Точно завороженная какими-то могучими чарами, она не могла в этот миг отвести глаз от незнакомого рыцаря. Она видела длинный, острый, блестящий наконечник его копья, и ей казалось, что холодное железо впивается ей прямо в сердце. И она не сводила с рыцаря глаз, точно хотела уничтожить его своим взглядом.
Незнакомец, ни разу не повернувший головы ни вправо, ни влево, слегка поклонился в сторону ложи графа дель Бальцо. После того как рыцари проехали вдоль всей ограды, поле было освобождено для их поединка. Как говорилось в те времена, между ними поделили поровну землю и солнце, то есть поставили друг против друга на равном расстоянии от центра арены и так, чтобы солнце светило сбоку, — таким образом, связанные с этим выгоды и неудобства были одинаковы для обоих.
Бесчисленные зрители, толпившиеся в ложах, у ограды, взобравшиеся на скамьи, на повозки и на временные мостки, вскарабкавшиеся на деревья соседней рощи, на крыши сараев и немногих домов, стоявшие вокруг поля, замерли в ожидании. Не нашлось бы ни одного человека, у которого сердце не трепетало бы от нетерпения, от зависти, от радости или страха. Вот-вот должен был прозвучать сигнал к началу боя, как вдруг произошло нечто такое, что разом взбудоражило всю толпу и чуть было не поколебало и без того шаткую власть Адзоне.
Лупо, стоявший позади Отторино, увидел, что наместник сделал какой-то жест, и по ошибке принял его невольное движение за знак, который он должен был подать трубачу, чтобы тот протрубил сигнал к бою. Тогда громким голосом, раскатившимся в наступившей тишине от одного края поля до другого, он воскликнул:
— Да здравствует Марко Висконти!
Это был боевой клич его господина, который, едва услышав эти слова, поднял вверх руку в железной перчатке и повторил вслед за Лупо:
— Да здравствует Марко Висконти!
Однако ни Отторино, ни его противник не сдвинулись с места, так как не было звука трубы. Но толпа зрителей, вся состоявшая из тайных сторонников Марко и смутно знавшая, что против него плетутся какие-то козни, решила, что это — условный знак какого-то заговора, сигнал к восстанию против наместника, и в один миг тысячи голосов дружно откликнулись со всех сторон, многие схватились за оружие, и вся масса людей пришла в движение, озираясь, не видно ли где-либо знамени или вождя, вокруг которых можно было бы сплотиться. Появись Марко в этот момент и покажись он народу, все было бы кончено. Немногочисленные солдаты наместника в испуге столпились вокруг его ложи, и на какой-то миг сам Адзоне и оба его дяди — Лукино и Джованни — решили, что они погибли.
В самый разгар возмущения, когда крики стали громче и злее, неизвестный рыцарь, так и не тронувшийся с места, поднял руку к шлему и попытался приподнять забрало, словно забыв на минуту, что оно составляет одно целое со шлемом, но это движение было коротким и, по-видимому, непроизвольным. Рыцарь быстро опустил руку, оперся сжатым кулаком на стальной набедренник и, оставаясь неподвижным, продолжал наблюдать из-под забрала за всей этой шумной суматохой.
Тем временем по полю забегали герольды, распорядители и их помощники. Они принялись кричать, призывая всех успокоиться и вернуться на свои места. Мало-помалу буря начала слабеть и вскоре совсем утихла. Возбужденные юнцы, у которых чесались руки, люди робкие, не желавшие, чтобы их затолкали в толпе, и любопытные, шумевшие больше всех и самые многочисленные, возвратились на свои места. Одни были вне себя от ярости, другие смеялись, а третьи расспрашивали, что, собственно, случилось.
Когда вновь воцарилась тишина и спокойствие, прозвучала труба, и оба соперника двинулись навстречу друг другу, прикрывая грудь щитом и наклонив голову так, чтобы верхний его край находился на уровне глаз.
Однако неизвестный рыцарь, намеревавшийся с первого же раза нанести врагу изощренный удар, не стал пришпоривать коня и пускать его во весь опор, а двинулся вперед умеренным галопом и, оказавшись в пределах досягаемости, подставил яростно налетевшему на него противнику наклоненный щит, так что направленное в него копье скользнуло по гладкой поверхности и прошло мимо, едва задев его за бок. Тем временем, прицелившись в голубую перевязь, которую Отторино надел в тот день поверх доспехов, неизвестный рыцарь пронзил ее копьем насквозь и, проскакав мимо, сорвал ее с плеча юноши.
Этот блестящий, мастерской удар не был, однако, по достоинству оценен зрителями, которые, приписав его случаю, стали даже роптать, сожалея, что первые удары пропали даром. Оба соперника промчались дальше, каждый в свою сторону, а затем, достигнув исходной меты, быстро повернули коней и вновь яростно устремились навстречу друг другу. На этот раз неизвестный рыцарь также пустил своего коня вскачь и так сжал ему коленями бока, что могучий конь весь напрягся, и видно было, что он жадно хватает воздух, стараясь перевести дыхание. Налетев со страшной силой посреди поля на своего соперника, Отторино сломал копье о навершие его щита, однако тот даже не покачнулся в седле и мгновенно нанес Отторино ответный удар по забралу и поворотом копья сбросил его с коня, который, почувствовав, что седло опустело, остановился как вкопанный и повернул голову назад, словно ожидая, что хозяин вернется и снова сядет на него.
Но хозяин, раскинув руки, лежал на песке и не подавал признаков жизни. Лупо быстро соскочил на землю, дрожащими руками открыл забрало и увидел, что у его господина кровь льется из носу, рта и ушей. Прибежали два служителя и, сняв с Отторино шлем, отнесли его на руках к шатру. Ноги его безжизненно свисали, обагренные кровью волосы развевались на ветру.
Через несколько минут из ложи вышел герольд и возвестил:
— Рыцарь жив!
Тогда победитель, который поворачивал отягощенную шлемом голову вслед за раненым, пока его несли в шатер, и после этого больше не смотрел в ту сторону, поднял руку и привстал на стременах, явно показав, что это известие его обрадовало. Затем он бросил прочь копье, пришпорил коня, покинул поле и скрылся в той же роще, из которой приехал. Его оруженосец, сняв щит с шеста, на котором он был укреплен, последовал за своим господином.
Когда позднее служители подняли с земли копье, брошенное исчезнувшим рыцарем, они увидели, что у него обломан наконечник. Большинство считало, что он сломался во время поединка, но кое-кто заметил, что неизвестный рыцарь, услыхав, как его противник крикнул: «Да здравствует Марко!», приблизился к ложе и, воткнув копье в щель между кольями, повернул его, словно рычаг, отчего наконечник и сломался пополам.
Глава XIX
Теперь наша история, перескочив через события целого месяца, переносит нас в город Лукку, хозяином которого тем временем стал Марко Висконти. Произошло это таким образом. Император, вынужденный оставить Тоскану, поскольку и его дела и дела антипапы шли из рук вон плохо, решил, прежде чем навсегда покинуть этот край, выжать из него как можно больше, и среди различных придуманных им средств самым ловким была продажа дружественных ему городов за звонкую монету. Именно эта любезность была оказана и Лукке: коварный Людовик Баварский отнял ее у сыновей Каструччо, ее могущественного владыки, и продал Франческо Кастракани из рода Интерминелли, который выжал из города не одну тысячу полновесных золотых флоринов. Но граждане Лукки, не смирившиеся с тем, что ими торгуют, как скотом, обратились после отъезда императора к Марко, который как раз в это время был в Черульо, где он привлек на свою сторону отряд взбунтовавшихся германцев, и стали просить его прийти им на помощь. Висконти нагрянул в Лукку с шестьюстами копейщиками, лишил Кастракани столь неправедно приобретенного им владения и был избран главой и повелителем города, освобожденного им от ненавистного тирана. Горожане охотно подчинились такому славному и благородному воину, еще недавно бывшему близким другом знаменитого Каструччо, под предводительством которого их город стал могучим и процветающим.
На шестой день после этого события Марко все еще рассылал отряды в разные концы области Лукки, чтобы принимать во владение земли и замки, изъявлявшие готовность перейти на его сторону, и захватывать, опустошать и поджигать поместья тех феодалов, которые отказывались ему подчиниться. Кроме того, он начал тайные переговоры с графом Фацио, стремясь завладеть Пизой так же, как и Луккой, вырвав этот город из рук мессера Тарлатино ди Пьетрамала, которому уступил его Людовик Баварский.
Утро шестого дня Марко потратил на чтение полученных писем и отправление новых посланий князьям и городским коммунам Тосканы и Романьи, которые с завистью, страхом или надеждой взирали на появление нового владыки, чьи намерения нелегко было разгадать. Остаток дня прошел среди празднеств и чествований, в которых чернь никогда не отказывает своим новым властелинам. В его ушах еще звенели восторженные клики, которыми его приветствовали на улицах Лукки, когда он в сопровождении графов, баронов и цеховых мастеров направлялся в церковь святого Мартина на поклонение.
Было уже поздно, и Марко, отпустив своих новых советников и придворных, прогуливался по огромному залу городского дворца, в котором не так давно жил знаменитый друг его Каструччо, и время от времени поглядывал в готическое окно, выходившее на площадь. Из него были видны силуэты башен и отблески огня на церковных куполах. Внизу, на площади, горел огромный костер, освещавший неверным красным светом толпу горожан, пивших и распевавших здравицы и канцоны в честь Марко Висконти. Вдали на склоне холма, полукругом охватывавшего город, виднелись другие группы пирующих. Всюду, точно в праздник, звонили колокола.
Марко на минуту остановился у окна, чтобы полюбоваться представшим ему зрелищем, словно жених, который в день свадьбы не может отвести глаз от своей очаровательной невесты. Отойдя от окна, он перевел взгляд на портрет Каструччо, висевший над камином, и вид этого человека отравил ему всю радость и очарование пережитого дня. Марко подошел к креслу, сел в него и, не спуская глаз с лица недавно погибшего друга, подумал: «Если бы в Риме в дни твоей славы, когда все считали тебя правой рукой императора, а гвельфские города, король Роберт и папа трепетали при звуке твоего имени, когда я гордился твоей дружбой и надеялся с твоей помощью стать повелителем Милана, — если бы в те дни к тебе пришел гадатель и сказал: „Каструччо, через несколько месяцев все пойдет прахом, а тело твое зароют в землю“, кто бы поверил такому предсказанию? Ведь ты был тогда в расцвете лет, силен и могуществен… И все же жизнь так обманчива, так быстротечна… Ты знал, что всякий человек смертен, и все же ты не поверил бы, если бы предсказатель добавил: „Видишь того, кто стоит с тобой рядом? Того, кого ты стараешься возвеличить в своем краю, того самого Марко, который изо всех сил помогал тебе подняться на достигнутую тобою ныне высоту и который любит и почитает тебя больше, чем брата? Видишь ли ты его? Так знай же, что вскоре он станет владыкой твоего города, что твой дом станет его домом, твои богатства — его богатством, а твоя вдова и дети пойдут из города в город и будут просить убежища, но им везде в нем откажут“. Что ответил бы ему этот великий мудрец? Что он почувствовал бы?.. А я… что сказал бы я?.. Нет, надо делать свое дело и не думать о будущем! Что за жалкое существо человек!.. Подумать только, вот этот славный, могучий город сам отдается тебе в руки, пока ты многие годы стараешься овладеть другим, ускользающим от тебя, словно призрак. Не кажешься ли ты сам себе безумным алхимиком, в поисках золота случайно проникшим в сокровенную тайну природы, о которой он и не подозревал?»
Он снова выглянул в окно, постоял минуту, созерцая площадь, а затем воскликнул:
— Как красива Лукка… Но все же это не Милан, — добавил он со вздохом. — Стать князем там, где ты был унижен, повелевать теми, кому ты повиновался, быть великим среди тех, кого радует твое величие, делиться им с друзьями и бесить врагов, наслаждаясь их унижением, — вот это жизнь!.. Здесь вокруг веселые холмы, покрытые виноградниками и оливковыми рощами, здесь много рыцарей, прелестных дам, богатства, изысканности… но все это ничего не говорит сердцу Марко.
В то время как он, полный этих дум, стоял у окна, собравшийся на площади народ заметил его тень на стекле, и все принялись кричать:
— Да здравствует Марко! Да здравствует Марко!
Потревоженный шумом голосов, прервавших его мысли, Марко склонил голову и в любезном поклоне развел руки, но потом потерял терпение и вышел в соседнюю комнату со словами:
— Глупые безумцы! Вы боитесь остаться без хозяина?.. Да здравствует Марко! А чего вы ждете от этого Марко? И кто он такой? Уверены ли вы, что он не захочет обмануть ваши надежды? Какой восторг! Какое ликование! Наверное, то же было и после победы в Альтопашо… И кто-то, пожалуй, верил вашим крикам. Я сам когда-то упивался ими… А сейчас я знаю, как краток путь от вербного воскресенья до страстной пятницы, от осанны до крестного пути.
На пороге появился паж. Получив разрешение, он вошел с глубоким поклоном, вручил Марко несколько писем и сказал:
— Послания из Ломбардии; гонец ждет внизу, в красном зале, он говорит, что он ваш слуга; его имя Пелагруа.
— Подожди у двери, — отвечал Марко, отсылая пажа кивком головы. Потом он подошел к светильнику, начал читать надписи на письмах и, узнавая по почерку, от кого они были, бросал их одно за другим на стоявший рядом столик.
Вдруг на глаза ему попалось письмо, при виде которого он удивленно поднял брови, взял серебряный колокольчик и позвонил. В дверях сразу появился паж, и Марко спросил у него:
— Все ли письма прибыли с одним гонцом?
— Да, — отвечал паж, — их все принес ваш слуга. Правда, одно оставил во дворце гонец, который был здесь проездом в Рим.
— Хорошо, — сказал Марко, и мальчик вышел.
Бросив на стол последнее письмо, которое он все еще держал в руках, Висконти сказал самому себе с горькой усмешкой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43