Но все-таки он не вытерпел и пришёл днём к цирку.Настроение у Цыгана было расчудесное. Он только что бегал к Мике и узнал, что операция с документами прошла удачно. Правда, избили Конопатого, но это не беда. Парень он жилистый — поправится дня через два.Уходить из Читы вместе с беспризорниками Цыган не собирался. Они с Микой немножко поспорили, но потом и Мика согласился. Семеновцы успокоились, опасность миновала. Зачем же терять такой превосходный наблюдательный пункт, из которого можно читать самые секретные распоряжения врага?Насвистывая какой-то цирковой мотивчик, Цыган раздвинул полотнища, закрывавшие вход под купол, и заглянул внутрь. Там был полумрак. Смутно виднелись круто подымавшиеся кверху ряды скамеек. На арене, посыпанной опилками, тускло поблёскивала металлом тренировочная перекладина. На Цыгана пахнуло неповторимым, знакомым цирковым запахом. Пусто. Тихо. Только хлопал на ветру брезент у вентиляционного люка. Да где-то за цирком у служебных помещений сердито кричали люди.Цыган подбежал к снаряду, подпрыгнул, ухватился за перекладину, крутанул «солнце» и мягко приземлился на подушку из опилок. А крики за цирком все усиливались. Мальчишка нырнул под брезентовую стенку, очутился перед сараем слона и невольно рассмеялся. У открытой двери метались люди. Они подскакивали, приседали, кидались в сторону, увертываясь от вылетавших из сарая предметов. Кто-то с силой выбрасывал оттуда то табурет, то фонарь, то буханку хлеба. Красной картечью вылетела из сарая и рассыпалась по земле морковь. Затем из двери показался хобот и два бивня. Слон грозно протрубил. Люди отскочили ещё дальше. А Цыган не испугался. Он смотрел на слона и не верил глазам. Но ошибки быть не могло. Один бивень прямой, чуть загнутый кверху, а второй отогнут не вверх, а влево, и на нем — глубокая, заметная издали чёрная зазубрина.— Оло! — крикнул Цыган. — Оло! Голубчик!Слон перестал реветь, скосил злые маленькие глаза на мальчишку, пошевелил ушами и протянул к нему хобот.— Оло! Слонище-дружище! — ласково приговаривал Цыган, приближаясь к слону. — Ну, узнай меня! Узнай!Слон дотронулся до его плеча, скользнул по шее, по волосам, а потом обвил за плечи и подтянул к себе.Цыган слышал, как ахнули сзади.— Не бойтесь! — крикнул он и, подобрав валявшуюся под ногами буханку хлеба, подал её слону. — Ешь, Оло! Ешь!.. Что ты расшумелся?Буханка исчезла во рту у слона.— Узнал! — обрадовался Цыган и прижался щекой к хоботу. — А папку моего помнишь, Оло? А мамку?Слон приподнял мальчонку хоботом и покачал его из стороны в сторону, издавая дружелюбное урчанье.Трое мужчин стояли поодаль и с удивлением и страхом следили за этой сценой. Дрессировщик — бритоголовый человек в ермолке пожал плечами.— Чертовщина какая-то!Фельдшер снял пенсне, поморгал красными подслеповатыми глазами и рассудительно произнёс:— Вы же видите — цыган. У них особый дар на животных. Они, как вы знаете, могут любую дикую лошадь образумить. Язык, вероятно, знают или некий подходец имеют, который позволяет им…Третий мужчина — владелец цирка — прервал эти рассуждения.— Не теряйте время! — сказал он, — Мальчик! Ты поласкай его пока! Поласкай!Фельдшер засуетился. Схватил буханку, надрезал её ножом и насыпал из пакетика большую дозу снотворного. Фельдшер рассчитывал, что Оло, проглотив с хлебом этот порошок, станет на какое-то время вялым, безразличным и позволит наложить на больную ногу пластырь с лекарством.Но перехитрить слона не удалось. Он взял буханку и закинул её за сарай. Цыган расхохотался.— Заработать хочешь? — спросил у него хозяин цирка.— Для Оло могу и бесплатно!— Дайте ему! — приказал хозяин, и фельдшер отдал Цыгану пакетик с порошком, нож и новую буханку хлеба.Мальчишка подумал, понюхал порошок и отказался.— Отравится ещё!— Это всего лишь снотворное! — пояснил фельдшер.— Я и без него справлюсь!Тогда фельдшер принёс большой кусок холста, покрытый толстым слоем мази.— Этот пластырь надо приклеить к задней ноге. У него там рана.Цыган отбросил нож, пакетик со снотворным порошком сунул в карман, буханку хлеба отправил в рот Оло и, взяв пластырь, наклонился и полез слону под брюхо. Оло протянул за ним хобот, но не остановил, только похлопал по спине, точно хотел предупредить, чтобы он не сделал больно.Оло стоял в дверях. Задняя половина туловища находилась в сарае, и мужчины не видели, что делает Цыган. Они слышали только, как он сочувственно приговаривал:— Ой, какая болячка!.. Но ничего, слонище-дружище, потерпи! Заживет! Вот та-ак!.. Потерпи ещё немножечко.И Оло терпел, хлопал ушами-лопухами и ни разу не двинул ни одной ногой. Когда Цыган закончил перевязку и вышел из сарая, слон опять обнял его хоботом.— Ап, Оло! Aп! — попросил мальчишка, и Оло послушно усадил его к себе на спину.Хозяин с нескрываемым пренебрежением взглянул на дрессировщика, произнёс: «М-да-а!» — и сказал Цыгану:— Слушай, парень! Оставайся у меня в цирке! Не обижу.— Остался бы! — Цыган вздохнул с искренним сожалением. — Не могу… Работаю в другом месте.— У меня лучше будет!— Не могу! — повторил мальчишка. — А где старый дрессировщик?— Ты его знал? — удивился хозяин.— Нет! — соврал Цыган. — Просто вижу, что этот не того!..— Ну-ну! — прикрикнул человек в ермолке. — Поговори мне!— И поговорю! — не испугался Цыган. — Довёл слона!.. Тебя бы самого на цепь посадить надо! И чтобы она тёрла тебе ноги днём и ночью!Человек в ермолке схватил палку с крючком и колючкой на конце — с этой палкой он выводил Оло на манеж — и замахнулся на мальчишку. Но слон так свирепо махнул головой, что дрессировщик отскочил.Цыган, как с горки, съехал вниз по слоновьему хоботу и с достоинством сказал хозяину:— Нужно будет — позовёшь. Меня в трактире найти можно.Он ушёл, а Оло долго трубил — звал своего маленького друга.С какой бы радостью вернулся мальчишка в цирк и остался бы в нем навсегда! Надоели ему грязные тарелки и пьяные голоса. Опротивел запах трактира. Но Цыган знал: если будет нужно, он не уйдёт из трактира до самой старости, до смерти.Задумавшись, он шёл посередине улицы и не услышал приближающегося цокота лошадиных копыт.— Посторонись! — крикнул Карпыч.Цыган отскочил к забору и пропустил коляску. Платайс поднял руку в лайковой перчатке и погрозил ему пальцем. «Не ушёл! — подумал Платайс. — Наверно, и Мика с беспризорниками ещё в Чите…»— Ему никак нельзя, — тихо, не оборачиваясь к седоку, сказал Карпыч, продолжая начатый до встречи с Цыганом разговор. — Он — телеграф твой! Сгинет по дурному случаю — и конец, однако! До партизан без него не достучишься! Ни ты, ни я ходов к ним не имеем… С этой бухалкой мне в самый раз идти будет! Только б она не трахнула безвременно, окаянная!..Карпыч насторожённо взглянул под ноги — на пол коляски. Там, с обратной стороны, между колёс была прикреплена проволокой к днищу коляски самодельная мина с часовым механизмом. Её по просьбе Платайса смастерил партизанский умелец, славившийся на все Забайкалье. Лапотник, передав донесение, составленное по документам, добытым беспризорниками, взамен получил эту мину и привёз в Читу. Через Карпыча он сообщил также, что партизаны одобрили предложенный Платайсом план неожиданного захвата станции Ага. Оставалось теперь согласовать срок с командованием Амурского фронта.Платайс предполагал, что, получив последние чрезвычайно важные сведения, командование ускорит подготовку общего наступления на читинскую «пробку». Поэтому и сам он должен поторопиться. Надо было побывать и на станции Ага. И здесь, в Чите, предстояло организовать взрыв склада с боеприпасами. Для этого и предназначалась мина с часовым механизмом. Но кто подложит её? Об этом и толковал Карпыч. Он считал, что Лапотника надо поберечь, потому что через него была налажена связь с партизанами.— Моё это дело — и не спорь! — сказал он Платайсу и повторил: — Только не сыграла б она, однако, прохвостка!.. Коня жалко!— Подумаем, Карпыч, подумаем, — ответил Платайс. — А мины не бойся. Езди спокойно по любым колдобинам — не сработает. Лучшего места не найти: и под рукой всегда, и никто не догадается.Карпыч остановил коня у дома контрразведки.— Приехали, господин Митряев!Платайс заезжал сюда чуть ли не каждый день, как и положено отцу, потерявшему дочь. Но подполковник Свиридов не принимал его. Выходил вежливый адъютант и произносил одну из двух заученных фраз: либо подполковник в отъезде, либо подполковник просит извинить — он очень занят.И на этот раз Свиридов не принял Платайса. НОВАЯ БЕДА Трясогузка бойко торговал свечками. Было воскресенье. Народу пришло в церковь много. Он уже знал в лицо почти всех богомольцев и мог отгадать, кто и какую свечу купит. Эта старуха в чёрном платке возьмёт самую тоненькую — грошовую. Если судить по свечке, слабо она верит в бога. А вот этому солдату потолще приготовить надо. Он не пожалеет гривенника. Только не поможет! Всем семеновцам крышка будет!Пришёл и трактирщик, у которого работал Цыган. Давай, давай полтину — не жалей! Трясогузка отобрал большущую витую свечу. Покупай, пока деньги водятся! Скоро ликвид-нем твоё заведение в пользу народа!А зачем это Нинка вдруг заявилась?Последнее время дочка священника сторонилась Трясогузки. Увидит его — и убежит. А в первые дни отбоя от неё не было: куда Трясогузка, туда и она. Даже церковь подметать помогала.Нина подошла к стойке, за которой хозяйничал Трясогузка, и как-то странно потупилась, замялась.— Батя подослал? — ехидно прищурился мальчишка. — Деньги проверяешь?— Дурачок ты! — робко произнесла девочка, сунула ему какую-то бумажку и убежала.Трясогузка прочитал: «Ты мне очень-очень нравишься! Только никому не говори!» Он сердито засопел, скомкал в кулаке записку, но потом разгладил её, положил во внутренний карман и забыл про свою торговлю.— Заснул? — спросил у него Лапотник.Он через день заходил в церковь, чтобы узнать, нет ли чего от Платайса.Трясогузка торопливо протянул Лапотнику две свечи. Если бы он дал одну, это означало бы, что никаких поручений пока нет. Свеча потолще была с «начинкой», предназначенной для отправки на партизанский телеграф. Платайс передавал кое-какие новые данные и просил командование фронтом как можно скорее сообщить точное время начала наступления, чтобы приурочить к этому дню захват станции Ага.Толстую свечу Лапотник засунул под зипун, а с тонкой подошёл к иконе, зажёг и вставил в многоместный подсвечник, в котором уже горело штук десять разнокалиберных свечек. В это время сзади громыхнула об пол медная тарелка, в которую Трясогузка клал деньги. Зазвенела покатившаяся во все стороны мелочь.Обернулись молившиеся в церкви люди. Священник замер на секунду с приподнятой рукой, качнул головой, глядя на Трясогузку, собиравшего рассыпавшуюся мелочь. И только Лапотник знал, что тарелка упала не случайно.Он перекрестился несколько раз, подошёл к другой иконе, вынул из-за пазухи толстую свечу, зажёг и поставил перед плоским, бестелесным и холодным ликом святого. Можно было дождаться конца службы, но Лапотник понимал: если за ним пришли, то и они дождутся, не уйдут, не упустят. Он ещё раз перекрестился и, повернувшись к выходу, увидел в дверях офицера и двух солдат. Они, как и все, стояли с благочестивыми лицами, без фуражек. Но по их острым взглядам Лапотник понял, что Трясогузка недаром подал сигнал тревоги.Не взглянув на мальчишку, он пошёл прямо на солдат. Они расступились.— Сам идёшь? — насмешливо шепнул офицер.— Ноги есть пока, — спокойно ответил Лапотник. — Иду.Они вчетвером вышли из церкви…— Здравствуй, борода, здравствуй! — приветливо встретил Лапотника подполковник Свиридов.— Здравствую пока, ваше благородие.— Почему пока? — возмутился Свиридов. — Будешь честным — будешь здравствовать и дальше.— Чести сроду не занимал! — ответил Лапотник.— Вот мы и посмотрим! — воскликнул подполковник. — Садись, борода!Лапотник сел в кресло. Подполковник сидел за столом, а адъютант подошёл к Лапотнику, встал над ним и, скрестив на груди руки, спросил:— Помойку у господина Митряева ты выгребал?— Помойки не было, — покачал головой Лапотник и подумал: «Дознались-таки! Откуда?»Но он не разгадал эту загадку. Да и Платайс потом так и не узнал, как свиридовская контрразведка напала на след.— А что было? — спросил подполковник.— Мусор был: щепа, опилки, сучья…— Кто же тебя позвал?— А ентот… управляющий митряевский.Лапотник не сомневался: живым его отсюда не выпустят, и потому он решил умереть, но с пользой. Решил своими показаниями подтвердить «бегство» управляющего.— Ну, ну, рассказывай! — поторопил его Свиридов. — Позвал, значит, и что дальше?— Позвал и — сотенную…Лапотник испуганно умолк — сделал вид, что сболтнул лишнее.— Смелей! Смелей! — подбадривал его подполковник.— А чего смелей? Позвал и заплатил!— Сотенную? За воз мусора?Оба офицера рассмеялись.— По сто рублей за возик! Ты же миллионер! Зачем в лаптях ходишь? — подполковник постучал пальцем по столу. — Проговорился ты, борода! За что же он тебе сотенную сунул?Лапотник промолчал. Подполковник встал.— Ты припомни! Может быть, не он, а сам господин Митряев отвалил тебе этот кусочек от щедрот своих?— Не-е… Управляющий…— Да за что? — крикнул адъютант.Лапотник махнул рукой.— Ладно… Скажу… Велел он, как уезжать буду, флигелёк во дворе подпалить.— Кто велел?— Да ентот… управляющий.— А где он сам был?— Где ж ему быть-то!.. Убег! Как Митряев ушёл с офицером из дома, так и он — тигаля!— Один?И опять замялся Лапотник. И уже по этому хорошо разыгранному замешательству можно было догадаться, что управляющий убежал не один.— С кем? С кем? — нетерпеливо спросил подполковник.— С кем ещё?.. Да с ентой — с дочкой митряевской… Руки-ноги повязал, в мешок — и пофитилил!— Куда?— Не знаю.— Не ври, борода! Говори, куда? — подполковник снова постучал пальцем по столу.— Куда? — повторил за ним адъютант, вытаскивая из кобуры пистолет.Левой рукой он схватил Лапотника за бороду и заставил встать, а правой ткнул ему в лицо дуло пистолета.— А етто зря, ваше благородие!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27