Страшная восточная сказка. Зачем он, Арман Ги явился сюда. Чтобы встретиться с последним и настоящим тамплиерским вождем. Но что тут, в подземелье, напоминает о рыцарях Храма Соломонова? Ни одной знакомой детали в обстановке этого тронного святилища.
Оно напоминает языческий ад.
— Здравствуй, Арман де Пейн!
Звук нормальной, ясной французской речи так поразил бывшего комтура, что до него не сразу дошел смысл сказанного на этом языке.
Сидящий, видимо, понял состояние гостя и повторил приветствие.
— Арман де Пейн, я приветствую тебя.
— Здравствуй, — не без труда выговорил тамплиер, — только я не де Пейн, меня зовут Арман Ги.
— Посмотри на меня внимательно, человек с запада.
Бывший комтур сделал что было велено и ощущение всепроникающего, всемудрого холода стало почти нестерпимым.
— Посмотри и подумай, имеет ли смысл спорить со мной.
Тамплиер опустил глаза, но от этого ему не стало легче. Даже, наоборот, страшнее. Спокойнее было смотреть прямо в лицо этому существу.
— Слушай меня внимательно. Ровно двести лет назад у рыцаря Гуго де Пейна, Великого Магистра рыцарей Храма Соломонова, родился сын Андре. От него пошел род, последним представителем которого являешься ты!
Человек на троне говорил почти не разжимая губ и абсолютно не мигая. Когда же веки его на мгновение смежились, сердце рыцаря едва не рухнуло со своего неустойчивого постамента.
— По высшим законам божества, говорящего сейчас моими устами, и перед которым все прочие боги ведомые бренным существам, населяющим этот мир, сами суть тлен, прах и иллюзия, так вот, по этим законам ты являешься наследником жезла Великого Магистра и даваемого этим жезлом права.
Смысл произнесенных слов входил в сознание Армана Ги сотрясая все его тело. Он не умещался в сознании рыцаря.
— Ты не можешь поверить в то, что я сказал?
— Я… я верю, но это трудно. Так сразу… И почему я ничего не знал? Почему ни о чем не догадывался все эти годы?
— Неправда. Разве ты не ощущал, что твоими действиями руководит некая неназываемая сила. Разве не чувствовал поддержку там, где все тебя оставили, разве не обретал ты силы надеяться, когда казалось бы все надежды должны были бы рухнуть.
Рыцарь кивнул.
— Действительно, так было. Но почему все открылось только теперь? Ведь род не прерывался… И знал ли мой отец о том, кто он? Мой отец был простым рыцарем. И что мне теперь делать, когда Орден разгромлен?
— У тебя слишком много вопросов. Ответы не на все из них достойны того, чтобы я держал их в голове. Не ты один, не один твой род, не один твой Орден составляют синклит моих мыслей. Вы, тамплиеры, сами виноваты в том, что с вами произошло. Вы сделали выбор.
И не воображай сейчас, что ты хотя бы догадываешься, что он из себя представляет. Я скажу тебе больше — то, что тебе открылась тайна твоего происхождения, может статься, и не благо для тебя.
— Прости меня, великий господин. Я действительно человек с запада, и мне не всегда понятны слова, сказанные человеком с востока.
Сидящий на троне издал звук похожий на смех, хотя выражение лица его ничуть не изменилось.
— Ты ошибаешься, я не человек.
— Не человек?
— Я царь Заххак.
— Понятно.
Опять послышался звук похожий на смех, — Навряд ли тебе что-то понятно. Я правитель города езидов и главный, кто произносит повеления Бога единого.
Рука говорившего внезапно оторвалась от колена, на котором возлежала, и протянулась к Арману Ги. Не было никакой возможности, чтобы она достигла рыцаря, но он отшатнулся.
— Вот из под этого ногтя родился замысел вашего Ордена. Теперь ты можешь точно измерить ту роль, которую играешь в мире.
— О, да, — прошептал Арман Ги.
— Я не имею больше ни возможности, ни желания разговаривать с тобой. Сейчас я дам тебе одну вещь.
Из-за одной из кипарисовых колонн появился носитель белого тюрбана, в руках он держал небольшой, довольно обычного вида, ларец.
— Бери. Ты послан сюда за некоей тайной. Отвези этот ларец тем, кто тебя послал. И они узнают то, что хотели узнать. Только правильно определи, кому это послание предназначено. Это отныне главная твоя обязанность.
Арман Ги осторожно взял ларец в руки. Не слишком тяжелый, металлический: Никаких украшений и надписей.
— Только помни — тебе самому заглядывать в него нельзя. Никогда! Ни при каких обстоятельствах. Ты понял меня?
— Да, — с трудом проговорил рыцарь.
— Иди.
Потомку Гуго де Пейна было трудно сдвинуться с места. Члены отказывались служить. Сил хватало едва на то, чтобы удерживать в руках ларец.
— Иди же! — прогремело по залу.
Но охваченный параличом воли Великий Магистр Ордена Тамплиеров все же остался на месте. И он, до конца своей жизни, так и не понял, наяву или в его воображении произошло следующее.
Где-то над потолком раздался уныло-истошный вой множества невидимых труб. Затрепетали дымы над треножниками. Откуда-то слева появилась странная процессия. Четверо стражников в белых тюрбанах вошли, неся на плечах большое золотое блюдо. На блюде стоял на четвереньках богато одетый человек. Причем и руки и ноги его были прикреплены к блюду металлическими петлями.
Блюдо было поднесено вплотную к трону. Передние носильщики опустились на колени, так что царь Заххак и принесенный на блюде человек оказались лицом к лицу. Молчаливое противостояние, сопровождаемое взвинчивающимся воем труб, продолжалось несколько мгновений.
И вдруг в широченных плечах царя Заххака произошло необъяснимое движение, взметнулись куски ткани, и медленно над головой владыки езидов поднялись две змеиных головы с желтыми, приоткрытыми жадно пастями и осмысленно горящими глазами. Черная шкура их маслянисто отсвечивала.
Арман Ги стоял буквально в пяти шагах от трона, ему было все отлично, вернее сказать — ужасно, видно.
Змеиные тела все выше выдвигались из разрезов на плечах царственной одежды. Сам Заххак впал как бы в транс, он смотрел перед собой ничего не видя.
Стоящий на четвереньках на золотом блюде человек тоже был, как бы загипнотизирован, он силился что-то сказать, и только пена бессилия и ужаса бежала по его подбородку. Он понимал, что сейчас с ним произойдет. Две гадины приблизились к его лицу, поигрывая отвратительно раздвоенными языками, покачивая лоснящимися головами. Раздвоенные языки заинтересовано коснулись потного лба, и только тогда жертва попыталась закричать, но это уже было напрасно. Твари впились в глазные впадины, с жадным, страшным клекотом пожирали человеческий мозг.
Только в этот момент Арман Ги понял, что жертвой является Симон.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. МАРСЕЛЬ
Хранитель королевской печати прибыл в портовый город инкогнито, ибо Марсель не принадлежал в это время еще французской короне. Здесь было много шпионов императора, равно как и папских шпионов, благо Авиньон находился в каких-нибудь пятнадцати лье от Марселя. Но больше всего здесь было шпионов Ногаре. Уже не первый год они вели наблюдения за здешним портом, и ни одни корабль, прибывший в него или намеревавшийся убыть, не оставался без внимания. Каждый человек, сошедший на берег или собиравшийся покинуть его, подвергался самой внимательной и доскональной слежке.
Нечто подобное имело место и во всех остальных портах Средиземноморского побережья Франции.
И вот две недели назад, сопоставив доклады поступившие за последние месяцы, государственный канцлер пришел к выводу, что пришло время самому навестить Марсель. Именно к этому городу сходились невидимые силовые линии старинной, казалось бы исчерпавшей себя, интриги.
Почему именно сейчас нужно было что-то предпринять? На этот вопрос Ногаре ответить бы не смог, вернее не нашел бы нужных, понятных простому человеку слов. Как не может их найти дегустатор, точно знающий, что перед ним старинный благородный напиток, а не дешевая, хотя и привлекательная, подделка, или парфюмер, который почему-то уверен, что нужно плеснуть в представленную смесь именно полторы капли, именно бергамотной эссенции, а не какой-либо другой, чтобы получились новые, неповторимые духи.
Итак, просидев над кучами донесений несколько бессонных ночей, государственный канцлер почувствовал смутное беспокойство, оставил все, даже срочные дела, и помчался на юг.
Последние месяцы его величество ничего не говорил своему верному помощнику о тамплиерском золоте, даже намеком не обнаруживал своего неудовольствия или нетерпения, но хранитель печати прекрасно знал, что король никогда ничего не забывает. В Марселе Ногаре занял небольшой, угрюмый дом на улице ведущей к гавани. Поселился без всякого шика, более всего заботясь об анонимности своего присутствия в городе.
Чутье не обмануло канцлера. Не прошло и двух недель, как воспоследствовали некие события.
Однажды поздним вечером в двери дома, где сидел за своим столом, как всегда погруженный в отчеты и счета, господин де Пре (имя, которому было поручено скрывать блеск имени де Ногаре), уверенно постучали. Это был высокий человек в длинном плаще и надвинутом на лицо капюшоне. Он сказал, что хочет видеть хозяина дома по делу, не терпящему отлагательства.
Слуги господина хранителя королевской печати были людьми опытными, они догадались, что действовать следует без всякого промедления.
— Мы должны вас обыскать! — сказал Тримо, камергер канцлера.
Незнакомец не протестовал. Войдя в дом, он сам снял плащ и отдался на волю опытных и бдительных рук.
— Как ваше имя?
— Это не имеет значения.
Тримо повернулся, чтобы доложить хозяину о визитере, но выяснилось, что Ногаре уже стоит в дверях приемной. Чутье и тут что-то нашептало канцлерскому уху.
— Пропустите его, Тримо.
Гость вошел в кабинет и молча дождался, когда его покинули все, кроме хозяина.
— Слушаю вас.
— У меня есть для вас известие от того, кого вы ждете не первый год.
На лице Ногаре ничего не выразилось, он был прожженным царедворцем и умел владеть собой.
— Этот человек прибыл с востока и его желал бы видеть тот, кто стоит над вами, мессир.
Ногаре потрогал свой подбородок.
— А кто я, вы знаете?
— Нет, и честно говоря, не хотел бы знать.
— А кто вас послал?
— Этого я тоже не знаю. Меня нанял один человек в портовой таверне «Синий бык».
— Как он выглядел?
— Примерно также как я, пока не снял капюшон. Он не хотел, чтобы я видел его лицо.
— Сколько он заплатил?
— Половину. Двадцать ливров. Вторую половину он обещал мне от вас.
Ногаре прошелся по кабинету, кусая тонкие губы.
— Давно он вас нанял?
— Перед самым закатом. Он велел вам еще сказать, что если вы поспешите как только сможете, вы не повредите делу.
— Тримо! — крикнул канцлер и, пока камердинер не появился, сказал гостю:
— Вам придется остаться здесь. До утра, а может быть и до следующего вечера.
Гость кивнул.
— Тот кто меня нанимал, предупредил, что вы именно так и поступите.
Вбежал Тримо.
— Немедленно, слышите? немедленно, поднимайте всех наших людей. Старших ко мне. Я должен буду сказать им несколько слов.
В то время, когда происходил этот разговор, к марсельскому пирсу как раз швартовалось небольшое генуэзское судно. В одном из трюмных помещений, не заполненном грузом и оборудованном для жизни, стоял, заложив руки за спину, Арман Ги. Помещение было убрано роскошно: ковры, серебро, драгоценное дерево, но он ощущал себя здесь пленником, и не только потому, что голова его упиралась в низкий потолок и давило ощущение тесноты. Еще больше он изнывал от одиночества и молчания.
От самого дворца Заххака его сопровождали люди в белых тюрбанах, гулямы правителя езидов. Они не вступали в разговоры с ним, и молчали, когда он сам пытался с ними заговорить. Впрочем, в самом начале своего стремительного возвращения с востока, бывший комтур не нуждался в собеседниках. Беседа с владетелем Скаха произвела на него слишком сильное впечатление. Последний потомок Гуго де Пейна пришел в состояние тихого помешательства. Он мог двигаться, держаться в седле, он цеплялся за переданный ему ларец, но вместе с тем его душа была пропитана глубочайшим безразличием ко всему, что происходило вокруг.
Скачка от гор северной Месопотамии к Средиземноморскому побережью проходила в бешеном темпе. На всем пути имелись лошадиные подставы. Арман Ги скакал в окружении белых тюрбанов на белом жеребце, представляя из себя некоего истукана. В Тире его погрузили на корабль. Здесь он стал понемногу приходить в себя. Мерное покачивание на волнах размягчило ледяную глыбу, стоявшую у него в груди. И тогда он почувствовал, что одинок. Лако и Симона ему так больше и не пришлось увидеть.
Кроме того проснулось естественное желание заглянуть в ларец. Запоры на нем были отнюдь не внушительные и не заковыристые, в любой момент можно было нажать и… Нет, нельзя!
Это заклинание он твердил себе изо дня в день. Ларец этот он почти не выпускал из рук. Спал с ним в обнимку и даже брал с собой в отхожее место, что не упрощало отправление естественных надобностей.
В его ковровую пещеру заходил только прислуживавший ему человек, тоже молчаливый, как каменное изваяние.
Оставалось бывшему комтуру одно — предаваться размышлениям, и он без удержу им предавался.
«Значит вот каково истинное положение дел, — сказал он себе. — Путешествие в поисках старого, благородного тамплиерского идеала привело в объятия невиданного чудища. Можно ли считать такое путешествие достигшим своей цели?»
Все виденное на востоке, не укладывалось в голове Армана Ги. И если бы он не видел этого собственными глазами, он бы продолжал считать то, что ему поведал Симон, обыкновенной сказкой.
Последний потомок Гуго де Пейна притронулся осторожными пальцами к своим глазным яблокам.
Какому богу служит этот Заххак? И что это за бог. Но может быть только внушением истинного, мистического страха можно добиться настоящего поклонения и истинной веры. Кого могут поднять и заставить встрепетать пресные проповеди людей типа Жака де Молэ?
И что же это получается, великий, могущественнейший, богатейший Орден рыцарей Храма Соломонова есть всего лишь одно из многочисленных ответвлений, не исключено, что самое ничтожное, этого подземного и необъяснимого культа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29