стенах придали ей относительно мужской характер.Я гордился своими комнатами и считал, что их благородное убранство помогало побороть чувство скованности у господ, которые обращались за моими услугами. Моя профессия часто связана с малоприятными вещами, и я пришел к заключению, что клиенты предпочитали считать, будто речь идет о коммерции, и только.Должен сказать, хотя меня могут упрекнуть в тщеславии, что я также гордился и своей внешностью. После, стольких лет, проведенных на ринге, мне практически удалось избежать таких отметин, придававших другим ветеранам кулачного боя вид головорезов, как выбитый глаз, размозженный нос или какое-нибудь другое уродство. Я мог похвастать лишь парой небольших шрамов на лице и маленькими неровностями на переносице, свидетельствовавшими о неоднократных переломах носа. По правде говоря, я считал себя достаточно красивым мужчиной и одевался скромно, но аккуратно. Я всегда носил только чистые сорочки, самым старым из моих камзолов и жилетов было не более года. Однако я не принадлежал к числу бойких франтов, разодетых по последней моде в кричащего цвета камзолы и брыжи. Человек моего рода занятий предпочитает простую одежду, не привлекающую к нему излишнего внимания.Я сел за большой дубовый письменный стол, повернутый в сторону двери. Сидя за этим столом, было удобно работать, но я также заметил, что это придает мне важный вид. Вооружившись пером, я принял вид человека чрезвычайно занятого и недовольного, что его отвлекают от дела.Однако, когда миссис Гаррисон ввела посетителя, я с трудом сдержал удивление. Уильям Бальфур был не мошенником, как мы в то время называли воров, а изысканно одетым и благородной наружности джентльменом лет на пять моложе меня; я бы дал ему двадцать два или двадцать три года. Это был высокий, худощавый, сутулый мужчина с тревожным выражением на широкоскулом, приятном лице, которое слегка портили рубцы от оспы. На нем был дорогой парик, но пятна и,желтоватый цвет, проступавший сквозь пудру, выдавали его возраст и изношенность. То же самое можно было сказать о его платье: сшитое у хорошего портного, оно выглядело немного изношенным и покрытым пылью дороги, суматохи и дешевого жилья. Особенно обветшалым был его жилет, некогда украшенный кружевом и серебряным шитьем. У Бальфура было странное выражение глаз, я не мог точно определить, что в них — подозрительность, усталость или поражение. Он рассматривалменя со скептицизмом, к чему я, впрочем, привык. Понятно, что большинство из входящих в эту комнату соответствующим образом готовились. Некоторые напускали на себя презрительный вид, некоторые смотрели с сомнением или с превосходством. Некоторые даже — с восхищением. Последние видели меня в зените бойцовской славы, и их любовь к спорту пересиливала чувство неловкости, которое они испытывали при необходимости обращаться за помощью к еврею, который разбирался с чужими неприятностями. Этот Бальфурсмотрел на меня ни как на еврея, ни как на борца, а как-то иначе, словно я был здесь вовсе ни при чем, — будто на слугу, который должен был отвести его к нужному ему человеку.— Сударь, — сказал я, вставая, когда миссис Гаррисон закрыла за собой дверь.Я слегка поклонился, на что Бальфур с обреченной покорностью ответил поклоном. Я предложил ему стул у стола, после чего вернулся на свое место и сказал, чтожду его распоряжений.Он колебался, не решаясь приступить к делу, тем временем изучая меня. Я бы сказал, он таращил на меня глаза, как смотрят на зрелище, а не на человека. Он с явным неодобрением осмотрел мое лицо и платье (хотя и то идругое были чище иаккуратнее, чем у него) и остановился на волосах. В отличие от настоящих джентльменов, я не носил длинный парик с буклями, а зачесывал локоны назад и перехватывал их бантом.— Вы, я полагаю, Бенджамин Уивер, — наконец вымолвил он срывающимся от волнения голосом. Он даже не заметил, как я кивнул в знак согласия. — Меня привело серьезное дело. Мне не доставляет удовольствия испытывать нужду в ваших особого рода услугах, но я нуждаюсь в помощи, которую может оказать только такой человек, как вы.Он неловко заерзал на стуле, и у меня закралось сомнение, что мистер Бальфур был тем, за кого себя выдавал, что, возможно, он занимая куда низшее социальное положение и только представлялся джентльменом. В конце концов, он сказал миссис Гаррисон об убийстве, но теперь я не был вовсе уверен, что речь шла об убийстве, которое так занимало мои мысли.— Надеюсь, что смогу быть вам полезен, — сказал я с профессиональной любезностью. Я положил перо и слегка склонил набок голову, давая понять, что я весь внимание.Его руки сильно дрожали, когда он рассматривал свои ногти с неправдоподобным равнодушием.— Да, это неприятное дело, поэтому, уверен, вы с ним справитесь.Я отвесил небольшой поклон и сказал, что он слишком добр, или какую-то другую банальность, но он едва слышал мои слова. Несмотря на все его попытки изобразить модную для того времени апатию, он производил впечатление человека, который вот-вот задохнется, словно кто-то затянул ворот у него на шее. Он кусал губы, его взгляд блуждал по комнате.— Сударь, — сказал я, — простите великодушно, но вы выглядите обеспокоенным. Могу я предложить вам бокал портвейна?Мои слова, подобно пощечине, привели его в чувство, и он снова напустил на себя вид равнодушного франта.— Полагаю, должны быть менее бесцеремонные способы, чтобы выведать у джентльмена о его несчастьях. Тем не менее я приму приглашение и выпью вина, невзирая на его сомнительное качество.Отнюдь не из уважения к нему я позволил Бальфуру меня оскорблять. С опытом я постепенно понял, что знатным вельможам было крайне необходимо демонстрировать свое превосходство — даже не перед человеком, которого они наняли, чтобы уладить их личные дела, но перед профессией как таковой. Выпады Бельфура не следовало воспринимать персонально, так как они не были направлены против меня. Я также знал, что, если мне удавалось услужить такому человеку, память о своем неучтивом поведении часто заставляла его быть более щедрым и рекомендовать мои услуги знакомым. Поэтому я отбросил оскорбления мистера Бальфура, как медведь смахивает охотничьих собак, которые дразнят его, заманивая в ловушку. Я налил ему вина и занял свое место за столом.Он сделал глоток.— Я не обеспокоен, — заверил он меня. Если качество вина приятно удивило моего гостя, на что я, естественно, рассчитывая, то он не счел нужным сказать об этом.— Я определенно утомлен, поскольку плохо спал этой ночью, и, — он сделал паузу и пристально на меня посмотрел, — я скорблю по отцу, не прошло и двух месяцев после его кончины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67