Я пошлю еще десяток толковых помощников Дюбуа в Кагор. Умоляю вас только об одном.
— О чем это?
— Выслушать некоего человека.
Король досадливо вздохнул.
— Это он забил вам голову этим «внутренним кругом»?
— Он был последней каплей.
— Ну ладно, дьявол вас разрази, ведите сюда своего восточного сказочника.
Через минуту Арман Ги предстал перед королем.
За те две недели, что он провел на воле, внешность его пришла в норму, малая толика подвального мрака задержалась в глазах, это придавало ему некоего, инфернального весу. Королю он не то чтобы понравился, просто убедил, что к его словам имеет смысл прислушаться.
— Кто вы такой?
— Зовут меня Арман Ги, я был комтуром тамплиерской капеллы в Байе в Нормандии.
— Почему же вас не арестовали мои люди?
— Потому что они меня освободили.
— Объяснитесь и больше не говорите загадками. Такая манера вести беседу меня раздражает.
— Прошу прощения, Ваше величество. В тот момент, когда ваши люди входили в Тампль, я сидел на самом дне мрачнейшей из его тюрем.
— Вы согрешили против Ордена?
— Нет, я согрешил против Жака де Молэ, против его представлений о том, каким должен быть Орден рыцарей Храма Соломонова.
Король прищурил глаза, ноздри его слегка вздрогнули.
— Еще раз прошу вас говорить проще. Что именно вменил вам в вину ваш господин Жак де Молэ?
— То, что я практиковал повседневное винопитие не исключая дней постных и даже дней страстной недели, то, что я соблазнял прихожанок местной обители, не оставляя без внимания ни девиц, ни вдов, ни замужних женщин. То, что я склонял к содомскому сожительству служек и молодых рыцарей своей капеллы.
— Грехи немалые, — усмехнулся Филипп.
— Но, тем не менее, не они послужили главной причиной того, что я оказался в каменном мешке.
Его величество искренне удивился.
— Что же вы сделали еще — ели человечину?
— Отнюдь, мой главный грех перед Жаком де Молэ был в том, что я отказался раскаяться. Я сказал ему, что считаю свой образ жизни истинно тамплиерским, основанным на древней, исконной традиции, что их игра в примитивную святость мне отвратительна. Она извращает суть тамплиерства. Под внешней благостностью скрывается пресное тесто духовного тлена.
Король потянулся к кубку, он был пуст. Он поискал глазами кувшин, он был далеко.
— И много вас таких? Таких истинных тамплиеров в Ордене сейчас.
— Мне известен один, — гордо сказал Арман Ги.
— Ну, из одного такого жирной судебной похлебки не сваришь.
— Я понимаю ход вашей мысли, и если понадобится выступить на любом процессе главным свидетелем против Жака де Молэ, я согласен. Но вы правы, это мало что даст. Французская часть тамплиерского Ордена хоть и громоздкая и внушительная на вид конструкция, но она начисто лишена уже содержания. Не Тампль и не Жак де Молэ руководят земным существованием Ордена. Импозантность и размеры это еще не все. Уйдя с востока, рыцари Храма ушли от своей истинной природы.
Филипп все-таки встал и налил себе вина. Красного, хиосского. Он не жаловал вина своей родины.
— Это все слова. Проще простого сказать, что сердце Ордена тамплиеров осталось на востоке, и его истинный властитель сидит там же. Сказать это, все равно, что ничего не сказать. Это так же мало стоит, как и ссылка на мифические древние традиции.
Арман Ги выслушал речь короля с самым невозмутимым видом.
— Простите, Ваше величество, можно мне задать вам один вопрос?
— Н-ну.
— После того, как вы объявили Орден вне закона на территории вашего королевства, вы получили то, что ожидали? Вы вырвали его сердце, говоря вашим языком?
Филипп Красивый отставил кубок и выжидательно откинулся в кресле.
— Продолжайте.
— Я не знаю, что вы понимаете под обозначением «сердце Ордена», может быть золото, может быть эликсир бессмертия, может быть какую-нибудь магическую систему. Не знаю, но с уверенностью заключаю, что ничего подобного вы не отыскали ни в Тампле, ни в одном другом тамплиерском прибежище. Все они здесь, во Франции, были устроены по одному типу. И если никаких тайн не было у комтура Байе, откуда они могли взяться у любого другого. Могу спорить, что вам достались чистенькие и невинные, как девственницы, капеллы, наполненные богобоязненными монахами. Что же это, разрази меня дьявол, за мировое пугало, если самым страшным зубом является какой-то Арман Ги, человек, может быть, и неприятный, но никак не ужасающий, не отмеченный исконной каиновой печатью.
— Значит, — неторопливо сказал король, — вы предполагаете искать на востоке?
— Да, Ваше величество. И в этом деле мы с вами естественные и искренние союзники. Я хочу отправиться на поиски истинного Ордена, попутно я разыщу и то, что нужно вам. Вам остается сказать, что именно.
Филипп Красивый захохотал.
— А вы еще не догадались?
— Нет, — спокойно и совершенно искренне ответил бывший комтур Байе.
— Мне нужны деньги Ордена тамплиеров, — резко посерьезнел король.
Арман Ги, казалось, был несколько разочарован, как будто всерьез рассчитывал на другой ответ.
— Я найду их вам, Ваше величество.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ШИНОН
Жак де Молэ не мог понять, что происходит. Не так он представлял себе развитие событий. То, что его схватили и довольно грубым образом препроводили в узилище, то что его заковали в цепи и держали на хлебе и воде, Великого Магистра не удивляло и не возмущало. Таким образом сказывалась ненависть короля. О том, как к нему относится Его величество Филипп Красивый, Жак де Молэ давно не строил никаких иллюзий и не изменил своего мнения даже тогда, когда был приглашен в крестные отцы к последнему королевскому отпрыску.
Итак, Великий Магистр сидел на гнилой соломе в угрюмом полумраке и ждал, когда на него обрушится со всеми своими силами огромная и подлая машина королевского следствия. Но ожидаемое не случалось. Никто не спешил с допросом седого старика, его как бы забыли на дне каменной ямы. Только однажды, дней через десять после ареста, к нему явился один из помощников парижского инквизитора и сообщил, в чем его, собственно, обвиняют. В том, что он отрекся от креста и плевал на святое распятие. Разумеется, Жак де Молэ отказался признать, что когда-либо проделывал подобное. Следователь не стал упорствовать, всем видом он показал, что примерно на такой ответ и рассчитывал, зевнул и удалился. Это было хуже чем ничего.
Неделя проходила за неделей, никто больше не тревожил безрадостное уединение главы Ордена тамплиеров.
Легко себе представить, в какой ад постепенно превращалась внутренняя жизнь старика. Он готовился к непримиримым словесным дуэлям, к потоку обвинений, которые будет убедительно и насмешливо опровергать, высмеивая в присутствии представителей папского капитула королевских и доминиканских следователей. Он был готов, что обвинители пустятся на всяческие уловки, подвохи и подтасовки, он знал, что суд будет изначально необъективен и предубежден против него, знал, как перебить его предубеждение. Пусть сражение будет трудным, тем полновеснее будет окончательная победа. В тылу у него стояла самая неодолимая сила — истина. На одеянии Ордена нет пятен, и потому даже подкупленный судья не посмеет сказать — вижу!
Поэтому Великий Магистр мечтал только об одном, чтобы процесс начался как можно быстрее. Но королевские следователи медлили и Жак де Молэ сходил с ума, не умея найти объяснение их медлительности. Сначала он думал, что они откладывают допросы, собираясь сначала разобраться в делах провинциальных комтурств, а уж потом обрушиться на высших руководителей Ордена. В этом была какая-то логика. И если все развивается по такой схеме, ему вроде бы незачем нервничать. Может быть до него даже не дойдет очередь. Выяснив, в каком состоянии находятся орденские дела в провинции, люди Филиппа откажутся от своих безумных обвинений, ввиду их полной недоказуемости.
Да, так хотелось бы думать. Но что-то мешало де Молэ остановиться на этой обнадеживающей мысли. И постепенно он стал склоняться к другому объяснению медлительности королевских следователей, значительно менее приятному. Скорей всего, никакого следствия вообще не ведется, или ведется оно самым вялым образом для отвода глаз. Филиппа не интересует истинное положение дел, ему все равно, каков он по сути, Орден рыцарей Храма Соломонова. Преступен он или прекрасен. Он считает нужным уничтожить его и все. И избиение окажется тем сильнее, чем выше и прекраснее окажется Орден тамплиеров.
Но если так — Жак де Молэ даже замычал от страшной душевной боли — тогда он, Великий Магистр не хитроумный и мудрейший правитель, великолепно придумавший, как спасти от навета и нападок одну из святынь христианства, а безумный старик, сам полезший в пасть хищнику и потащивший за собою всех доверившихся ему. А король Филипп это не просто капризный, двоедушный деспот, задумавший поправить свои финансовые дела путем обыкновенного грабежа, как это делают бандиты с большой дороги, а посланец самого дьявола, пришедший в мир для совершения дел ужаснейших. И начинает кружиться душа, когда представляешь себе бездны, что извергли его.
Изнемогая под бременем этих тягчайших размышлений, Жак де Молэ обречено гремел своими кандалами и какая-то погребальная нота с каждым днем все сильнее звучала в их звоне.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. АРЛЬ
Арман Ги не все рассказал своему новому союзнику. Скрыл он, правда, только одно. Что несколько лет назад, будучи еще только рядовым рыцарем, он обнаружил в своей келье тамплиерской капеллы под Аврашем, некое письмо. Скрыл он и то, что именно с него, с этого странного послания, подписанного именем Ронселен де Фо, и началось его внутреннее перерождение, в результате которого из обычного, среднесообразительного, провинциального дворянина, на свет появился законченный негодяй и убежденный апологет истинного, исконного тамплиерства.
В послании этом не только излагались в общих чертах те идеи, которые комтур Байе попытался, встав на должность, воплотить в жизнь, но и содержалось приглашение посетить владение Пелисье, находившееся неподалеку от Арля. То есть, на другом конце королевства. Указывалось, правда, что посещение это желательно совершить уже после того, как новообращенный почувствует уверенность в том, что созрел для такого визита.
После того, что с ним произошло, после тамплиерского суда, после заключения в подземелье Тампля и беседы с Его величеством Филиппом Красивым, Арман Ги решил, что наконец созрел и его появление в Пелисье не будет сочтено этим таинственным автором, Ронселеном де Фо, слишком преждевременным.
Выбравшись из подземелья с помощью верного Лако, комтур отправился в Байе. Там, в специальном тайнике хранилось вышеуказанное послание. Арман Ги не решался держать его при себе или в своих покоях, справедливо опасаясь, что оно может кому-нибудь попасться на глаза.
Прибыв на место, он обнаружил, что дровяной сарай, где был устроен тайник, сгорел, пожар был ужасный, так что высокие церковные чины, прибывшие в капеллу для инспекции, вынуждены были спасаться бегством.
Ну что ж, решил Арман Ги, послание Ронселена сделало свое дело и нечего жалеть об его исчезновении. Не исключено, что оно само воспламенилось и «обставило» свое исчезновение страшным пожаром. Это лишний раз доказывает, что происхождения оно мистического и таинственного.
Едва переночевав, комтур отправился в обратный путь. Как он докажет в Пелисье, что он именно тот Арман Ги, которого они ждут? Но ведь докажет же как-нибудь!
Самым главным приключением на этом пути была встреча с королем. Мысль о том, что ему необходимо заручиться поддержкой Филиппа зрела в нем давно и созрела в тот момент, когда он проезжал через Париж. Чтобы попасть к королю, нужно было сначала попасть к Ногаре. Не будем здесь излагать все обстоятельства этого дела. Бывшему комтуру Байе удалось встретиться с канцлером и произвести на него нужное впечатление.
Арман Ги был готов к путешествию на восток и до встречи с Его величеством и до посещения Пелисье. Направляясь к Ронселену де Фо, он рассчитывал получить от него какие-нибудь конкретные советы и указания относительно поведения в будущем. Ибо его собственные представления и о востоке, и о том, что ему придется там делать, были слишком туманны.
Через Рону комтур и его слуга переправились в Авиньоне. До Арля оставалось не более десяти лье. Арман Ги начал осторожно наводить справки о владении под названием Пелисье. И, к своему немалому удивлению, обнаружил, что никто в Авиньоне и его окрестностях ничего о таком месте не слыхивал. Ни торговцы, ни дворяне, ни церковники, ни крестьяне. Удивление проистекало большей частью из уверенности комтура в том, что имя Пелисье принадлежит какому-нибудь громадному и грозному замку, наводящему трепет на всю округу, и слава о нем распространилась по всему Лангедоку и Провансу.
На деле все было не так.
Несколько смущенный этим обстоятельством рыцарь выехал из Авиньона на юг, рассчитывая в окрестностях Арля найти сведения об интересующем его поместье. По дороге он продолжал осторожные расспросы, но они давали те же результаты, что предпринятые в папской столице.
Пастухи, трактирщики, крестьяне только пожимали плечами, когда их спрашивали, как попасть в Пелисье.
И вот уже окраины Арля и все то же — не знаем, господин, не слыхали.
В этом краю виноградарей народ особенно нетороплив и беззаботен.
Повозки на высоченных деревянных колесах прокатывали мимо. Пекло солнце. Раздражение в сердце комтура начало сменяться отчаянием. Он вдруг осознал, что без посещения Пелисье, его путешествие на восток лишается всякого смысла, это будут поиски макового зернышка в куче песка.
И вот, когда уже он был готов впасть в отчаяние беспросветное, какой-то мужик, нарезавший камыш, стоя в озере по колено, переспросил:
— Пелисье?
— Да, да, — затеплилась надежда у Армана Ги.
— Пелисье, говоришь?
— Пелисье, Пелисье.
Крестьянин медленно почесал в затылке кривым своим ножом и прищурил глаз.
— Не-ет, господин, не слышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29