https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/nedorogie/
Даже поломала?
— Пришлось жениться не по любви, а жить по привычке…
— Привычка — тоже серьезное дело. Хотя, по правде сказать, любовь должна быть обоюдной, — Фекла аккуратно расколола щипцами кусочек сахару, подержала белую рафинадную кроху в маленьких алых, согретых чаем губах.
— Вы хотите сказать, что ко мне у вас не было никакого чувства?
— Не было, Митя. Хоть и говорят: Стерпится — слюбится, а все это неправда. Этим люди сами себя успокаивают, оправдывают поломанную, исковерканную жизнь…
— Может, и верно. Но что делать человеку, если он любит? Ведь он в этом не виноват! Выходит, всю жизнь ему страдать?
Фекла с досадой махнула рукой:
— Красивые слова!
Дмитрий долго молчал.
— И как же вы теперь? — глаза его стали недобрыми. — Выходит, летала птичка высоко, а села недалеко?
Фекла ответила тоже присловьем:
— Была бы изба — сверчки будут.
— Годы-то идут. Время и стены в избе подтачивает.
— Годы идут, верно. И про стены верно. Да что делать? У всякого своя судьба.
Разговор Фекле не понравился. Теперь, после смерти любимого, он казался вовсе неуместным и даже кощунственным. Она сухо выпроводила гостя.
— Тоскливо ведь одной-то жить, без хозяина, — полунамеком заметил он на прощанье.
— Всяк петух на своем пепелище хозяин.
После этого Котовцев, видимо, затеял нехорошую игру — стал искать с ней встреч. Увидя Феклу на улице, без стеснения подходил к ней, старался вызвать на разговор, грубовато шутил. Однажды опять явился к ней в избу с бутылкой водки, которую добыл бог весть где в это трудное время, когда все было по карточкам и талонам. Фекла не приняла его и выгнала с бутылкой.
— Не приходи больше. Видеть не хочу! Что люди скажут? Ведь жена у тебя, двое детишек малых. Борода у тя с ворота, а ум с прикалиток!
Дмитрий затаил зло.
Что за народ! — с неудовольствием думала Фекла. — Война идет, на фронте кровь льется, а им, мужикам, все любовь нужна. Окопался в тылу-то, с жиру бесится! Нисколько стыда нет.
Фекла заботливо опекала мать Бориса — Серафиму Мальгину, приносила ей пряжу, с тем чтобы она могла вязать сети для колхоза. Эта работа достаточно хорошо оплачивалась и отоваривалась продуктами по талонам. Каждую свободную минуту Фекла прибегала к старухе, помогала ей приготовить обед, прибраться в избе.
В конце года на отчетно-выборном собрании колхозники избрали Феклу в члены правления. Это для нее было неожиданно, и она даже сначала подумала: А нет ли тут какого-нибудь подвоха? В правление, как она знала, избирали людей заслуженных, считавшихся активистами.
— Малограмотная я, не справлюсь, — хотела было отказаться Фекла.
— Грамоты маловато — не беда, — сказали ей. — Смекалка у тебя есть, работник ты хороший, справишься.
Чем должен заниматься член правления колхоза, Фекла имела смутное представление: Сидят вечерами в конторе, что-то обсуждают, голосуют… Правление постановит, а колхозники выполняйте. Так думала она. Но, оказывается, выполнять то, что постановят, приходилось прежде всего самим правленцам: идти к людям, говорить с ними, убеждать, показывать пример. И если она раньше жила лишь по пословице: Моя хата с краю, теперь ей стали поручать разные общественные дела.
Поздней осенью после ледостава колхоз отправил бригаду рыбаков на озеро Мечино на подледный лов сига. Бригадиром, за неимением других, более опытных, назначили возчика Ермолая. Не прошло и десяти дней, как в правление стали поступать на него анонимные письма. Написанные, как заметно было, одной и той же рукой, на одинаковых клочках серой бумаги химическим карандашом, они попали к Панькину. Суть жалоб сводилась к тому, что Ермолай якобы плохо руководит бригадой, хлеб делит не поровну, старается для себя выкроить лишнюю пайку, ругательски ругает рыбаков последними словами, и надо его с бригадиров немедленно снять.
Панькина это озадачило: за Ермолаем прежде ничего такого не замечалось. Председатель пригласил Феклу, ознакомил ее с письмами — их было два.
— Придется тебе, Фекла Осиповна, наведаться на озеро да как члену правления в этом деле хорошенько разобраться.
Фекла отправилась на лыжах на Мечино. Провела сутки на стане и во всем разобралась. Жалобы на бригадира писали братья Сергеевы в отместку за то, что он поймал их за руку: ночью воровали мороженых сигов, уложенных под навесом в плетеные короба. Ермолай был хорошим, честным бригадиром. Сергеевы незаслуженно его оклеветали.
Вернувшись, она обо всем рассказала в правлении колхоза. Сергеевых оштрафовали за воровство. Они затаили на Феклу зло.
Большинство колхозников уважали Феклу и были ею довольны. Но доброй славе сопутствует зависть. Кое-кто завидовал Зюзиной, что она еще молода, независима и по-прежнему недоступно горда. Силу этой зависти Фекла скоро испытала на себе.
3
В начале зимы лед окреп, и хотя каждые сутки шевелило его приливами и отливами и у берегов изрезало трещинами, посредине реки он был матер и основателен.
Начался подледный лов наваги, которая приходила с рыбных морских пастбищ в Унду на нерест. Основные бригады рыбаков уехали с рюжамн в верховья Унды, Майды, Ручьев и там начали путину. А те, кто остался в селе, пробили во льду лунки-продухи и принялись ловить навагу, на уды. Лед на реке запестрел людьми. У всех были заветные места, где рыбачили и в предыдущие годы, рыбачат и сейчас.
В старом отцовском тулупе желтой овчины и необъятных, тоже родительских, валенках, в полушалке и ватных брюках, Фекла сидела на опрокинутой кадушке перед лункой.
Неподалеку от Феклы сгорбился над лункой Иероним в старом-престаром ватном длиннополом пальто и валенках с клееными галошами. Усы и бородка у него были в инее, на носу постоянно висела загустевшая на морозе прозрачная стариковская капля. Он смахивал ее рукавицей, но тут же нависала другая, такая же… Стар стал Иероним Маркович, ему перевалило за семьдесят. Однако нужда выгоняла его из теплой избы к маленькой проруби, он сидел возле нее, сколько мог. Побыв тут час-другой, Иероним собирал смерзшиеся тушки — рыба ему попадалась некрупная — и, волоча мешок по снегу, с удочкой под мышкой подходил к Фекле.
— Удачлива ты, Феклуша! Рыба у тя первый сорт. Крупна, жирна. Колхозу ловишь или себе?
— И себе и колхозу, — отзывалась Фекла, поглядев на деда с улыбкой. — Наловился, сбил охотку? Домой пошел?
— Пора. Замерз совсем. Кровь-та не греет.
— Покажи-ка улов-то, — Фекла заглядывала в мешок деда. — Невелика рыбешка-та. Ну ничего, мелкая, да порядочно.
— Дак ведь стариковская. Сам я старый, тощой, и рыба такая идет. Ну да я не в обиде. Божий дар принимать надо, не сетуя.
— На-ка, я тебе крупной добавлю на ушицу, — Фекла брала со снега рыбу и клала в его мешок. — Дома разберешь, что в уху, а что в печь на сушку.
— Спасибо! Дай бог здоровья тебе. Клев на уду! — говорил дед на прощанье и опять волочил за собой мешок.
По правую сторону от Феклы, в десятке шагов сидела Авдотья Тимонина — тощая, завернутая в нагольный полушубок, как в рогожу. Нацелясь острым носом в полынью, она без устали совала по сторонам локтями. Улов у нее был тоже приличный, но от соседки она все же отставала. Феклу нынче во всеуслышание хвалили за удачную рыбалку и даже написали о ней заметку в боевом листке, назвав стахановкой путины, и Авдотью брала зависть: Лопатой гребет, и все ей мало! Она искоса кидала на Зюзину недовольные взгляды. Причина недовольства крылась еще и в другом. Средняя Дочь Авдотьи Евстолия три года назад вышла замуж за Дмитрия Котовцева. А теперь идут слухи, что он стал частенько наведываться к Фекле в ее зимовку. Уж что они там делают, о чем говорят — бог знает. Но людская молва обвиняла Феклу в том, что она намеревается отбить Дмитрия у Евстолии, сделать сиротами детей, а ее — соломенной вдовой… Сам Дмитрий однажды под хмельком проговорился теще, что Фекла хотела заманить его в свои сети, да он на это не пошел, потому что верен жене. Авдотья возненавидела Феклу, браня ее в душе самыми последними словами. Она решила вмешаться в судьбу дочери, которой грозила разлучница. Прежде всего ей хотелось унизить Феклу, опорочить ее в глазах людей.
Сидя на льду, Авдотья придумала простой, но хитрый план.
…Однажды утром Фекла почувствовала, что удочка зацепилась за что-то в воде, дергала, дергала и оборвала леску. Пришлось идти домой за запасными крючками. Авдотья незаметно наблюдала за ней и злорадствовала.
Фекла снова села к лунке, выловила несколько рыбин, и повторилась та же история: крючки зацепились и оборвались.
В тот день Фекла наловила рыбы меньше всех. Она была сконфужена и расстроена: Почему обрываются крючки? Неужели течение притащило какую-нибудь корягу? Она перешла на другое место. Тут ей сначала везло, и она опять поставила рекорд среди удильщиков. Но через сутки удочка, словно заколдованная, зацепилась и оборвалась. Запас крючков у Феклы кончился, и она пошла на склад. Кладовщик дал ей дюжину уд и наказал, чтобы берегла их, потому что теперь наважьи крючки, как и все рыболовные снасти и принадлежности, стали большим дефицитом.
Фекла снова принялась за дело, но опять крючки намертво вцепились во что-то на дне, и она была вынуждена их оборвать. Слезы закипали у нее на глазах от досады: не лезть же в прорубь из-за крючков!
Сменила еще два места — результат прежний. Злое, роковое невезение вконец расстроило Зюзину. Она прекратила лов, когда оборвался последний крючок, собрала рыбью мелочишку в мешок и отправилась домой. К ней подошла Авдотья:
— Ты чего уходишь? Еще рано.
— Крючья все оборвала, ловить нечем, — сказала Фекла, — что-то на дне попадается… какие-то коряги…
— Наверное, приливом да течением нанесло, — с притворным сочувствием заметила Авдотья. — У меня тоже оборвалось три уды.
И отошла с озабоченными видом.
Уженье, однако, было в самом разгаре. Рыбаки, просидев день на льду, в глубоких сумерках уходили домой с мешками мороженой рыбы. От безделья и неудач Фекла окончательно упала духом. Она отправилась со своей бедой к Иерониму Марковичу Пастухову. Уж он, старый рыбак, должен знать, почему крючки у нее обрываются, а у других целехоньки.
Выслушав ее, Иероним Маркович поразмыслил и сказал:
— Ежели в четырех лунках у тебя, Феклуша, крючки обрывались, так корягами, о которых ты говоришь, кто-нибудь тебя облагодетельствовал. Есть у меня одна догадка. Вечерком, когда никого на реке не будет, пойдем проверим.
Поздним вечером, когда на льду не было ни души, дед взял железную кошку, привязал к ней конец и вместе с Феклой, которая прихватила пешню, отправился на реку.
— Показывай твои лунки, — сказал он.
Фекла указала. Дед сломал пешней намерзший на лунке лед и опустил в воду свое приспособление. Кошка сразу за что-то зацепилась.
— Клюнуло, — дед стал осторожно тянуть кошку из воды. — Тяже-е-елая рыбина попалась. Не упустить бы…
Из проруби дед выволок довольно большой, опутанный сетью тяжелый ком.
— Гляди хорошенько. Твои уды тут.
— Камень сеткой обмотан. Кто же это так сподличал? — Фекла, склонившись, высвободила крючки.
— Есть, видно, у тя враги, Феклуша. Завистники. Ловила поначалу хорошо, вот и стали вредить.
— А в другой, в другой-то проруби посмотрим! — Фекла нетерпеливо потащила деда к лунке поодаль.
И там Иероним выловил такой же тяжелый камень, обмотанный куском невода.
— Вот тебе и вся причина. Теперь надо выяснить, кто. Камни уберем, чтобы никто не догадался, что мы их вытащили. Завтра днем лови с богом, только пробей новую лунку, виду не подавай. А ночью не поленись посмотреть, кто придет снова сюда…
…Фекла затаилась за углом бани на берегу и стала ждать. Ночь была тихая, морозная и темная — ни одной звездочки. С неба сыпался мелкий и сухой снег. Поодаль угадывалась в потемках тропка, что спускается по косогору к реке. Ее протоптали рыболовы-наважники.
Ждать пришлось долго. Порядком продрогнув, Фекла уже хотела было идти домой. Но вот из-за крайней избы показалась и торопливо направилась к реке высокая фигура. Фекла смогла только рассмотреть, что это женщина. Она несла что-то в руках, прижимая к себе, словно ребенка. По высокому росту и размашистой мужичьей походке Фекла догадалась, что это — Авдотья Тимонина. Что гонит ее на лед в глухую пору? — думала Зюзина. — Баба вроде не злая. Никаких раздоров у меня с ней не бывало. И вот поди ж ты… Фекла вздохнула и, напрягая зрение, все смотрела ей вслед с любопытством и неприязнью. А может, она не с камнем? — появилось и тут же исчезло сомнение. — С камнем! Ишь тащит… Даже сгорбилась. Видно, тяжел. Из-под снега, поди, откопала, старалась.
Все еще выжидая, Фекла думала не о том, что вот сейчас соседка тащит этот несчастный камень, чтобы бросить в нее, а о том, откуда взялись эта злоба и коварство у Авдотьи, с которой ей, Фекле, делить решительно нечего. Зависть? А причина ее? То, что Фекла ловила рыбы больше? Но ведь и другие ловят помногу! Почему именно Феклу избрала Авдотья для мести за удачливость на льду? А может, дело вовсе не в этом? Фекла терялась в догадках.
Авдотья меж тем спустилась на лед к середине реки, осмотрелась и направилась прямо к той проруби, возле которой Фекла сидела нынче днем. Подойдя к лунке, подняла камень и с размаха опустила его, чтобы проломить уже намерзший тонкий лед. Камень исчез подо льдом. Авдотья отряхнулась, зябко повела плечами и вздрогнула от неожиданности, услышав:
— Издалека камни-то носишь?
— Ой… — Авдотья схватилась рукой за грудь.
— Вот работка! А кто за нее платит? — Фекла подошла к Авдотье вплотную, и та увидела ее большие недобрые глаза, так и обдавшие холодом.
— Какие камни? Ты чего?.. — спросила она испуганно.
— Сама знаешь, какие. Я же видела — ты спустила в лунку камень, сеткой обмотанный.
— Тебе померещилось.
— Померещилось? Тогда зачем сюда пришла? Бессонница одолела?
Фекла вспомнила свои оборванные крючки и неудачи, обозлилась и хотела было схватить обидчицу и выкупать ее в проруби. Но лунка мала. Тогда Фекла с размаха, по-мужски ударила Авдотью по уху. Та схватилась за висок, согнулась и со всех ног кинулась бежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Пришлось жениться не по любви, а жить по привычке…
— Привычка — тоже серьезное дело. Хотя, по правде сказать, любовь должна быть обоюдной, — Фекла аккуратно расколола щипцами кусочек сахару, подержала белую рафинадную кроху в маленьких алых, согретых чаем губах.
— Вы хотите сказать, что ко мне у вас не было никакого чувства?
— Не было, Митя. Хоть и говорят: Стерпится — слюбится, а все это неправда. Этим люди сами себя успокаивают, оправдывают поломанную, исковерканную жизнь…
— Может, и верно. Но что делать человеку, если он любит? Ведь он в этом не виноват! Выходит, всю жизнь ему страдать?
Фекла с досадой махнула рукой:
— Красивые слова!
Дмитрий долго молчал.
— И как же вы теперь? — глаза его стали недобрыми. — Выходит, летала птичка высоко, а села недалеко?
Фекла ответила тоже присловьем:
— Была бы изба — сверчки будут.
— Годы-то идут. Время и стены в избе подтачивает.
— Годы идут, верно. И про стены верно. Да что делать? У всякого своя судьба.
Разговор Фекле не понравился. Теперь, после смерти любимого, он казался вовсе неуместным и даже кощунственным. Она сухо выпроводила гостя.
— Тоскливо ведь одной-то жить, без хозяина, — полунамеком заметил он на прощанье.
— Всяк петух на своем пепелище хозяин.
После этого Котовцев, видимо, затеял нехорошую игру — стал искать с ней встреч. Увидя Феклу на улице, без стеснения подходил к ней, старался вызвать на разговор, грубовато шутил. Однажды опять явился к ней в избу с бутылкой водки, которую добыл бог весть где в это трудное время, когда все было по карточкам и талонам. Фекла не приняла его и выгнала с бутылкой.
— Не приходи больше. Видеть не хочу! Что люди скажут? Ведь жена у тебя, двое детишек малых. Борода у тя с ворота, а ум с прикалиток!
Дмитрий затаил зло.
Что за народ! — с неудовольствием думала Фекла. — Война идет, на фронте кровь льется, а им, мужикам, все любовь нужна. Окопался в тылу-то, с жиру бесится! Нисколько стыда нет.
Фекла заботливо опекала мать Бориса — Серафиму Мальгину, приносила ей пряжу, с тем чтобы она могла вязать сети для колхоза. Эта работа достаточно хорошо оплачивалась и отоваривалась продуктами по талонам. Каждую свободную минуту Фекла прибегала к старухе, помогала ей приготовить обед, прибраться в избе.
В конце года на отчетно-выборном собрании колхозники избрали Феклу в члены правления. Это для нее было неожиданно, и она даже сначала подумала: А нет ли тут какого-нибудь подвоха? В правление, как она знала, избирали людей заслуженных, считавшихся активистами.
— Малограмотная я, не справлюсь, — хотела было отказаться Фекла.
— Грамоты маловато — не беда, — сказали ей. — Смекалка у тебя есть, работник ты хороший, справишься.
Чем должен заниматься член правления колхоза, Фекла имела смутное представление: Сидят вечерами в конторе, что-то обсуждают, голосуют… Правление постановит, а колхозники выполняйте. Так думала она. Но, оказывается, выполнять то, что постановят, приходилось прежде всего самим правленцам: идти к людям, говорить с ними, убеждать, показывать пример. И если она раньше жила лишь по пословице: Моя хата с краю, теперь ей стали поручать разные общественные дела.
Поздней осенью после ледостава колхоз отправил бригаду рыбаков на озеро Мечино на подледный лов сига. Бригадиром, за неимением других, более опытных, назначили возчика Ермолая. Не прошло и десяти дней, как в правление стали поступать на него анонимные письма. Написанные, как заметно было, одной и той же рукой, на одинаковых клочках серой бумаги химическим карандашом, они попали к Панькину. Суть жалоб сводилась к тому, что Ермолай якобы плохо руководит бригадой, хлеб делит не поровну, старается для себя выкроить лишнюю пайку, ругательски ругает рыбаков последними словами, и надо его с бригадиров немедленно снять.
Панькина это озадачило: за Ермолаем прежде ничего такого не замечалось. Председатель пригласил Феклу, ознакомил ее с письмами — их было два.
— Придется тебе, Фекла Осиповна, наведаться на озеро да как члену правления в этом деле хорошенько разобраться.
Фекла отправилась на лыжах на Мечино. Провела сутки на стане и во всем разобралась. Жалобы на бригадира писали братья Сергеевы в отместку за то, что он поймал их за руку: ночью воровали мороженых сигов, уложенных под навесом в плетеные короба. Ермолай был хорошим, честным бригадиром. Сергеевы незаслуженно его оклеветали.
Вернувшись, она обо всем рассказала в правлении колхоза. Сергеевых оштрафовали за воровство. Они затаили на Феклу зло.
Большинство колхозников уважали Феклу и были ею довольны. Но доброй славе сопутствует зависть. Кое-кто завидовал Зюзиной, что она еще молода, независима и по-прежнему недоступно горда. Силу этой зависти Фекла скоро испытала на себе.
3
В начале зимы лед окреп, и хотя каждые сутки шевелило его приливами и отливами и у берегов изрезало трещинами, посредине реки он был матер и основателен.
Начался подледный лов наваги, которая приходила с рыбных морских пастбищ в Унду на нерест. Основные бригады рыбаков уехали с рюжамн в верховья Унды, Майды, Ручьев и там начали путину. А те, кто остался в селе, пробили во льду лунки-продухи и принялись ловить навагу, на уды. Лед на реке запестрел людьми. У всех были заветные места, где рыбачили и в предыдущие годы, рыбачат и сейчас.
В старом отцовском тулупе желтой овчины и необъятных, тоже родительских, валенках, в полушалке и ватных брюках, Фекла сидела на опрокинутой кадушке перед лункой.
Неподалеку от Феклы сгорбился над лункой Иероним в старом-престаром ватном длиннополом пальто и валенках с клееными галошами. Усы и бородка у него были в инее, на носу постоянно висела загустевшая на морозе прозрачная стариковская капля. Он смахивал ее рукавицей, но тут же нависала другая, такая же… Стар стал Иероним Маркович, ему перевалило за семьдесят. Однако нужда выгоняла его из теплой избы к маленькой проруби, он сидел возле нее, сколько мог. Побыв тут час-другой, Иероним собирал смерзшиеся тушки — рыба ему попадалась некрупная — и, волоча мешок по снегу, с удочкой под мышкой подходил к Фекле.
— Удачлива ты, Феклуша! Рыба у тя первый сорт. Крупна, жирна. Колхозу ловишь или себе?
— И себе и колхозу, — отзывалась Фекла, поглядев на деда с улыбкой. — Наловился, сбил охотку? Домой пошел?
— Пора. Замерз совсем. Кровь-та не греет.
— Покажи-ка улов-то, — Фекла заглядывала в мешок деда. — Невелика рыбешка-та. Ну ничего, мелкая, да порядочно.
— Дак ведь стариковская. Сам я старый, тощой, и рыба такая идет. Ну да я не в обиде. Божий дар принимать надо, не сетуя.
— На-ка, я тебе крупной добавлю на ушицу, — Фекла брала со снега рыбу и клала в его мешок. — Дома разберешь, что в уху, а что в печь на сушку.
— Спасибо! Дай бог здоровья тебе. Клев на уду! — говорил дед на прощанье и опять волочил за собой мешок.
По правую сторону от Феклы, в десятке шагов сидела Авдотья Тимонина — тощая, завернутая в нагольный полушубок, как в рогожу. Нацелясь острым носом в полынью, она без устали совала по сторонам локтями. Улов у нее был тоже приличный, но от соседки она все же отставала. Феклу нынче во всеуслышание хвалили за удачную рыбалку и даже написали о ней заметку в боевом листке, назвав стахановкой путины, и Авдотью брала зависть: Лопатой гребет, и все ей мало! Она искоса кидала на Зюзину недовольные взгляды. Причина недовольства крылась еще и в другом. Средняя Дочь Авдотьи Евстолия три года назад вышла замуж за Дмитрия Котовцева. А теперь идут слухи, что он стал частенько наведываться к Фекле в ее зимовку. Уж что они там делают, о чем говорят — бог знает. Но людская молва обвиняла Феклу в том, что она намеревается отбить Дмитрия у Евстолии, сделать сиротами детей, а ее — соломенной вдовой… Сам Дмитрий однажды под хмельком проговорился теще, что Фекла хотела заманить его в свои сети, да он на это не пошел, потому что верен жене. Авдотья возненавидела Феклу, браня ее в душе самыми последними словами. Она решила вмешаться в судьбу дочери, которой грозила разлучница. Прежде всего ей хотелось унизить Феклу, опорочить ее в глазах людей.
Сидя на льду, Авдотья придумала простой, но хитрый план.
…Однажды утром Фекла почувствовала, что удочка зацепилась за что-то в воде, дергала, дергала и оборвала леску. Пришлось идти домой за запасными крючками. Авдотья незаметно наблюдала за ней и злорадствовала.
Фекла снова села к лунке, выловила несколько рыбин, и повторилась та же история: крючки зацепились и оборвались.
В тот день Фекла наловила рыбы меньше всех. Она была сконфужена и расстроена: Почему обрываются крючки? Неужели течение притащило какую-нибудь корягу? Она перешла на другое место. Тут ей сначала везло, и она опять поставила рекорд среди удильщиков. Но через сутки удочка, словно заколдованная, зацепилась и оборвалась. Запас крючков у Феклы кончился, и она пошла на склад. Кладовщик дал ей дюжину уд и наказал, чтобы берегла их, потому что теперь наважьи крючки, как и все рыболовные снасти и принадлежности, стали большим дефицитом.
Фекла снова принялась за дело, но опять крючки намертво вцепились во что-то на дне, и она была вынуждена их оборвать. Слезы закипали у нее на глазах от досады: не лезть же в прорубь из-за крючков!
Сменила еще два места — результат прежний. Злое, роковое невезение вконец расстроило Зюзину. Она прекратила лов, когда оборвался последний крючок, собрала рыбью мелочишку в мешок и отправилась домой. К ней подошла Авдотья:
— Ты чего уходишь? Еще рано.
— Крючья все оборвала, ловить нечем, — сказала Фекла, — что-то на дне попадается… какие-то коряги…
— Наверное, приливом да течением нанесло, — с притворным сочувствием заметила Авдотья. — У меня тоже оборвалось три уды.
И отошла с озабоченными видом.
Уженье, однако, было в самом разгаре. Рыбаки, просидев день на льду, в глубоких сумерках уходили домой с мешками мороженой рыбы. От безделья и неудач Фекла окончательно упала духом. Она отправилась со своей бедой к Иерониму Марковичу Пастухову. Уж он, старый рыбак, должен знать, почему крючки у нее обрываются, а у других целехоньки.
Выслушав ее, Иероним Маркович поразмыслил и сказал:
— Ежели в четырех лунках у тебя, Феклуша, крючки обрывались, так корягами, о которых ты говоришь, кто-нибудь тебя облагодетельствовал. Есть у меня одна догадка. Вечерком, когда никого на реке не будет, пойдем проверим.
Поздним вечером, когда на льду не было ни души, дед взял железную кошку, привязал к ней конец и вместе с Феклой, которая прихватила пешню, отправился на реку.
— Показывай твои лунки, — сказал он.
Фекла указала. Дед сломал пешней намерзший на лунке лед и опустил в воду свое приспособление. Кошка сразу за что-то зацепилась.
— Клюнуло, — дед стал осторожно тянуть кошку из воды. — Тяже-е-елая рыбина попалась. Не упустить бы…
Из проруби дед выволок довольно большой, опутанный сетью тяжелый ком.
— Гляди хорошенько. Твои уды тут.
— Камень сеткой обмотан. Кто же это так сподличал? — Фекла, склонившись, высвободила крючки.
— Есть, видно, у тя враги, Феклуша. Завистники. Ловила поначалу хорошо, вот и стали вредить.
— А в другой, в другой-то проруби посмотрим! — Фекла нетерпеливо потащила деда к лунке поодаль.
И там Иероним выловил такой же тяжелый камень, обмотанный куском невода.
— Вот тебе и вся причина. Теперь надо выяснить, кто. Камни уберем, чтобы никто не догадался, что мы их вытащили. Завтра днем лови с богом, только пробей новую лунку, виду не подавай. А ночью не поленись посмотреть, кто придет снова сюда…
…Фекла затаилась за углом бани на берегу и стала ждать. Ночь была тихая, морозная и темная — ни одной звездочки. С неба сыпался мелкий и сухой снег. Поодаль угадывалась в потемках тропка, что спускается по косогору к реке. Ее протоптали рыболовы-наважники.
Ждать пришлось долго. Порядком продрогнув, Фекла уже хотела было идти домой. Но вот из-за крайней избы показалась и торопливо направилась к реке высокая фигура. Фекла смогла только рассмотреть, что это женщина. Она несла что-то в руках, прижимая к себе, словно ребенка. По высокому росту и размашистой мужичьей походке Фекла догадалась, что это — Авдотья Тимонина. Что гонит ее на лед в глухую пору? — думала Зюзина. — Баба вроде не злая. Никаких раздоров у меня с ней не бывало. И вот поди ж ты… Фекла вздохнула и, напрягая зрение, все смотрела ей вслед с любопытством и неприязнью. А может, она не с камнем? — появилось и тут же исчезло сомнение. — С камнем! Ишь тащит… Даже сгорбилась. Видно, тяжел. Из-под снега, поди, откопала, старалась.
Все еще выжидая, Фекла думала не о том, что вот сейчас соседка тащит этот несчастный камень, чтобы бросить в нее, а о том, откуда взялись эта злоба и коварство у Авдотьи, с которой ей, Фекле, делить решительно нечего. Зависть? А причина ее? То, что Фекла ловила рыбы больше? Но ведь и другие ловят помногу! Почему именно Феклу избрала Авдотья для мести за удачливость на льду? А может, дело вовсе не в этом? Фекла терялась в догадках.
Авдотья меж тем спустилась на лед к середине реки, осмотрелась и направилась прямо к той проруби, возле которой Фекла сидела нынче днем. Подойдя к лунке, подняла камень и с размаха опустила его, чтобы проломить уже намерзший тонкий лед. Камень исчез подо льдом. Авдотья отряхнулась, зябко повела плечами и вздрогнула от неожиданности, услышав:
— Издалека камни-то носишь?
— Ой… — Авдотья схватилась рукой за грудь.
— Вот работка! А кто за нее платит? — Фекла подошла к Авдотье вплотную, и та увидела ее большие недобрые глаза, так и обдавшие холодом.
— Какие камни? Ты чего?.. — спросила она испуганно.
— Сама знаешь, какие. Я же видела — ты спустила в лунку камень, сеткой обмотанный.
— Тебе померещилось.
— Померещилось? Тогда зачем сюда пришла? Бессонница одолела?
Фекла вспомнила свои оборванные крючки и неудачи, обозлилась и хотела было схватить обидчицу и выкупать ее в проруби. Но лунка мала. Тогда Фекла с размаха, по-мужски ударила Авдотью по уху. Та схватилась за висок, согнулась и со всех ног кинулась бежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80