— Нет, — сказал я. — С тех пор как меня перевели сюда из менеджеров… За последние пару лет — ни разу.
По крайней мере, я не соврал. Он собирался что-то добавить, но тут приехал лифт.
Слава богу, в лифте Санада заткнулся. Отчасти из-за присутствия других сотрудников. Но еще больше, видимо, оттого, что принялся лихорадочно восстанавливать в памяти квартальные показатели, производственные планы и прочую бухгалтерскую дребедень. Все-таки президент Исидзаки сам когда-то служил начальником рекламного отдела и уж нашу-то кухню знал как свои пять пальцев. А потому для Санады в эту минуту не было ничего важней, чем привести себя в полную боевую готовность для ответа на любой самый неожиданный вопрос.
Я же стал ломать голову, зачем президенту понадобилось разрушать свою священную ауру и отвлекаться на муравьишек вроде нас с боссом.
Каждую неделю мы отчитываемся директору по рекламе Като. Гендиректор Тадокоро выслушивает нас на собраниях среднего звена. Время от времени мы разъясняем нашу рекламную политику совету директоров. При чем тут президент Исидзаки? Его деятельность сводится к поддержанию отношений с внешним миром — конкурентами, смежниками и финансовыми организациями. А внутри фирмы его обязанности вот уже много лет исполняет генеральный директор.
За каким же дьяволом ему вызывать Санаду? Да еще и на пару с таким карьерным самоубийцей, как я?
В голове промелькнула вчерашняя ночь на Роппонги. А может, то был некий знак? Дзюнко Кагами… Когда-то давно эту женщину, нашего президента и меня свела вместе одна ситуация. Случай, не сыгравший особой роли в наших судьбах. Помнит ли он? Не знаю. Все-таки прошло двадцать лет! Даже в моей памяти от той встречи остались одни обрывки. Да и те всплыли только теперь — потому что я увольняюсь с работы, на которую тогда устроился.
Я зажмурился — и за пару секунд опять пережил, точно страшный сон, день, когда мне было двадцать шесть.
В те годы я служил в «Фудзи-про» — небольшой конторе, выполнявшей рекламный дизайн по заказам крупных компаний. Трудилось в ней человек тридцать. Бросив на полдороге университет, я подрабатывал где придется, в том числе и у них, пока меня не взяли туда режиссером рекламных роликов. Должность по тем временам довольно редкая. Всего режиссеров, включая меня, было двое. Команда у каждого небольшая, большей частью фрилансеры.
Тогда же, по молодости, мне удалось наваять сразу несколько довольно успешных роликов для телевидения. Я подавал надежды и смотрел в будущее с оптимизмом.
Однажды наш второй режиссер заболел и часть его работы — живая реклама в каком-то телешоу — неожиданно свалилась на меня. Работа нетрудная, хотя и с напрягом. Живой эфир как-никак; ошибешься — заново не переснимешь.
Первым делом я написал три сюжета в общей сложности на девяносто секунд. О «божественном», как сейчас помню, йогурте «Рэми-Ю» корпорации «Тайкэй». Той самой, что производит еду и напитки. Это теперь для пущего престижа они пишут свое название катаканой, а раньше прописывали иероглифами. Но уже тогда были достаточно крутыми, чтобы спонсировать полуторачасовые шоу. А потому в моих сюжетах воспевалась продукция сразу трех компаний под одной крышей: «Продукты Тайкэй», «Напитки Тайкэй» и «Сласти Тайкэй».
А в агентстве, которое подбирало актеров (сегодня это называют «субкастингом»), нам предложили кандидатуру Дзюнко Кагами. Ей-то и выпало сыграть в наших съемках главную роль.
Шесть утра. Я наскоро представляюсь съемочной группе и, пока звукооператоры настраивают микрофоны, вызываю актрису в «музыкальный уголок» обсудить предстоящую съемку. В те годы на каждом ток-шоу обязательно пели звезды эстрады, для чего на краю сцены устраивался специальный уголок. Славные были времена.
Дзюнко Кагами оказывается женщиной чуть за тридцать — в актерской среде, считай, без пяти минут ветеран. Но что приятно — ни жеманства в манерах, ни персонального менеджера за спиной. Открыта, общительна. И даже в столь ранний час излучает очень естественную, почти детскую жизнерадостность. Я вдруг понимаю, отчего она так популярна в сценах с классическим японским интерьером.
Свои задачи она усваивает на лету. Сообщает, что для йогурта «Рэми-Ю» снималась уже раз десять. На обеих репетициях, что мы проводим, укладывается аккурат в девяносто секунд. Фруктом сезона мы выбрали клубнику. Ей предстояло залить йогуртом блюдце клубники, попробовать и произнести: «А с йогуртом — просто класс!» Мою идею разрезать ягоду ложечкой она находит весьма интересной. А отсматривая ранее снятые пробы, мурлычет: «Аж слюнки текут!»
— На то, чтобы резать клубнику ложечкой, времени почти не остается, — инструктирую я. — Поэтому в самой верхней ягодке уже сделан надрез. Не забудьте, это самое главное!
— Не волнуйтесь, я все-таки профи! — заверяет она. — А кроме того, я сама каждое утро пью исключительно «Рэми-Ю». Вы ведь знаете, их конкуренты, «Одзима», выпускают очень похожий йогурт. Только он с «Рэми-Ю» ни в какое сравнение не идет, вы согласны?
— Если честно, понятия не имею! — говорю я. — Я вообще сегодня впервые в жизни йогурт попробовал. И то ради этих съемок.
— Хориэ-сан… Так, кажется?
— Ага.
— Так вы что же, вообще ничего не пьете?
— Ну… Стараюсь ограничиваться алкоголем. Она заразительно смеется. И, хотя явно старше меня, кажется моей младшей сестренкой.
Ее взгляд случайно падает на мое плечо. Еще миг — и там же оказываются ее длинные пальчики. От неожиданности я таращу глаза, но она продолжает смеяться.
— А к вам ниточка прицепилась!
Она ловит меня за руку. Ничуть не смущаясь, ласково гладит злосчастный шрам. Повернув обожженную кисть, вкладывает в нее то, что сжимала в пальцах, и закрывает мою ладонь.
— Это ведь не от вашего костюма, правда? Микрофоны настроены. Режиссер объявляет готовность номер один.
— Иду! — кричит она в ответ, заглядывает мне прямо в глаза и снова смеется. — Цеплять на себя женские ниточки с утра пораньше — дурная примета, Хориэ-сан!
И, все еще улыбаясь, возвращается на середину сцены.
Я раскрываю ладонь. И вижу красную нитку.
Начинается съемка. Все идет без сучка без задоринки. Первый ввод рекламы планируется минут через тридцать, но общим ходом передачи дирижирует арт-директор, и мне остается только следить за всем в неподвижный глазок телекамеры.
Проходит полчаса. Дзюнко Кагами появляется в «музыкальном уголке», начинается реклама. После того, что она показала на репетициях, я особо не волнуюсь. Вот и на этот раз все как надо. Сцена с разрезанием клубники отснята безупречно. Арт-директор растопыривает ладонь. Пять секунд до конца. Его пальцы загибаются один за другим. Камера переключается на продукцию фирмы-спонсора. Голос Дзюнко Кагами, уже за кадром, произносит финальную фразу:
— «Рэми-Ю»… Напитки «Одзима». Попробуй! Не пожалеешь…
Вся огромная телестудия застывает, как каменная.
Случилось невероятное. Только что у всех на глазах произошло надругательство над Величайшим Табу Коммерческого Телевещания. Краем глаза я замечаю молодого рекламщика из агентства «Гэндай», замершего в самой нелепой позе. Да и сам я не в силах пошевелиться или издать хоть какой-нибудь звук.
Камеры переключаются на обычную рекламу. Но Дзюнко Кагами продолжает стоять с открытым ртом. «Что-то не так?» — написано у нее на лице. Наконец режиссер обращается к ней, с трудом выдавливая слова:
— Дзюнко-тян… Ты сама поняла, что сказала? Ты сказала «Одзима»… «Одзима», а не «Тайкэй»! Хорошенько подумала — и назвала самого главного конкурента, да?
Губы Дзюнко Кагами кривятся. Рот распахивается еще шире, она закрывает его руками. Видно, как от лица отливает кровь.
Шоу продолжается. Дзюнко Кагами снова в эфире, ведет себя как невменяемая: забывает сюжет, запинается, путает слова. Я смотрю на нее, не говоря ни слова.
«Нашим, наверно, уже сообщили», — думаю я. Рекламщик агентства «Гэндай», поначалу куда-то сгинувший, снова вырастает передо мной.
— Господа «Фудзи-про»? Боюсь, что это вам с рук не сойдет.
— Не сомневаюсь, — говорю я.
Заказы «Гэндая» на рекламу напитков «Тайкэй» вылетают в трубу. А скорей всего, и не только напитков. Вся работа «Фудзи-про» для «Гэндая» накрывается медным тазом. О моей же режиссерской карьере и говорить нечего. Ровно минуту назад я лишился будущего. Что-что, а это я понимаю прекрасно.
— Сразу по окончании шоу наше руководство выезжает в компанию «Напитки Тайкэй» для принесения официальных извинений. Если есть желание, вас с госпожой Кагами мы могли бы взять с собой.
— Да, спасибо… Я сейчас позвоню своему шефу. Я выхожу из зала, отыскиваю телефон-автомат.
Застаю шефа дома и докладываю обстановку. Сперва он теряет дар речи. Потом ворчит, что это было его ошибкой — доверить такое задание «молодняку». Я ничего не отвечаю. Вешаю трубку и возвращаюсь в зал.
Дзюнко Кагами все никак не придет в себя. Мучительная паника не отпускает ее. Скорее даже, эта паника нарастает. От жизнерадостной молодой женщины, какой она была час назад, не осталось и тени. Миллионы телезрителей наблюдают ее в эти минуты. На ее лице сосредоточены все телекамеры. Уже завтра эти кадры разлетятся по самым желтым таблоидам.
Ясно как день: из передачи ее выкинут навсегда. Что ни говори, а со спонсорами полуторачасовой программы шутки плохи.
Я рассеянно гляжу вниз. Изучаю свой ожог, раскрываю ладонь. Красная нитка. После всего, что случилось, она смотрится тонкой кровавой царапиной. Поднимаю глаза. На столике с напитками «Тайкэй» белеет рукопись. Мой сценарий. Копия для Дзюнко Кагами. Я подбираю рукопись и засовываю в портфель.
Шоу заканчивается. Тишину в телестудии нарушают лишь сдавленные рыдания Дзюнко Кагами.
Начальник отдела рекламы «Напитков Тайкэй» принял нас в одиночку. Представился: Хирохиса Исидзаки, — но визитки не предложил. На прием к нему заявились генеральные менеджеры с агентами из «Гэндая», гендиректор с продюсером из телестудии, мой шеф из «Фудзи-про» и мы с Дзюнко Кагами.
Ничего докладывать было не нужно. Исидзаки смотрел телешоу с начала и до конца.
— Итак, — сказал он негромко. — Что заставило госпожу Кагами так ошибиться? И как от этого уберечься впредь? Пожалуй, это единственное, о чем я хотел бы получить какие-то объяснения.
— Во всем виновата лишь я одна, — сразу же заявила Дзюнко Кагами. Ее бледное лицо с опустевшими глазами напоминало маску театра Но. Голос звучал тихо и монотонно. — Я и моя несобранность. Это непростительно. Я слишком полагалась на свой профессионализм, и он сыграл со мной злую шутку.
— Но вы уже много раз рекламировали нашу продукцию, не так ли?
— Наверное, слишком привыкла… На привычной тропинке легче поскользнуться.
В приемной повисло молчание. Исидзаки о чем-то задумался, потом обвел всех глазами.
— Кто был режиссером сегодняшнего сюжета? — спросил он.
— Я, — сказал я. И добавил: — Все сюжеты написаны мной. И я хотел бы внести поправку в объяснения Кагами-сан. Сегодняшний инцидент — не ее вина, а моя.
Все, кто был в комнате, уставились на меня. Я открыл портфель, достал сценарий — свою оригинальную рукопись — и выложил на стол перед Исидзаки.
— Взгляните, пожалуйста, на три последние страницы. Я сам по ошибке написал «Одзима». Кагами-сан всего лишь повторила заученный текст.
Девушка удивленно подняла брови:
— Как?! Не может быть…
Исидзаки скользнул по ней взглядом, но ничего не сказал. И пролистал мою рукопись.
— Действительно… Написано «Одзима», — пробормотал он. — Но почему карандашом?
— Я всегда пишу сценарии карандашом, — пояснил я. — Привычка.
— Прошу прощения… Как ваше имя?
— Масаюки Хориэ. Примите мое раскаяние. Сам я уже не прощу себе никогда.
Комнату вновь затопила тишина. Наконец Исидзаки, кашлянув, нарушил молчание:
— И вы полагаете, дело закончится вашим раскаянием?
— Я понимаю свой провал как режиссера. И сегодня же увольняюсь с работы. Это, конечно, меня не извинит, но… Другого способа закрыть вопрос я не вижу.
— А вот это прекратите! — В его голосе неожиданно звякнул металл. — Любой человек когда-нибудь ошибается. Если каждый, как вы, начнет увольняться из-за своих ошибок, в фирмах скоро одни старики останутся. Да ошибки такого рода я сам допускал сотни раз!
Все, кто был в комнате, в изумлении вытаращились на Исидзаки. Он поднялся из-за стола, отвесил официальный поклон и расплылся в улыбке:
— Господа! Я прошу вас не беспокоиться. В том, что сегодня случилось, компания «Напитки Тайкэй» никого не винит. Ни вас, ни ваши фирмы. У нас также нет претензий ни к господам с телестудии, ни к агентству «Гэндай», ни к кому-либо персонально. Всю ответственность я беру на себя.
Это было двадцать лет назад.
Слух о «всеобщей амнистии» в тот же день раскатился по деловому миру. Имя Дзюнко Кагами, перепутавшей имя спонсора в прямом эфире, долго обсасывали скандальные еженедельники. Но подавали это вовсе не как позорную трагедию. А как забавную и трогательную историю.
Газеты и журналы начали в самых теплых тонах расписывать гуманизм и милосердие компании «Напитки Тайкэй». Одно-единственное происшествие вдруг без чьего-либо умысла обернулось мощным паблисити. «Напитки Тайкэй» стали еще популярнее, а Дзюнко Кагами получила рекламную поддержку для своей актерской карьеры.
Тем не менее я уволился. И меня никто не удерживал.
А через неделю в моей квартире зазвонил телефон. Начальник отдела рекламы Исидзаки самолично предложил зайти к нему в офис. Деваться некуда. Я отправился в «Напитки Тайкэй». А выслушав его, удивился еще больше.
— Ты не хотел бы работать в нашей компании? — предложил он мне, улыбаясь. — Сценарий ты переписал, чтобы взвалить вину на себя. И выгородить Дзюнко Кагами. Мальчишка! Однако, посмотрев на твою рукопись, я кое-что вспомнил. То, о чем уже порядком подзабыл… Я подумал, что, пожалуй, нынешнюю молодежь еще рановато выкидывать на помойку. Хотя, возможно, не взгляни я на рукопись, моя позиция была бы совершенно обратной… В общем, я решил тебя нанять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38