Их провожатый богатством своего одеяния и украшений совсем не гармонировал с этим гиблым местом. И, тем не менее, он продвигался вперед, как человек, знающий дорогу как нельзя лучше. Калликст, которому с каждым шагом становилось все более не по себе, с величайшей охотой взял бы сейчас ноги в руки. Но попробуй теперь выбраться из этого лабиринта!
Будто угадав, о чем думает мальчишка, Сервилий — так его звали — на миг приостановился, чтобы подбодрить его улыбкой.
— Понимаю, вы устали... Но не беспокойтесь, теперь мы уже недалеко от лавки моего друга Галла. Там вы сможете и поесть, и отдохнуть без всяких помех.
Наконец Сервилий остановился перед термополием. Он оперся локтями о мраморный прилавок с выбитыми в камне глубокими углублениями, в которых стояли амфоры с вином, подслащенным медом. В тени под навесом несколько посетителей с кувшинчиками в руках спорили насчет гонок на колесницах и возничих.
— Да ведь это же наш старый пакостник Сервилий! — прокричал чей-то голос. — Привет, старина. Каким попутным ветром тебя занесло?
Судя по шрамам, исполосовавшим его физиономию, и черной повязке на правом глазу, Калликст заключил, что хозяин этой корчмы — в прошлом гладиатор.
— Привет и тебе, Галл. Хочу тебе представить моих маленьких протеже, Калликста и Флавию. Они голодны и ищут, где бы им приклонить голову. Можешь сделать что-нибудь для них?
— А они и вправду красивы. Ну-ка, подойдите сюда... Ладно, не стесняйтесь, выбирайте что захочется.
Он показал на край прилавка, где на сложенных из камня ступенчатых полках были выставлены галеты, пироги из меда с мукой, коржи с сыром и повидло из винограда.
Флавия, которую предыдущая скудная трапеза никоим образом не насытила, испустила радостный вопль. Калликст в глубочайшем замешательстве пересилил себя, взял пирожок и протянул его девочке.
— Ты тоже можешь что-нибудь съесть, — подбодрил его Галл.
— Благодарю тебя. Но я не голоден...
— Как ты мог убедиться, — смеясь, заметил Сервилий, — наш юный друг не доверяет тебе. То есть нам обоим.
— Вижу, вижу... — пробурчал Галл. — Но ему нечего бояться. Подкрепитесь, дети мои, а потом я дам вам хорошую комнату. Когда вы отдохнете, мы решим, что с вами делать.
Калликст скосил глаза на блюдо, до краев наполненное сладкой выпечкой, какую он обожал. В конце концов, не в силах совладать с собой, он схватил кусок пирога, но откусил всего раз и почти тотчас не на шутку на себя за это разозлился.
Сколько времени он проспал?
Солнце, как показалось ему, уже не освещало деревянную решетку, перегораживающую окно, но полоски света все же просачивались сквозь прогалы в дереве. За стеной раздавался зычный голос, перебиваемый взрывами грубого смеха. Между тем окно, как он уже успел убедиться, выходило не на улицу, а во внутренний дворик. Когда они давеча пересекали его, дворик был пуст. Все это случилось до того, как он, сломленный усталостью и пережитым волнением, рухнул на тюфяк, от которого несло отхожим местом, и заснул.
Голос более громкий, нежели остальные (он узнал Галла), легко проникал сквозь решетчатые ставни.
— О, римляне, приветствую вас! Позвольте заверить, что вы оказываете мне огромную честь и доставляете немалую радость, неизменно возвращаясь под мой кров. На этот раз я, как всегда, попытаюсь оправдать ваше доверие. Для начала — вот, великолепная партия молодых девственниц.
Охваченный жутким предчувствием, Калликст бросился к окну, попытался его открыть, но тщетно: створка не поддавалась — окно, без сомнения, позаботились запереть снаружи. Отчаявшись, он приник глазом к щелке между досками.
Высокие, в два человеческих роста факелы, воткнутые в рыхлую землю по всем четырем углам двора, казалось, изнемогали от горячего усердия. Они ярко освещали деревянный помост, сооруженный впритык к дальней стене. На помосте красовался Галл. Красноватый пляшущий свет делал его изуродованную, всю в рубцах физиономию еще более зловещей, вдвойне ужасной для жалобного стада, толпящегося за его спиной.
Они были выстроены по дюжине в рядок справа и слева, девочки, еще только начавшие созревать. Вид бедняжек заставил юного фракийца содрогнуться: их обрядили в белоснежные одежды из ткани столь тонкой, что в свете факелов их полудетские тела являлись взору целиком, вплоть до самых потаенных деталей.
— Да, достопочтенные, вы не грезите. Именно девственницы! Этими нежными овечками еще никто не попользовался. Однако мне сдается, что вы не чужды сомнения. Так поднимитесь на помост, посмотрите, пощупайте!
«Достопочтенные» являли собой не что иное, как сборище оборванных, всклокоченных бродяг, они явно притащились сюда, только чтобы поглазеть, и теперь упивались зрелищем, сопя и тараща гляделки. Здесь же топтались, должно быть, в чаянии «счастливой оказии», несколько бесформенных, жирных старух-сводниц. Кучка людей, одетых получше, стоя чуть поодаль, взирала на происходящее устало и с некоторым отвращением — это были, без сомнения, вольноотпущенники, ищущие, чем бы ублажить своих господ.
Он только теперь обнаружил среди прочих девочек Флавию, маленькую, перепуганную, сиротливую еще больше обычного.
— Ну-ка, мои овечки, мои хорошенькие мотыльки, попляшите немножко, покажите, какие вы красавицы!
Послышался жестковатый звук свирели, и девочки механически задвигались, неуклюже подражая танцовщицам из пантомимы.
Флавия замешкалась, но получив от одной из своих товарок тычок локтем в бок, подчинилась и последовала примеру остальных.
— Всего десять денариев! Десять денариев за любую из этих чудесных крошек! Не надо колебаться, подойдите ближе, пощупайте...
— Ну-с, добрейшая Кальпурния, которую ты предпочтешь?
Необъятная матушка-сводня, малость осевшая под тяжестью бесчисленных побрякушек, подкатилась к помосту. Сердце Калликста едва не выпрыгнуло из груди, когда он увидел, что эта мегера направила свой указующий перст на Флавию. Галл, осклабившись, знаком приказал девочке приблизиться, а когда она отшатнулась, схватил ее за руку и силком потащил к своей жуткой клиентке. Когда последней худо-бедно удалось взобраться на помост, доски которого застонали под ее весом, она принялась восхищенно перебирать, оглаживать толстыми пальцами пряди ее распущенных волос. Лаконичный обмен парой невнятных слов, и Галл сдернул со своей жертвы последние покровы.
Калликст замер в каком-то чарующем ослеплении, заглядевшись на обнаженное тело своей маленькой подружки, дрожащее в охровом свете факелов. Жирные лапы вышеозначенной Кальпурнии шарили по ее намечающимся грудям, скользили вдоль бедер, добираясь до нежной впадины лобка.
— Калликст!
Отчаянный крик Флавии поразил его в самое сердце. Не помня себя, он ринулся к двери, бешено затряс ее, выдирая себе ногти, но дверь не поддалась. В неистовстве он снова устремился к окну, возобновил свои попытки, но и здесь ничего не вышло. Тогда он, словно дикий зверь, угодивший в сеть, завертелся на месте, и тут до него вдруг дошло, насколько ветхи здешние стены, трещины которых кое-как маскировал слой штукатурки и грязи. Юноша разогнался и саданул плечом в перегородку. Она треснула, как иссохший листок, и он мгновенно оказался погребен под грудой обломков в густом облаке пыли. Он просунул руку в образовавшееся отверстие, нащупал брус, вцепился в него и что было сил принялся раскачивать. Наконец тот поддался. Произошло новое обрушение — на сей раз дыра оказалась достаточно широкой, чтобы он смог выбраться наружу.
При виде этого всклокоченного парня с безумным взглядом, черного от пыли, толпу охватило смятение. В два прыжка фракиец достиг помоста. Толстомясая великанша-сводня, оцепенев с перепугу, даже не шевельнулась. Брус, которым Калликст орудовал словно сариссой, длинным копьем македонских воинов, угодил — ей в брюхо. Задохнувшись, разинув рот, Кальпурния плюхнулась наземь с помоста — ни дать ни взять черепаха, перевернутая на спину.
Калликст уже прыгнул на лестницу, продолжая размахивать своим импровизированным оружием. Но он не принял в расчет Галла, который не без пользы выходил на арены амфитеатров империи. Выбросив вперед ногу, он саданул подростка в бедро. Потеряв равновесие, фракиец растянулся на земле, выронив свою палицу. Быстрее молнии бывший гладиатор наскочил на него сверху, схватил за горло, расплющил, навалившись всем своим немалым весом. Юноша задыхался. Как сквозь туман до его слуха донесся вопль, конечно, это кричала Флавия, в то время как Галл, громко сопя и ухмыляясь, дышал ему в лицо, обдавая едким запахом чеснока и скверного вина.
Полузадушенный Калликст молотил руками, словно утопающий. Каким-то чудом его ладонь наткнулась на камень. Он вцепился в него и с силой, рожденной отчаянием, ударил своего противника в висок, вынудив ослабить свои тиски. Ободренный, он колотил снова и снова, пока ему не удалось сбросить с себя тушу Галла. В миг, когда он занес камень для нового удара, чья-то рука перехватила его запястье.
— Довольно!
Калликст порывисто обернулся: Эфесий! Управитель сенатора Аполлония. Ошарашенный, он подчинился. Сервилий, как будто он только и ждал этого мгновения, выдвинулся из толпы и принялся выражать вилликусу свою признательность:
— Кто бы ты ни был, ты заслужил право даром опустошить здесь столько кувшинчиков вина, сколько пожелаешь. Этот паршивец не впервые буянит, таков уж он. Но на сей раз благодаря тебе он будет наказан по всей строгости.
Калликст открыл было рот, собираясь запротестовать, но Эфесий не дал ему на это времени:
— Оставь свое пустословие...
— Что такое?.. Почему ты так говоришь?
— Этот раб принадлежит моему господину, сенатору Аполлонию. Я здесь затем, чтобы забрать его.
Замешательство Сервилия продлилось недолго, он быстро обрел прежнюю самонадеянность.
— Ты, верно, обознался. Этот эфеб уже целый год является собственностью моего друга Галла.
— Я не ошибся, и ты об этом знаешь, — твердо возразил Эфесий.
— Ну-ну, ты путаешь, — настаивал сводник. — Тут тебе все подтвердят, что все последние месяцы видели этого малого у Галла в лавке.
Присутствующие закивали, со всех сторон послышалось одобрительное бормотание.
— Вы сейчас совершаете преступление, именуемое лжесвидетельством! — раздался новый голос, уверенный и властный.
Толпа отхлынула, все вытаращили глаза на четверых молодцов весьма внушительного роста, окружающих тщедушного на вид старика: то был Аполлоний со своими носильщиками. Указав на пурпурную кайму своей тоги, он обратился к Сервилию:
— Как ты можешь убедиться, я сенатор. Я подтверждаю слова своего управителя. Этот раб действительно принадлежит мне: не желаешь ли оспорить это перед консульским судом?
Сервилия передернуло, однако он сдержал досаду: персоны, носящие латиклавию — тогу с пурпурной каймой, — были ему не по зубам. Слишком крупная добыча. Его приятели, и те инстинктивно подались назад.
— Высокорожденный господин, — пролепетал он, — я хоть и убежден в своем праве, но...
— Я не сомневался, что при твоей красоте мы тебя отыщем у содержателя притона, — шепнул Эфесий на ухо Калликсту. — Заметь, что тебе везет, притом куда больше, чем ты заслуживаешь. На месте нашего господина я охотно оставил бы тебя здесь подыхать, как крыса.
Но юноше сейчас было мало дела до соображений управителя: его взгляд скрестился с полным отчаяния взглядом Флавии.
— Господин! — воскликнул он, обращаясь к Аполлонию и указывая на девочку. — Она со мной.
Аполлоний оценивающе оглядел Флавию и, обратясь к Сервилию, осведомился:
— Сколько за это дитя?
— Она ему не принадлежит! — с жаром запротестовал фракиец. — Она... это... — Он искал другого слова, но не нашел, сдался. — Это алюмна.
— Ах, вот оно что. Знаешь, — заявил Аполлоний, — я ведь могу сделать так, что вас всех арестуют за похищение свободной девушки.
— Но как же, высокородный? — негодующе возопил Сервилий. — Ведь эти алюмны становятся собственностью всякого, кто их подберет!
— Именно поэтому она отправится со мной и моим рабом. Кто-нибудь возражает?
Сервилий сжал кулаки, еще раз оценил впечатляющую мускулатуру сопровождающих сенатора и, покоряясь неизбежному, покачал головой. Тогда Калликст подошел к старику и, поколебавшись, решился произнести слова, которых, как казалось прежде, никогда не смог бы выговорить:
— Спасибо... хозяин.
Аполлоний сдержал улыбку, хлопнул в ладоши и направился к носилкам.
Фракиец взял Флавию за руку, а девочка поспешила накинуть свою тунику. Эфесий замыкал шествие. А сводники, столпившись у них за спиной, окружили Галла. Он лежал на прежнем месте. Красное пятно у него на макушке расползалось все шире.

Глава VI
Август 180 .
Калликст долго смотрел вслед носилкам, ползущим вдаль по крутым улочкам. Поравнявшись с ним, восседавший в них Карпофор легонько махнул рукой, и юноша тотчас отозвался на приветственный жест в манере столь же небрежной. Он никогда не мог понять, что общего у этих двоих — всадника и сенатора. Может статься, каждому виделось в другом воплощение его тайных желаний.
— Марк Аврелий скончался... Порфиру императора наследует его сын Коммод!
Эта самая новость, важность коей пока еще ускользала от понимания Калликста, и стала поводом неожиданного визита всадника. Фракийца удивил тон беседы гостя и хозяина, озадачила страстность, которую друзья вкладывали в обмен мнениями относительно достоинств и недостатков нового императора, ошибки Марка Аврелия, завещавшего свою Империю девятнадцатилетнему юнцу, явно неискушенному в делах власти, только и думающему, что о цирковых забавах. Как бы то ни было, ему все едино, что Коммод, что Марк Аврелий. Его судьбу не изменят ни боги, ни императоры.
Он побрел во внутренний двор «островка», к перистилю, и уселся на свое излюбленное место у подножия фонтанчика с резной облицовкой из розового мрамора. До него доносился шум из триклиния, где хлопотали слуги, снующие взад-вперед, слышал он и неторопливые шаги Аполлония, походку, которую узнал бы, топчись там хоть целая сотня народу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66