Конечно, стоимость часа полета еще дороговата для колхоза по сегодняшним его возможностям. Но со временем мы преодолеем и эту трудность, — решил Иван, закрывая папку с документами и берясь за другую.
Вошла курьер-уборщица Манефа с охапкой поленьев. Она бухнула дрова на пол перед топкой, поправила полушалок и спросила довольно бесцеремонно:
— Долго сидеть-то будешь?
Для Манефы субординации не существовало. По старой привычке она со всеми была на ты.
Иван оторвался от бумаг.
— Да посижу. А что?
— Топить-то можно ли?
— Топи, пожалуй.
Несмотря на лето, погода стояла скверная, холодная, дождливая, и Манефа время от времени протапливала печи. Она уложила дрова в топку, нащепала лучинок и растопила голландку.
— Прежний-то председатель вечерами тут не сидел. Видать, тебе зарплату положили поболе, чем была у него? — спросила Манефа.
— Зарплата та же, — смутился чуть-чуть Климцов. — А сижу тут, потому что люблю подумать в тишине.
— Прежний-то к стулу не приклеивался. По телефону дак за него, все, бывало, Окунев говорил… Ну, думай-ко. Я пойду.
Климцов кивнул. Манефа взялась за скобу двери, но задержалась.
— Подумай-ко, Иван Данилович, как мне зарплату поболе выхлопотать. Работы по горло, а я все на сорока рублях. Нонче деньги-те стали дешевы… На хлеб едва хватает. Ты вот еще и с бумажками меня каждый день посылаешь: то одного, то другого вызови к тебе…
Климцов улыбнулся. Действительно, он взял за правило в некоторых случаях вызывать людей, тех, кто в чем-нибудь провинился или недостаточно точно выполнил его указание. За Панькиным этого не водилось, тот предпочитал беседовать с колхозниками там, где с ними встретится, обходя хозяйство по утрам.
Просьба Манефы была несколько неожиданной для Климцова.
— Вопрос о вашей зарплате надо обсудить на правлении, — сказал он.
— Обсуди, раз такой порядок. Панькин-то обещал прибавку, да сколько раз пообещает, столько и забудет. — Манефа помедлила и добавила. — Ну, может, он и не забывал, а Митенев был против. Он ведь у нас жом! Ты с него и начни, сперва его обработай. А правление-то согласится, я знаю.
— Хорошо, хорошо, — заверил Климцов.
Когда Манефа вышла, он вспомнил другую просьбу — Феклы Зюзиной — об электродойке. На заседании правления вопрос об этом решили положительно. Но Климцов был уверен, что устанавливать электроаппараты в старом коровнике неразумно. Конечно, то, что доярки требуют облегчения труда, вполне законно. Да и в городе на одном из совещаний нового председателя критиковали за дедовские методы в животноводстве, будто он, Климцов, внедрял их…
Видимо, строительство коровника откладывать больше нельзя. Если не заложить его теперь, через несколько месяцев непременно возникнет потребность строить что-то другое, не менее важное, и тогда затея с коровником будет опять отложена, — размышлял Климцов. — А где строить? Рядом с нынешним? А может, целесообразно возводить его в другом месте? И где взять материал, если лес, заготовленный впрок, пущен в дело? Впрочем, не весь. Есть еще штабель отличных бревен, припасенных для постройки колхозной конторы. С этим можно и подождать…

3
Иван Данилович засиделся в правлении и пришел домой уже около десяти часов. Сын Гришка спал, жена стояла у стола и что-то кроила из пестрого ситца. Скинув сапоги, Климцов походил взад-вперед по комнате, ощущая, как домашнее тепло просачивается под рубашку.
Тамара, положив ножницы, тихо спросила:
— Что долго?
— Да все дела.
Тамара собрала со стола разрезанные куски ткани и, подойдя к мужу, обняла его.
— Скучно мне. Ты приходи пораньше.
— Ну-ну, ладно, — тронутый неожиданной лаской и этим признанием жены, пообещал Иван Данилович и посмотрел на детскую кроватку.
— Лег-то вовремя?
— В девять. Убегался. Подружился с соседскими детьми, еле домой зазвала.
— Ну пусть спит. Перекусить бы.
— Сейчас соберу. Чайник горячий. Да, чуть не забыла, там для тебя есть сюрприз, — жена многозначительно улыбнулась и принесла из сеней сверток, развернула его. В нем оказалась свежая семга. Иван вскочил со стула, точно ужаленный.
— Это что такое? — возмутился он.
Жена прикрыла ему рот ладонью.
— Тише, разбудишь сына. Принес какой-то рыбак.
— Какой рыбак?
— Не знаю. Он не назвал себя.
— И ты приняла? Какая неосторожность! Ты понимаешь, что ты наделала?
— А что? Разве ты не просил его принести?
— Конечно, не просил! И не собираюсь просить. Это знаешь что, друг мой? Взятка!
Тамара совершенно растерялась.
— Да кабы я знала, Ваня! — наконец вымолвила она.
— Ну ладно, расскажи, какой он из себя.
— Ну… такой… среднего роста, в резиновых сапогах, чернобородый. Нет, скорее, седобородый… Глаза большие, темные, вроде цыганские…
— Старый?
— На вид лет пятьдесят или побольше.
— И что сказал?
— Сказал, что принес тебе рыбу и все…
— Эх, Тамара! Надо было взашей гнать его с таким подношением! Семга — рыба строгого учета. Это, наверное, браконьерская или украденная из улова на тоне. Ну ладно, ты не очень расстраивайся. Выясним, кто принес. Меня, видишь ли, прощупывают, беру ли я подарки. Люди ведь разные. Больше, конечно, хороших, но есть и прохиндеи: ищут для себя всякие лазейки да выгоды. Прошу тебя, впредь никаких приношений не принимай. Поняла?
— Как не понять, Ваня…
— Ну вот и ладно. Будем ужинать.
Пришла мать, Екатерина Прохоровна, почаевничать. По расстроенному виду снохи она сразу догадалась в чем дело.
— Тут приходил Степан Сергеев. Я в окно видела, — сказала она будто между прочим.
— Степан Сергеев? — с живостью спросил сын. — Ну завтра я с ним поговорю.
— Поговори-ко, поговори. — В словах матери Иван уловил одобрение. — Чего принес-то? Семгу, поди?
— Семгу.
— Ты ведь не просил!
— Была нужда!
— Проверяют тебя, Иван. Не попади впросак, — посоветовала мать. — Степан-то нехороший мужик. Раньше, бывало, все, что плохо лежит, тянул к себе. А и теперь лучше не стал. В колхозе работать не хочет — больным сказывается, а для себя ловит рыбу на озерах и продает. Деньги копит. Одним словом, живет единоличником. Панькин с ним немало крови попортил. Вот теперь и тебя стал обхаживать…
Тамара потупила взгляд. Ей было стыдно, что она подвела мужа.
Придя утром на работу, Климцов сразу же послал за Сергеевым и, пока он не пришел, хотел было заняться делами. Но тут в кабинете появился олений пастух Василий Валей.
В последние годы он сильно постарел и пасти колхозное стадо в двести с лишним оленей ему стало не под силу. Он сидел в чуме или ловил рыбу на ближнем озерке, а заботу о колхозном и личном стаде переложил на двух своих женатых сыновей.
— Здравствуй, Василий Прокопьевич. Зачем прибыл? Как наши олешки? — поинтересовался председатель.
— Худо, ой, худо! — сказал Валей, держа наготове какой-то узелок.
— Почему же худо?
— Да вот, смотри сам…
Валей развернул на приставном столике узел. Иван Данилович увидел на раскинутой тряпице какие-то странные сморщенные серые комочки, издали напоминающие недосушенные грибы.
— Что это? — удивленно взглянул на него Климцов.
— Уши. Олешков уши… Пали олешки, а я уши привез, — ответил пастух.
— Как пали? — встревожился Иван Данилович. — Почему? И при чем тут уши!
— Считай… Двадцать олешков пало… Ой, худо, председатель! — Валей сел на стул, печально глядя на разложенные на тряпочке оленьи уши.
— Ну, а уши-то ты зачем привез? — раздраженно спросил Климцов.
— Всегда привозил. По ушам списывали олешков, чтобы на мне не висели…
Чертовщина какая-то! — рассердился председатель. От ушей нехорошо попахивало.
— Заверни и вынеси отсюда, — распорядился Климцов.
— Ты сперва пересчитай, а потом я вынесу, — не двинулся с места Валей.
Иван растерялся. Известие о падеже оленей неприятно поразило его. Он позвал на помощь Митенева.
— Вот, Дмитрий Викентьевич, — сказал он главбуху. — Валей привез оленьи уши. Надо, говорит, списывать оленей по ним. Болеют олени, что ли?
— Так было заведено, — ответил Митенев. — Если олени заболеют и падут, то в качестве оправдательного, так сказать, вещественного доказательства мы принимали от пастуха уши. По их числу списывали животных.
— Это что за метод учета! — возмутился Климцов.
Митенев пожал плечами:
— Стадо далеко, ехать туда трудно: ни пути, ни дороги…
— Надо теперь же послать Окунева все проверить на месте, — жестко сказал Климцов. — Если появилась эпидемия, то срочно вызовем ветврача. Между прочим, я слышал, что на днях в Мезени на рынке продавали оленину…
— Я не продавал! — Валей вскочил со стула. — Неправда это. Пали олешки. Поедем — сам посмотри.
— Мне ехать недосуг. Поедет Окунев.
— Он, конечно, разберется, — одобрил Митенев решение председателя. — Но ты, Иван Данилович, на всякий случай пересчитай эти уши. Будем составлять акт…
— Это уж ваше дело, — холодно сказал Климцов.
— Ну тогда я разберусь. Идем, Василий, — Митенев повернулся к двери.
Потом Климцов пригласил своего заместителя по сельскому хозяйству. Окунев решил отправиться к стаду вместе с Валеем.
Вызванный Иваном Даниловичем Степан Сергеев ожидал в приемной. Климцов велел ему зайти. Сергеев стал у порога и с настороженным видом мял в руках свой бараний с кожаным верхом треух.
Сергееву можно было дать, пожалуй, все шестьдесят. Тамара ошиблась. И борода у него седая, черноты почти совсем не осталось. Но он был еще крепок, с крупными руками. Носил резиновые бродни с подвернутыми голенищами, ватный костюм и поверх него брезентовую куртку. Глаза у Сергеева и впрямь смахивали на цыганские: темные, пронзительные.
— Вызывали? — спросил Сергеев.
— Вызывал. Подойди ближе. — Иван Данилович не пригласил рыбака сесть, и тот догадался, что предстоит неприятный разговор. Климцов вытащил из-под стола мешок и, вынув из него сверток, положил перед Сергеевым. — Это ты вчера принес? — спросил сухо.
— Я, — ответил Сергеев.
— Зачем?
— Гостинец. Дай, думаю, подкормлю председателя. Человек он хороший, работы у него через край, а пища, верно, неважнецкая… А что? Не ладно сделал? Я ведь от чистой души.
Климцова подмывало вскочить стукнуть по столу кулаком, накричать на этого неприятного ему мужика, который неизвестно почему вдруг вздумал его подкармливать, но он сдержался и спросил как можно спокойнее:
— Значит, подкормить меня решил? Спасибо. Но такой подарок я принять не могу. И вообще никаких подношений не принимаю.
— Мы ведь рыбаки, можно нам немного и для себя… У хлеба не без крох, — неуверенно произнес Сергеев.
— Не то говоришь. Что тебе нужно от меня?
— Да ничего. Ей богу ничего. Я вас уважаю, вот и принес. От всей души.
— Не то, не то, Сергеев! Ты туману не напускай. Где взял рыбину?
— Так я ж на тоне неделю сидел…
— Значит, там украл?
— Ну вот, сразу и украл… Пошто так, Иван Данилович! Я ведь ловил. Ну взял одну: дай-ко, думаю, отнесу председателю. Он в этом году свежей семги, наверное, не пробовал…
— Не то, не то, Сергеев. Чего хотел добиться этой подачкой?
— Да ничего не хотел! — взорвался вдруг рыбак.
— Ну вот что: возьми рыбу и сдай на приемный пункт. Квитанцию потом мне покажи. Понял?
— Как хошь, — уныло сказал Сергеев.
— Все. Иди.
Степан поморщился, словно съел горькую пилюлю, торопливо опустил рыбу в мешок и, не попрощавшись, вышел.
Иван Данилович сорвался со стула и забегал по кабинету, давая выход своему раздражению. Наконец он поостыл, успокоился, махнул рукой: Да ну его к дьяволу!
В кабинет вошла Фекла.
— Здравствуй, Иван Данилович. Пришла я доложить тебе о происшествии на ферме.
— Еще чего? — Климцов глянул на нее, набычившись. — Какое такое происшествие?
— Да сторожа выгнала с работы. Трифона Сергеева.
— За что?
— Напился. Чуть коровник не спалил. Прошлой ночью мне не спалось. Дай, думаю, добегу до фермы, проверю, как там… Захожу во двор — дымом пахнет. Напугалась, сунулась туда-сюда — огня не видно. Побежала в котельную — там всегда сторож сидит. Открыла дверь — матушки мои. Дым как шибанет в лицо, да такой едучий, словно бы от тряпок… А Трифон разлегся на полу и храпит. И сбоку у него какая-то одежка тлеет, и фуфайка на нем вроде бы занимается. Ну, растолкала его. Сел да как завопит спросонья: По-жа-а-ар! А я схватила ведро воды и вылила на него. Очухался. Что это ты, спрашивает, Фекла, воду на меня льешь? — Ватник-от у тя зашаял, пьяница несчастный, отвечаю. — Опять, видно, с цигаркой заснул! А он мне: Я курил осторожно… А от самого винищем несет. Ну я его взашей и вытолкала с фермы, и сама дежурила до утра, до прихода доярок. — Фекла помолчала, перевела дух. — Днем он вчера приходил, каялся, божился, что пить не будет, но у меня больше веры ему нет. Такой сторож мне не надобен. Назначьте другого.
Теперь Климцов сообразил, почему приходил к нему с дарами брат Трофима Степан.
— Все понятно!
— Как не понятно, Иван Данилович, — с живостью подхватила Фекла. — Пьяницу держать нечего. Надо непьющего да некурящего.
— Понятно, понятно, — кивнул Климцов. — Согласен с вами. Трифону и раньше были замечания, я помню. Ну а кого назначим? Кто у нас из старой гвардии мог бы пойти в сторожа?
— Да, право, не знаю… Пожилых людей немало, да не всякий на эту работу гож. А кто и подойдет — согласится ли? Ночами дежурить нелегко. Вот, к примеру, Ермолай. Ему сторожить будет трудно. Возраст, да и здоровье…
— Это тот Ермолай, у которого Суховерхов квартирует?
— Он самый… Ну вот еще Дмитрий Котовцев, — назвав эту фамилию, Фекла чуточку смутилась: уж очень много неприятных воспоминаний было связано с этим человеком. — Но тот еще мужик крепкий, и пока не на пенсии. А если взять Немка, — продолжала она размышлять вслух, — тот ничего не слышит. Какой из него сторож? А вот, кажется, подходящий человек… Семен Дерябин. Я с ним в войну на тонях сидела. Теперь он на пенсии, дома. Только стар. Уж поди за семьдесят. Ежели бы согласился, лучшего сторожа не надо. Есть, правда, у нас еще пенсионер, — мелькнула у Фекла озорная мысль. — Панькнн.
— Ну это, пожалуй, не та кандидатура, — Климцов деликатно кашлянул. — Не гоже заслуженного председателя, ветерана и организатора колхоза в сторожа сватать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80