Впрочем, Его величество добивался именно этого эффекта. Он любил развлекаться подобным образом. Сейчас его целью была корчма на дороге в пяти милях от Понтуаза. После известных прошлогодних событий, Филипп решил обосноваться в этом городке, подальше от непредсказуемых и ненавидимых им парижан. Лувр он никогда не любил, а теперь еще и не доверял ему.
Поднялась вверх королевская рука, шайка костюмированных разбойников стала шагом спускаться по некрутому склону, поросшему молодыми дубами, к длинному деревянному строению, дымящему сразу двумя трубами. Это была корчма «Пьяный толстяк».
Филипп предполагал развлечь себя ролью лесного налетчика. Забавно, что это у его брата Карла была в королевстве устойчивая репутация человека беспутного и загульного, в то время, как именно старший брат был автором идей всех необычных и кровопролитных приключений. И даже их деятельным участником. Не хотела приставать к нему легкомысленная слава и все.
С тяжелым лошадиным храпом, усиленно гремя ржавым железом и грязно сквернословя, «разбойники» влетели во двор, огороженный жердевым забором. Шуму было много. Кудахтали куры, визжали свиньи, с предсмертными воплями причитали женщины. Хозяин корчмы, голый по пояс гигант в кожаном фартуке, выбежал на крыльцо с тесаком, собираясь защищать свое добро и тут же получил пятифунтовую арбалетную стрелу в волосатую грудь. После того, как сопротивление было подавлено, налетчики со смаком разгромили корчму. Разворотили все, что поддавалось с первого налета. Само здание пострадало мало, из таких толстых бревен оно было сложено. При желании, забаррикадировавшись внутри, можно было выдержать нешуточную осаду.
После веселой работы высокородным негодяям хотелось есть и пить. Изловили на заднем дворе двух каких-то теток, имевших отношение к местной кухне, и велели подавать на стол.
И вот, когда внутри уже полыхал очаг и в нем что-то аппетитно запекалось, когда король и его рыцари весело потягивали темное бордосское вино из глиняных черепков, прибежал с улицы один из королевских пажей и сообщил, что они окружены.
— Окружены? — весело удивился Его величество и решительно вышел на крыльцо. И тут же рядом с его головой с грохотом разбился о дубовый косяк небольшой камень. Он был явно брошен не рукой, а пущен из пращи. Филипп счел уместным ретироваться. Оказывается, кто-то из сыновей хозяина корчмы сбегал в деревню и сообщил о нападении. До полусотни мужиков с топорами, косами и, как выяснилось, пращами прибежали, чтобы дать отпор ночным гулякам. Не было сомнений, что живыми они никого не выпустят. Французский крестьянин в этом смысле мало чем отличался от любого другого — он люто ненавидел всякого грабителя. И сановного, и с большой дороги. Но если против первого бунтовать решался лишь изредка, то второго, дорвавшись, рвал на куски.
— Их много, — сообщил Карл, поглядывая в окно и ковыряясь щепкой в зубах, — десятков пять-шесть. Минимум четверо на одного. Конечно, мы их разгоним. Наверное…
— Ваше величество, — у Ногаре слегка перехватывало горло от волнения, — может быть имеет смысл вам открыться?
— Вы что, думаете я боюсь? — брезгливо поднял правую бровь Филипп.
— Ну что вы, Ваше величество, я знаю, и все знают, что вы ничего не боитесь. Но глупо, извините, сложить «вою голову в схватке с собственными мужиками. Другое дело, благородная война, рыцарский поединок.
— Они, кажется, не собираются откладывать расправу надолго, — стараясь говорить равнодушным тоном, сообщил Карл, — кольцо их стягивается.
Словно в подтверждение его слов на стену обрушился град камней.
— У меня такое впечатление, что мы не во Франции, а на Балеарских островах, — усмехнувшись сказал Филипп, — зарядите все арбалеты!
— Может быть вы, Ваше высочество? — обратился де Ногаре к Карлу.
— Что я? — Карл, разумеется, понимая прекрасно, что имеет в виду Ногаре, счел нужным изобразить высокомерное непонимание. Подражая брату.
— Вы откроетесь этим… мужикам этим. Его величеству, я понимаю, нельзя этого делать. Это было бы слишком. А на вас это похоже…
— Что похоже? — разозлился Карл, — грабить корчмы собственных подданных?
Филипп, с интересом прислушивавшийся к этому разговору, громко захохотал.
— Не обижайся, брат, но инквизитор наш прав.
Негоже мне сознаваться в подобной дикости. И стыдно немного, да и, главное, не поверит никто. Это о тебе ходит слава беспутного безобразника.
— Они уже перелезают через ограду, — взволновано сообщил Людовик.
— Вот так всегда, ты что-то затеваешь, ты что-то придумываешь, и если выходит худо, расплачиваюсь я, — в сердцах крикнул Карл.
Король захохотал еще громче.
— Ногаре, скажите этим скотам, что сейчас с ними будет говорить сам граф Валуа.
Сердито косясь в сторону веселящегося красавца, граф снял изодранный маскарадный плащ и пригладил волосы.
— Они бегут обратно! — крикнул в это время Людовик. В голосе его звенела неподдельная радость. В свои восемнадцать лет юноша не был, как ни странно, любителем рискованных приключений.
— Что там случилось? — почти недовольно спросил король.
Ногаре припал ко второму окну и вскоре сообщил:
— Все понятно, Ваше величество! Прибывает сам управитель королевства! — в его голосе было смешано облегчение и ехидство. Все-таки он недолюбливал Мариньи, завидуя его фантастической карьере: из простолюдинов — в высшие чиновники государства.
Мужики, завидев орифламму и колонну рыцарей с воздетыми копьями, быстренько рассеялись по кустам, разбрасывая косы и копья. Вполне можно было с этим «оружием» в руках нарваться на обвинение в мятеже.
Деревенский староста посмел приблизиться к угрюмо восседавшей на белом жеребце башне, укутанной в синий бархат и увешанной серебряными цепями. Усиленно кланяясь, он сообщил, что корчма захвачена бандой лесных разбойников.
Де Мариньи уже и сам понял в чем дело, на крыльце корчмы он заметил Людовика, призывно размахивавшего своим шлемом. Он сказал старосте:
— Я разберусь и накажу. Иди с миром.
Когда башнеподобный управитесь вошел в корчму, там уже кипело возобновившееся веселье. Внезапно избавленные от необходимости участвовать в кровавой драке, господа рыцари с удвоенной силой налегли на поросятину и бордосское. Де Мариньи, как спасителю, была устроена овация. Он лишь криво усмехнулся в ответ, внимательно поглядывая умными серыми глазами из-под седых бровей.
Его величество поманил де Мариньи к своему столу, расположившемуся в глубине прокопченной залы у затянутого рыбьим пузырем овального окошка.
— Садитесь де Мариньи, садитесь и выпейте вина. Что вас занесло сюда и как вы меня разыскали? И почему оставили Париж?
Управитель приблизился к столу, ему услужливо пододвинули табурет. Он тяжело сел.
— Париж я оставил в полной исправности, а нашел Вас в полном здравии.
Королю понравился незамысловатый каламбур старика, и еще больше понравилось то, что он не стал задавать никаких вопросов по поводу приключения, имевшего место в этой корчме.
— А-а, — разглядел Его величество еще кого-то в полумраке помещения, — мой славный Дюбуа. Клянусь стрелами святого Себастьяна, это вы дали господину управителю совет, где надлежит меня искать.
Невысокий, худощавый человечек в партикулярном платье церемонно поклонился.
— Да, Ваше величество, я. Но мне кажется, что это вы нам сейчас дадите совет.
— Смотри, Карл, из каких остроумных людей состоит королевский капитул, — тут Филипп внезапно посерьезнел, — подайте стул господину Дюбуа. Карл, оставь эту кость, потом. Людовик, а ты вместе с людьми Мариньи прочеши окрестности. А вы, — король обратился к псевдоразбойникам, — выйдите на крыльцо и следите за тем, чтобы нас тут никто не обеспокоил.
За столом у окна, затянутого рыбьим пузырем, осталось пять человек. Король, его брат, граф Валуа, инквизитор Парижа де Ногаре, управитель королевства Ангерран де Мариньи и главный легист короля Шарль Дюбуа.
Последний выложил на широкий дощатый стол большой кожаный футляр с четырьмя металлическими застежками и сказал:
— Я выполнил ваше приказание, Ваше величество.
Только позавчера вечером я прибыл из Майнца, и, даже не навестив семейство, помчался сюда.
— Это вам зачтется, Дюбуа, — слегка поморщился Филипп, — излагайте суть.
— Не для того, чтобы обратить внимание на свои заслуги, упомянул я о своей спешке. Я хотел подчеркнуть сложность обстоятельств. И принимать решения и действовать теперь следует быстро.
Филипп молча посмотрел на своего главного легиста и в его молчании было больше побудительной энергии, чем в самом нетерпеливом возгласе или жесте. И Дюбуа начал излагать.
— Благодарение господу, мне удалось встретиться со всеми господами электорами. Первоначально миссия моя складывалась в высшей степени удачно. Владетели Майнца, Трира и Кельна сразу и без обиняков согласились поддержать кандидатуру, которую соблаговолит выставить Ваше величество. Сговорчивость архиепископов не удивила меня, ибо мне было заранее известно об их чрезвычайных тратах и долгах.
Дюбуа порылся в своих записях.
— Да, а вот пфальцграф Рейнский и маркграф Саксонский, сделали вначале вид, что оскорблены Вашим предложением. Но узнав о суммах, которые предполагается им передать, изменили своему благородному тону и обещали подумать. Мне кажется, что мы можем рассчитывать на них, как на наших сторонников, при условии, конечно, своевременной и полной расплаты. Может статься, они ждут денег и с другой стороны, но рассуждая трезво, у кого сейчас в Европе есть свободные полмиллиона ливров? Ведь титул императора Священной Римской Империи не обладает ничем, кроме внешнего блеска, до тех пор пока не попадет в умелые и сильные руки. Кто станет выкладывать реальное золото за подразумевающееся величие.
— У нас еще будет время порассуждать, Дюбуа. Дальше, — сказал Филипп.
Легист поспешно и угодливо кивнул.
— Герцог Саксонский и король Богемии мне отказали. Но по-разному. Первый явно нервничал и отверг Ваше предложение, как бы не совсем по своей воле. Так мне, по крайней мере, показалось. Я проверил свои наблюдения. Финансы герцогства в расстроенном состоянии, но долги не слишком велики и есть надежда взыскать с должников. Тем более, что у герцога есть свои ломбардцы-кагорсины и к вытряхиванию их кошельков он еще не прибегал.
Дюбуа намекал на прошлогоднюю операцию Филиппа Красивого по разгрому ростовщических итальянских лавок в Париже, вскоре после знаменитого бунта. Ломбардцам был должен не только король, но и множество обывателей, и поэтому действия Его величества были полностью поддержаны народом. Благодаря этому, отношения между парижанами и королем восстановились. В известной степени.
По лицу Филиппа было непонятно, понравился ли ему намек легиста или нет. Мариньи отвел взгляд в сторону, Ногаре опустил голову. Оба считали, что этот финансовый червь допустил непозволительную вольность.
— А вот король Богемии дал отказ мне прямой и определенный. Он сейчас богат, и всячески изображает полную свою независимость. Кроме всего, его войска участвуют в войне с нынешним обладателем высокого титула, и, насколько мне известно, Альбрехт I терпит одно поражение за другим. Времена Гельхейма миновали, но такое впечатление, что снова восстал из земли Адольф Нассауский в лице Иоганна Австрийского, князя Швабии. Недавно к нему присоединились не только князья Тюрингии и Богемии, но и швейцарские кантоны.
— Таким образом, — подытожил Ногаре, — выборы нового императора Священной Римской Империи стали к нам еще ближе.
— И следует подсчитать, в какую сумму нам обойдутся они, — вступил в разговор де Мариньи.
Дюбуа повертел в пальцах стило.
— Тут подсчет легкий. Каждый из архиепископов просит по двести пятьдесят тысяч ливров. Пфальцграф и маркграф нам обойдутся немного дороже. Кладем еще тысяч по триста пятьдесят два раза. В Саксонии еще одна сложность — представители обоих ветвей царствующего дома и Сакс-Лауенбург и Сакс-Виттенберг претендуют на то, чтобы быть выборщиками. Пожалуй лишь полумиллионом, и то, только в том случае, если мы умело распределим его между претендентами, мы сможем здесь обойтись. В общем итоге, миллион шестьсот тысяч ливров.
— Насколько я понял, — решился подать голос Карл, — поддержка Климента нам не будет стоить ни сантима. Надеюсь он помнит, что мы для него сделали.
Филипп усмехнулся.
— Когда я два года назад встречался с кардиналом Бертраном де Готовом, он был крайне покладист и, казалось, услужливость его не будет иметь пределов и тогда, когда он завладеет папским престолом. На деле все вышло много сложнее. Не сказал бы, что сейчас я вижу в Клименте V своего самого надежного союзника. И тебе, братец, я не советовал бы обольщаться. Это Бонифаций сделал тебя королем Арагона, графом Мэнским и Першским, графом Романьи и даже императором Константинополя.
— Но это формальный титул, там же сидит этот… — смущенно пробормотал Карл.
— Да не об этом я сейчас, — поморщился король, — а о том, что не надо думать, будто если тебе споспешествовал предшественник, то ты сделаешься любимцем преемника.
Мариньи мрачно кивнул.
— Боюсь только, что не к одному лишь Его высочеству относится сие. Нам всем надобно быть настороже по отношению к этому «союзнику». Но согласие на разгром Тампля он ведь дал, — попытался возразить Ногаре.
Мариньи помрачнел еще больше.
— Дал. У меня нет пока простого объяснения этому. Но не заливает мою душу чистая радость в связи с этим фактом. Есть второе дно у этого согласия.
Филипп хрустнул суставами.
— Одно верно, без большой охоты он согласился на это. Я не удивлюсь даже, что он упредил Великого Магистра и мы натолкнемся на сопротивление.
Карл вскинулся.
— Жак де Молэ будет сопротивляться?! У нас хватит дыму, чтобы выкурить его из каменной щели.
— Есть много способов сопротивления, и тот, что с оружием в руках, не всегда самый лучший, — загадочно сказал король. — Но если придется воевать… У них тринадцать тысяч рыцарей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29