— повторил Карпыч. — Укройся — мне спокойней будет.— Ладно! — пообещал Трясогузка и подумал: «Шиш-то я уйду отсюда!»Караул у склада сменялся в полночь. Карпыч решил подбросить мину до смены, когда часовые уже устали и с томительным ожиданием поглядывают на караульное помещение: не показался ли разводящий унтер-офицер с новыми патрульными.В десятом часу Карпыч спустился с колокольни, а Трясогузка остался наверху. Порывами налетал ветер. Потом набрался сил и упруго подул с севера, плотный и холодный. Стало ещё темнее, и повалил первый в ту зиму снег.— Снег-снежок! Белый пушок! — пропел кто-то внизу.Трясогузка узнал голос Нины и услышал её быстрые шаги. Она поднималась на колокольню. «Чего ей надо! — недовольно подумал он. — Лезет, когда не до неё!»— Ты здесь? — спросила Нина.— Ну, здесь.— Я так и думала!.. Смотри — первый снежок!— Ну и что?— Ничего… Я всегда радуюсь первому снегу… А почему — не знаю. Как праздник!Нина подсела к Трясогузке. Было темно-темно. Долго сидели они молча. Нина все никак не могла решиться. Наконец решилась и чуть слышно спросила:— Ты читал?— Ну, читал.— Чего-нибудь мне скажешь?— Пристала! — рассердился Трясогузка. — Может, и ты нравишься, а что из этого! Некогда мне сейчас!— Мне больше ничего и не надо, — покорно ответила Нина. — Хочешь, я уйду?— Ладно, сиди! — разрешил Трясогузка. — Я сам скоро уйду от вас.— Тебе у нас плохо?— Не плохо, а нужно… Могу вернуться потом, только вас тут не будет!— Почему?— Твой батя от красных удерёт.— А он их не боится. Знаешь, что он говорит?.. Красные хоть и антихристы, а люди хорошие.— Тогда, может, и вернусь.— Я тебя ждать буду!— Ну, жди… Только я в церкви работать не стану! И ты чтоб в попа не превратилась!Нина рассмеялась весело, счастливо.— Женщина не может быть священником!— Ну и хорошо… А то будешь махать кадилом, как дура!..У склада раздался выстрел. Трясогузка вскочил и подбежал к перилам. Выпучив глаза, уставился в упругую, смешанную со снегом тьму. Ничего не было видно…Ничего не видел и только что выстреливший часовой. Он стоял на тропе и, как Трясогузка, пялил глаза. Вокруг — снег и ветер. И ничего больше. А несколько секунд назад ему показалось, что в низине по тонкой снежной подстилке, прикрывшей болотные мхи, кто-то прополз от куста к кусту. Часовой пальнул наугад и теперь стоял и с суеверным страхом прислушивался.К нему уже бежали из караулки унтер-офицер с фонарём и несколько солдат.— Чего стрелял? — спросил унтер, видя, что никого из посторонних поблизости нет.— Вроде двигалось… Шевелилось вроде… — неуверенно сказал часовой, указывая дулом винтовки в сплошную стену несущегося по ветру снега. — А потом — сгинуло… Ни-ни!— Проверил?— С тропы, никак нет, не сходил! Без лыж туда не сунешься!Унтер тоже знал, что болото топкое. Чуть отойдёшь от края и провалишься по пояс в жидкую грязь, смешанную со снегом. Ползком пробраться можно или на лыжах. Но пачкаться унтеру не хотелось, а лыж часовым ещё не выдавали. Никто не ждал такого раннего снега.— Небось в кошку бил, серятина! — обругал он солдата и приказал, сменившись с поста, достать лыжи и прочесать кусты на болоте…А Трясогузка словно примёрз к чугунным перилам колокольни. Нина что-то говорила, тормошила его. Он не отвечал. Порой ему казалось, что через плотную пелену снега от склада пробивается свет. С каждой минутой чувство тревоги усиливалось. Сколько дней провёл мальчишка на колокольне и никогда не слышал, чтобы у склада стреляли. Неспроста прозвучал выстрел! И ещё этот свет ночью!..Трясогузка повернулся к Нине, схватил её за руки.— Есть у тебя одёжа какая-нибудь белая?— Замёрз?.. Принести пальто?— Оглохла! — горячился Трясогузка. — Оно у тебя белое, что ли?— Коричневое… А зачем тебе белое?— Надо! Надо! — почти прокричал Трясогузка.— Балахон хочешь?— С мертвеца?— У покойников — саван, — пояснила Нина. — А балахон — у кучеров, которые отвозят мёртвых на кладбище.— Давай балахон!..Длинный до пяток, из грубого, какого-то калёного материала балахон мешал Трясогузке бежать, но зато делал его почти незаметным. Добравшись до первых кустов и почувствовав под ногами зыбкое болото, он лёг на живот, чтобы не провалиться. Снег был чистый, нетронутый, белый, и даже в темноте Трясогузка быстро нашёл следы Карпыча.Мальчишка ни о чем сейчас не думал. Какая-то сила гнала его вперед, и он, где на четвереньках, а где ползком, продвигался от кочки к кочке. Он заметил, что следы сапог кончились. Дальше Карпыч тоже не шёл, а полз. В снегу остался неглубокий ровик, заплывший ледяной кашицей. Холода Трясогузка не ощущал. Он ничего не чувствовал — даже страха.Полз и полз по оставленной Карпычем бороздке, пока не уткнулся головой во что-то твёрдое. Приподнялся на локтях — перед носом чернели подмётки.— Карпыч! — шёпотом позвал Трясогузка и постучал по подмётке.Ноги не шевельнулись. Мальчишка принял вправо и припал ухом к груди старика. «Тик-тик-тик-тик…» — услышал он и подумал: «Жив!». Но под ухом была какая-то твёрдая круглая штука. Тикал часовой механизм мины. Когда Трясогузка понял это, он растерялся.Потом такая отчаянная злоба поднялась в нем, что он, вытащив из-под одежды убитого тяжёлую, похожую на консервную банку мину, готов был броситься напролом к складу. Убьют, так убьют!.. Но кому от этого лучше будет? Им же, семеновцам! И мальчишка не вскочил, не побежал, а пополз осторожно, медленно, метр за метром.Он не добрался до сторожевой тропы. У склада началась смена караула. За сумятицей снега угадывались светлые расплывчатые пятна фонарей. Послышались голоса и шлёпанье лыж по мокрому снегу. Световые пятна приближались. И Трясогузка, прижав к груди тикающую мину, пополз назад.Куда теперь? Что делать с миной? Как взорвать склад?Десятки вопросов и ни одного ответа! И посоветоваться не с кем: Платайс и Мика с беспризорниками уехали. Один Цыган ещё в Чите. Но что они могут придумать даже вдвоём?..
* * *
Солдаты нашли убитого Карпыча. Принесли его в караулку. Многие знали старого извозчика в лицо. Удивились, зачем он полез в это болото. Унтер снял с Карпыча сапоги, обшарил всю одежду и ничего не нашёл. Сел писать донесение о случившемся. И тогда один солдат сказал:— Не перехватил ли он лишку?.. А мы тут гадаем — в диверсанты старика записываем!Кто-то нюхнул. От щетинистых усов Карпыча явно пахло водкой. Перед тем, как лезть в болото, выпил старик косушку, чтобы не застудиться, а бутылку выкинул.Унтер разорвал начатое донесение: пьяный старик — не происшествие, а то, что убили его, — сам виноват. Ещё раз обругав серятиной солдата, стрелявшего в Карпыча, унтер ушёл в свою комнатушку. Но спать в ту ночь ему так и не удалось. Только он лёг, не разуваясь, на скрипучую кровать, как где-то у ворот склада раздался новый выстрел.На часового, охранявшего ворота, из темноты и снега, кружившегося над дорогой, надвигалось что-то огромное, бесформенное. Пятясь, солдат лихорадочно дёргал застрявший затвор винтовки.— Дяденька! Не стреляй! — зазвучал в темноте голос Цыгана. — Он больной! Не стреляй! Он поправится!— Не стрелять! — приказал часовому подбежавший унтер-офицер.Солдат уже и сам опустил винтовку: он узнал циркового слона. Оло знали уже все.— Заворачивай его! Заворачивай! — проревел унтер. — Сюда нельзя!Цыган сидел на слоне и прокричал в ответ:— Его не завернёшь! Он больной! — а потише мальчишка повторял: — Вперёд, Оло, вперёд!Тихой рысцой слон добежал почти до самых ворот и, повинуясь лёгкому хлопку Цыгана, свернул влево на сторожевую тропу и затрусил вдоль проволочного забора. Сзади у ворот продолжали шуметь и кричать, но уже не зло, а скорее шутливо, сочувственно:— Ноги ему не отморозь!— Слева болото — не завязни!Зычно на всю линию постов гаркнул унтер:— По слону не стреля-а-ать!Увидев штабеля ящиков, Цыган размахнулся и перебросил мину через забор под навес.— Быстрей, Оло, быстрей!Ни Трясогузка, ни Цыган не знали, когда должен сработать часовой механизм. Освободившись от страшного груза, мальчишка лёг на спине у слона и нетерпеливо постукивал кулаком по шершавой коже.— Быстрей, быстрей, Оло!Болото слева кончилось. Цыган заставил Оло свернуть с тропы на снежную целину. Забор склада остался сзади.— Вперёд, Оло, вперёд!На голове слона была огромная шапка-ушанка, на спине — ковровая попона, на ногах — меховые унты. Он бежал, оставляя на снегу широкие круглые вмятины… НА СТАНЦИИ АГА От Читы до станции Ага четыре часа езды. Вместо вокзала деревянный приземистый дом, похожий на длинный барак, три-четыре десятка изб по ту и другую сторону железнодорожного пути, на отлёте заколоченный склад купца Митряева — вот и вся станция. Три колеи: две основных, а третья вела в тупик. Здесь стоял изрешечённый пулями и осколками эшелон с красными крестами на стенах теплушек. В конце состава — пассажирский вагон. В нем размещалась охрана эшелона, пригнанного сюда по личному распоряжению подполковника Свиридова.С недавнего времени на станции появилась и четвёртая колея. Она отходила от основного пути и заканчивалась в лесу. Это была стоянка бронепоезда. Сейчас колея пустовала. Бронепоезд подтянули к Чите. В лесу остались землянки и блиндажи. За лесом начиналось болото с густыми островками камыша, с чёрными зловещими окнами стоячей воды.Как и все станции от Читы до маньчжурской границы, Ага была хорошо укреплена. Две роты семеновцев жили в избах, в землянках, вырытых вдоль железнодорожной насыпи. Патрульные дрезины с пулемётами днём и ночью разъезжали по дороге. Охранялись все подступы к станции. Только в лесу, на пустовавшей стоянке бронепоезда, не было часовых. Се-меновцы знали: болото — лучший сторож. Лишь зимой замерзали бездонные окна, твердели мхи, а осенью это было гиблое место. Никто не проберётся.Гарнизон станции отупел от однообразной караульной службы, от томительного предчувствия надвигающейся беды, Солдаты потихоньку воровали с митряевского склада листы железа и обменивали их у местных жителей на самогон. Офицеры собирались в грязном буфете, пили, ссорились, играли в карты.Приезд подполковника Свиридова с адъютантом и господином Митряевым был для офицеров неожиданным и приятным сюрпризом. Платайс намёкнул, что офицеры могут рассчитывать на ужин, и попросил выделить людей для погрузки железа в вагон.Платайс и Свиридов приехали в шестом часу утра, а в девять телеграф принёс известие о взрыве склада с боеприпасами в Чите. На подполковника это подействовало самым удручающим образом. Он не сдержался и сказал адъютанту при Платайсе:— Плохо… Нервы сдают… Кажется, что кто-то стоит за спиной, вмешивается, диктует свою волю… Документы… Теперь этот склад…— Документы? — спросил Платайс.Свиридов уже взял себя в руки и заговорил о другом:— Не хотите ли отправиться со мной на экскурсию?Платайс недоверчиво улыбнулся.— Едва ли здесь найдётся хоть что-нибудь примечательное!— Как вам сказать… Я боюсь, что вы уедете в Японию, так и не повидав настоящих красных.— Есть пленные?— Целый эшелон… Пойдёмте?— Любопытно! — воскликнул Платайс, хотя никакого любопытства не чувствовал.Этот визит был очень опасен. Подполковник мог раскрыть секрет эшелона. Да и бойцы диверсионного отряда — люди решительные. Пристукнут Свиридова, а заодно и Платайса. Ведь никто не знает, что за гражданский тип пожаловал к ним в гости.— А не опасно? — спросил Платайс.— Гарантирую! — небрежно ответил подполковник.В сопровождении адъютанта они вышли на пути.Выстроившись в длинную цепочку между складом и железной дорогой, солдаты грузили в вагон железные листы.— С вас причитается, господин Митряев! — крикнул унтер-офицер, руководивший погрузкой.— Будет! Будет! — обещал Платайс. — Когда кончите, загоните вагон на ту ветку! — он указал на колею, уходившую в лес. — Подальше, чтоб никому не мешал!— Не извольте беспокоиться! — обрадовался унтер и подбодрил солдат:— Шевелись! Шевелись!«Глупец! — подумал о Платайсе Свиридов. — Тебе бы бежать отсюда без оглядки, пока бои не начались, а не с железом возиться!»К санитарному эшелону подавали маневровый паровоз. Вступал в силу план Платайса. Железнодорожники из подпольной группы сумели добиться от коменданта станции разрешения на перегонку эшелона из тупика на пустовавшую лесную колею. Там должны оказаться рядом и вагон с железом, и диверсионная группа. Вечером бойцы вместе с охраной эшелона, состоявшей из переодетых в семеновскую форму партизан, сгрузили бы листы железа и проложили бы через болото железную тропу, обеспечив безопасный и незаметный проход на станцию дополнительного партизанского отряда.Все было предусмотрено, кроме приезда подполковника Свиридова и этой экскурсии к эшелону…Увидев маневровый паровоз и узнав, что комендант распорядился перегнать санитарный состав в другое место, подполковник отменил этот приказ. С сожалением смотрел Платайс, как паровозик, отфыркиваясь паром, отошёл от состава. Стройный план дал трещину, которую трудно было заделать.Свиридов заговорил с охраной эшелона — с одетыми в семеновские шинели партизанами.— Живы? — спросил он у синеглазого парня в лихо заломленной фуражке.— Раненые-то? — часовой покосился на теплушки, из которых выглядывали встревоженные санитарки. — Живы!.. Теперь чего не жить: и кормят, и бинты дают.— Никто не убежал по дороге?— От неё не убежишь!парень похлопал по винтовке.Пуля и не калеченных догоняет!Свиридов оглянулся на Платайса.— Можно начинать экскурсию.Но парень с винтовкой решительно преградил дорогу к вагонам.— Не могу, господин подполковник! Никого пускать не велено!Свиридову понравилась такая строгость, и он спросил:— Кто не велел?— Подполковник Свиридов! — отчеканил часовой.— Он — перед тобой! — Свиридов шутливо прищёлкнул каблуками. — Спасибо за службу!Но парень не сдался.— Не могу! — повторил он. — Разрешите вызвать начальника караула?Подполковник разрешил, и из пассажирского вагона прибежал начальник — молодой курносый унтер-офицер. Он вежливо осведомился, по всем ли теплушкам желает пройти подполковник Свиридов, предупредил, что воздух там тяжёлый и что раненые не стесняются в выражениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27