Мы уже обратились к печати. Впрочем, если вам непременно нужна формулировка, неужели вы не можете воспользоваться теми, которые напрашиваются сами собой? Например: «Оскорбление Конгресса», или «Политическая диверсия», или еще что-нибудь в таком же духе. Все это отлично подойдет.
Сфикси внимательно слушал и время от времени покашливал в знак согласия.
— Когда же вы заканчиваете ваше следствие? — спросил Босс, делая ироническое ударение на слове «следствие».
— В любой день, — был быстрый ответ. — Как только приедет прокурор, можно будет назначить заседание суда.
— О-кэй! — отозвался Большой Босс. — Этот прокурор, которого я вам указал, весьма приличный и успевающий парень. К тому же вполне свой человек.
— Я так и понял, Роберт. — Судья помолчал, потом сказал с раздражением: — Приготовьтесь, Роберт, услышать хорошенькую новость. У певца в данный момент не оказалось денег, чтобы нанять адвоката. Все свои тысячи он растратил на каких-то там беженцев и вдов..
— Ну так что же! — прервал его Большой Босс. — Вы думаете, меня очень огорчает, что у него не будет собственного защитника?
Сфикси раздраженно засмеялся:
— Нет, вовсе не то. Защитник у него будет. Будет и у этого учителишки, Ричардсона, и у негритенка тоже. И этого защитника нанял наш друг — док.
Миллард негромко чертыхнулся.
— Старый дурак выжил из ума! — сказал он сквозь зубы. — Подумать только — окончить Гарвард, а потом возиться со всяким сбродом!.. Ну, пусть он теперь не надеется на практику в нашем городе! — решительно отрубил Миллард. — Придется ему после этого дела искать себе другого места жительства. Я сам позабочусь об этом.
На другом конце провода Сфикси стало не по себе: не желал бы он очутиться теперь на месте доктора Рендаля!
— А как насчет свидетелей? — поинтересовался Миллард. — Я читал в газетах, что очень много желающих выступить в суде.
— Да вот, защитник дока жалуется, что никак не может найти для себя свидетелей, — комически вздохнул Сфикси. — Бедный парень! Зато у обвинения множество свидетелей. Кстати, Робби, майор Симсон сказал мне, что надо бы потолковать с вашей экономкой, этой… э… э… миссис Причард, если не ошибаюсь. У них есть сведения, что ее дочь дружила с негритенком и находилась в доме певца в тот вечер, когда он собрал всю свою компанию. Об этом вечере будет особый разговор на суде. Разумеется, несовершеннолетние не могут быть настоящими свидетелями, но все-таки показания девочки могли бы пригодиться, произвести, так сказать, впечатление в нужном нам плане… Надо уговорить мать, чтобы она согласилась отпустить девочку на заседание суда. Разумеется, мы предварительно повидаемся с ней, подготовим.
— Я беру эти переговоры на себя, — сказал Большой Босс. — Думаю, что миссис Причард окажется благоразумной… Кстати, о несовершеннолетних, — вспомнил он вдруг. — Не кажется ли вам, Боб, что следует вызвать и тех мальчиков, которые на совете попечителей рассказывали нам о деятельности Ричардсона в школе? Один из них, по-видимому, очень способный мальчишка и быстро схватывает суть… Не следует ничем пренебрегать, — повторил Босс свое излюбленное выражение.
— О-кэй, неплохая мысль! — подтвердил Сфикси.
Положив трубку, Миллард помедлил минуту, потом вызвал к себе миссис Причард.
Домоправительница явилась что-то уж чересчур скоро и чересчур мало удивилась и взволновалась, когда Большой Босс передал ей желание судьи. Правда, у Милларда это не вызвало никаких подозрений: он привык видеть свою домоправительницу в стальной броне невозмутимости.
На этот раз Большой Босс снизошел до разговора с миссис Причард.
— Я был удивлен, миссис Причард, — сказал он. — Право, я был удивлен, когда узнал, что вы позволяете вашей крошке водиться с цветными и даже бывать У них!
Лицо миссис Причард покрылось бурыми пятнами.
— С вашего позволения, сэр, это все тот негодный мальчишка-негр, — пробормотала она. — Он прямо преследовал Патрицию, не давал ей прохода. А тогда, в тот вечер, он обманом завлек Патрицию в свой дом. Заставил кого-то позвонить сюда и сказать, что отчаянно болен. И Пат — она у меня такая чувствительная, сэр, — Пат не могла отказать умирающему мальчику в последнем «прости». Она пошла и попала на это сборище.
Босс посмотрел на нее значительно ласковее.
— Это еще лучше, миссис Причард, — сказал он. — В таком случае, вы тоже должны выступить в суде и рассказать о том, как вашу дочь обманом залучили в дом Робинсона. Можно рассказать, как ее пытались там распропагандировать, как внушали ей разные вредные мысли… Это возмутит присяжных, я уверен.
— С радостью расскажу об этом мальчишке, сэр! — подхватила домоправительница. — Он у меня камнем лежит на сердце, сэр, честное слово! Подумать только: черномазый ходит к моей дочери, набивается в друзья, может, мечтает потом жениться на ней! Я чуть с ума не сошла!
— Отлично, миссис Причард! — Разговор затянулся, и Босс желал его «закруглить». — Значит, я передам судье, что вы и ваша дочь согласны быть свидетельницами.
— Сочту своим гражданским долгом, сэр, — торжественно заверил Образцовый Механизм. — Я предупрежу Патрицию. Бедняжка несколько расстроена эти дни… Очень она у меня чувствительная, сэр. — И миссис Причард удалилась, исполненная достоинства.
Судья не солгал Большому Боссу. Действительно, с момента ареста Джемса Робинсона, его племянника Чарльза, учителя Ричардсона и нескольких рабочих, оказавших полиции сопротивление, Стон-Пойнт напоминал огромный котел, в котором кипели, бурлили и вырывались наружу самые различные человеческие страсти.
Большинство арестованных в «Колорадо» были выпущены за недостаточностью улик уже через три-четыре дня. Среди освобожденных были старый Майнард, владелец помещения, и его сын Джон. Ходили слухи, что майор Симсон получил неплохой куш от состоятельного негра.
В тюрьме оставались только «зачинщики» вечера, получившего неофициальное наименование «колорадского бунта». Кроме Джемса Робинсона и учителя Ричардсона, который нанес увечья помощнику Ньюмена, главными обвиняемыми считались несовершеннолетний негр Чарльз Робинсон, безработный американец Джерард Квинси и безработный славянин Иван Гирич. В ближайшее время все они должны были предстать перед судом.
Вначале Сфикси думал было выделить Чарльза Робинсона и рассмотреть его дело — покушение на убийство сыщика — в особом заседании суда по делам несовершеннолетних. Однако потом судья счел более эффектным присоединить мальчика к общему процессу и показать присутствующим, куда заводит молодое поколение опасная пропаганда.
Корреспонденты газет хватались за малейший слух, малейшую подробность об арестованных, для того чтобы сделать из этого сенсацию, подогреть интерес читателей, а главное, еще больше возбудить страх перед «красной опасностью». Концерт в «Колорадо» изображался теперь как попытка вооруженного восстания.
Отдельно занимались личностью учителя Ричардсона. Он изображался как завербованный коммунистами во время войны офицер, который не останавливался перед прямой изменой. Он получал инструкции разлагать и политически дезориентировать американскую молодежь, что и делал, будучи преподавателем городской школы. Родителям надлежит в ближайшее же время изгладить из нежных детских душ следы разрушительного, растлевающего влияния Ричардсона.
После первых часов уныния, в которое привели всех — и белых и черных обитателей Рая — арест певца и его сторонников и убийство общего любимца Цезаря, люди оправились.
Пожалуй, именно это убийство и арест певца лучше и сильнее всех речей показали беднякам Горчичного Рая, как важно им действовать сообща.
За гробом Цезаря огромной молчаливой толпой следовали все белые и черные обитатели Восточной окраины. Толпа вела себя тихо, но в этой тишине таилась грозная, скрытая до времени сила.
Салли Робинсон и Маргрет вели под руки ослабевшую, заливавшуюся слезами Темпи. Старшего сынишку Цезаря опекали Нэнси, Мери и повзрослевший, точно выросший со времени ареста отца Василь. Остальных малышей взяли к себе на время похорон Беннеты.
Среди идущих за гробом были близнецы Квинси, смуглый серьезный Пабло, как всегда горячий и возбужденный Джой Беннет и даже Джон Майнард, еще больше вытянувшийся и окруженный ореолом мученика, пострадавшего за правду.
Все газеты трубили о том, что мистер Миллард, как всегда великодушный благодетель своих служащих, распорядился выдать вдове своего бывшего рабочего Цезаря Бронкса крупное пособие. Однако друзья Темпи знали, что Коттон вызвал вдову к себе и сказал, что даст ей сто долларов, если она подпишет обязательство не выступать на суде и подтвердит, что не имеет никаких притязаний к полиции. Темпи посмотрела заплаканными глазами на управляющего и молча повернулась к дверям.
— Послушай, женщина, ты, может, не поняла меня? — крикнул Коттон.
— Нет, сэр, я очень хорошо вас поняла, — сказала Темпи.
— Ты что же, не намерена получать эти деньги? — спросил Коттон, помахивая стодолларовой бумажкой.
— Нет, сэр. Простите, сэр, мой мертвый муж не продается, — сказала Темпи и тихонько вышла из кабинета.
На могиле Цезаря не было речей. Когда гроб опустили в землю, появился запыхавшийся дядя Пост. Его опять подвел оливковый автомобиль. Старик был очень расстроен последними происшествиями. К тому же ему и самому приходилось круто: после вечера в «Колорадо» его вызвал к себе начальник почтовой конторы и целый час допрашивал старика об его связях с «красными». В конце концов дяде Посту пригрозили увольнением, если он еще раз примет участие в подобном бунте. Старый почтальон ожесточился и, если бы начальник не отпустил его, наверное, наговорил бы ему дерзостей. Явившись теперь на похороны, он пробормотал что-то сочувственное Темпи, поздоровался со всеми, кого знал — а знал он решительно всех, — и подошел к Салли:
— Что нового, мэм?
Салли махнула рукой:
— С тех пор как вы были, дядя Пост, никаких перемен. Бесконечные репортеры, звонки, анонимные письма с угрозами. А наши тем временем заперты в тюрьме, и неизвестно, когда их освободят и освободят ли вообще.
Старый почтальон вздохнул.
— Да, штука скверная, — сказал он. — Вчера я был в тюрьме у мистера Ричардсона. Еле-еле добился пропуска. Ох, и осунулся же он, бедняга! Говорит, что раньше его дело хотели выделить, припаять ему покушение на убийство, а теперь объявили, что будут судить всех вместе за «заговор с целью ниспровергнуть существующий строй», — с трудом выговорил старик непривычные «ученые» слова.
Салли горестно кивнула.
— Знаю. Слышала от защитника, которого прислал ко мне доктор Рендаль, — сказала она. — Защитник говорит, что необходимо оттянуть суд: газеты так всех настроили, что нашим неминуемо грозит обвинение. Но судья ни за что не соглашается на отсрочку.
Маленькое лицо Салли посерело, сделалось еще более мальчишеским и скуластым.
— Была сегодня утром у моих. Оба держатся молодцом. Джим уверен, что за него вступятся все его друзья из конгресса мира. А Чарли прямо бросился ко мне и говорит: «Ма, я, как Джон Браун, заключен в тюрьму и страдаю за справедливость! Ты гордишься мной, ма?» — «Ну конечно, — говорю, — я горжусь тобой, сынок. Ты у меня смелый и настоящий человек, и отец тоже гордился бы тобой теперь». — И Салли смахнула слезу.
Похоронная церемония была окончена. Свежий холм, покрытый букетами и венками, вырос на кладбище Горчичного Рая.
К Салли подошел Джордж Монтье, потерявший свою ослепительною улыбку.
— Сегодня на заводе в обеденный перерыв митинг протеста, — сказал он. — Будут выступать секретарь профессионального союза и еще несколько рабочих. Беннет сказал, что у них в типографии выйдет специальный листок с протестом и все рабочие дали уже свои подписи. Гренджерские рабочие тоже присоединяются к нам… Вы не грустите, миссис Робинсон, — обратился он к Салли: — мы добьемся их освобождения. Верьте мне.
Салли благодарно улыбнулась ему. Ей так хотелось верить!
У ворот кладбища кучкой стояли ребята, горячо обсуждая что-то свое. Нэнси и Вик Квинси все еще держали за руки сынишку Цезаря. Малыш был серьезен и во все глаза смотрел на своих покровителей. Он видел, что они чем-то взволнованы.
— Это ты пустяки говоришь, — возражал Вик Квинси разгоряченному Джою Беннету. — Просто ты начитался разных приключенческих романов, вот тебе и кажется, что можно в жизни поступать, как в книгах. Нет, брат, в жизни куда труднее! — И Вик посмотрел на товарища так, будто сам был многоопытным всеведущим старцем.
— А я говорю: можно устроить побег! — настаивал Джой. — Я берусь передать Чарли при свидании напильник.
— Ох, не думал я, что ты такой маленький! — покачал головой Вик. — Вырос больше меня ростом, а ума не видать. Да куда же они денутся, даже если им удастся перепилить решетки камер, открыть железные двери и передушить всех часовых и еще не знаю кого! Куда ты спрячешь, например, Джемса Робинсона, которого знает вся Америка!
Джой Беннет смущенно замолчал. Он не сообразил, что будет с беглецами после задуманного им побега.
— Ну дай ему хоть помечтать, Вик, — вмешалась вдруг Нэнси. — Так хорошо иногда помечтать о чем-нибудь… — Она устремила вдаль большие, грустные глаза. — Я иногда вот мечтаю, что я птица и могу лететь, куда хочу. А иногда воображаю себя знаменитой поэтессой… Конечно, это глупо, я знаю… Вик облизал сухие губы.
— Нет, Нэнси, это вовсе не глупо, — сказал он откашливаясь. — Это совсем не глупо, и я тоже часто воображаю что-нибудь хорошее.
— И я! И я воображаю! — подхватила Мери Смит, во всем копирующая Нэнси. — Только… — она пригорюнилась, — с тех пор как Чарли сидит в тюрьме, я больше ничего не воображаю. Я только хочу, чтобы он поскорее вернулся к нам!
— Опять глаза на мокром месте! — с возмущением сказал Бэн Квинси. — Бери пример с меня, с брата Вика и Василя: наши отцы сидят в тюрьме, а мы и не думаем хныкать!..
— Довольно вам препираться! — остановил мальчика Василь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49