Помощник капитана, с которым я познакомился еще раньше, сказал, что для выплаты обычного магарыча пошлет мне нескольких понтеров для того, что он называл опытом Длинного Джона Силвера.
И вот я сидел, попивал кока-колу и заматывал линь, превосходно чувствуя себя на собственной яхте в потоках солнечного света, струившегося на синее море. Как вдруг услышал женский голос:
— Можно подняться на борт?
Девушка была высокой, с черными волосами, постриженными в стиле «Принц Храбрый», с ровным загаром кожи. Ее серовато-голубые глаза сверкали белоснежными белками. Коротенькая юбка открывала длинные стройные ноги. Девушку звали Мэри Эллен Соумз. Она посмотрела на меня, потом — на «Фрею». И спросила:
— Это в самом деле ваша яхта?
Я кивнул, не решаясь заговорить.
— Здорово! — воскликнула Мэри Эллен. — Она великолепна!
По трапу круизного лайнера спускались, тяжело дыша, две упитанные дамы в ситцевых платьях, сопровождаемые почтительными мужьями в белых шапочках. Мэри Эллен бросила на них взгляд, в котором я немедленно распознал отчаяние и ненависть.
— Отходим, — сказал я.
Я отпустил тросы и оттолкнулся от борта лайнера. Я проворонивал две сотни таких необходимых мне долларов, да и помощник капитана, должно быть, разъярится из-за своего магарыча. Но мне уже было все равно. Я влюбился.
За полгода до нашей встречи Мэри Эллен окончила университет. Круизную путевку она выиграла в лотерее. Ей нравились устрицы, крабы и прочие дары моря, она предпочитала белое вино пиву и Арта Татума «Роллинг Стоунз». Никогда прежде ей не доводилось плавать на маленькой яхте.
Мы стартовали. И я привез ее на остров Верджин-Горда, которого в те времена еще почти не коснулась рука человека. Через пролив Фрэнсиса Дрейка мы следовали за китами. На вторую ночь Мэри Эллен сказала, что не собирается возвращаться на круизное судно. На третью — повторила это снова с полной убежденностью. На четвертое утро я опустошил свои счет в банке Роуд-Тауна, а Мэри Эллен написала письмо родителям и мы отправились в плавание вдоль островов на юг.
Год спустя мы очутились на Арубе, став на якорь недалеко от побережья, покрытого телами служащих сомнительных прибрежных банков. Вдали виднелись и сами банки — лес белых бетонных коробок, кишащий отпетыми преступниками. Мэри Эллен загорала, положив голову на мое колено. Ее бриллиантово-голубые глаза сияли на фоне кофейно-загорелой кожи лица.
— Я собираюсь стать матерью, — сказала она.
Мы выпили по этому случаю. Наша любовь была исполнена такой пронзительной нежности, какой ни одному из нас не доводилось испытывать прежде. Затем мы отправились через черное фосфоресцирующее море в Венесуэлу, чтобы остепениться. И обвенчались в душной мрачной церкви в предместье Каракаса. Мне только что стукнуло восемнадцать, а Мэри Эллен уже исполнился двадцать один год. Хозяйка, у которой мы сняли комнату, организовала нам вечер под шепчущимися пальмами, с ромом и широкими белозубыми улыбками приглашенных. Перспективы были самые радужные.
Спустя полтора часа я отложил карты, встал, чтобы поразмять ноги, и побрел наверх в квартиру.
В комнате Фрэнки около кровати лежали две книги: «Митридат» Расина и «Европейские баллады» Энтуистли — из университетского списка для чтения. В одну из книг было засунуто письмо от декана колледжа Фрэнки. Три ситцевых платья в цветочек — ее каникулярные наряды — висели на вешалке, прикрепленной к рейке для фотографий. На одной из карточек улыбалась возле клумбы люпина в своем коттедже в Суффолке Мэри Эллен.
Поворачиваясь, чтобы выйти из комнаты, я задел ногой корзину для бумаги. В ней блеснуло стекло. Я всмотрелся: стекло оказалось от рамки с фотографией, на которой был изображен я.
В ресторане никого не было. Когда я вышел на набережную, все еще накрапывал дождь, мелкий моросящий дождик Атлантики. Продавцы устриц сидели на тротуаре и, покуривая «жиганы», вскрывали раковины.
Я вернулся в ресторан и включил кофеварку. Шеф-повар вернулся с рыбного рынка. Вошел булочник с хлебом. Из кухни доносилось звяканье фарфоровой посуды. Очередной день набирал обороты, раскручивая свои колесики.
В небе над пилонами солнце пробилось сквозь тучи и лучи его окрасили воды гавани в молочно-зеленый цвет. Я сыпанул кофе на фильтр кофеварки и подогрел молоко. Появился Жерард. Колесики пришли в движение, работа закипела.
Зазвонил телефон.
— Господин Сэвидж? — услышал я в трубке мужской голос. — Рад, что представился случай пообщаться с вами.
Человек говорил по-английски с легким американским акцентом.
— Моя фамилия Креспи.
Все затихло вокруг.
— Чем могу служить, господин Креспи?
— Я разговаривал со своим другом — господином Фьюлла. Он сказал, что у вас затруднения с яхтой, которую вы построили господину Леду.
— Сказал? В самом деле?
— Нам нужно встретиться.
— Где?
— Я нахожусь в Ла-Рошели со своей яхтой, прибыл для участия в гонке. В порту «Минимес» у меня есть офис: агентство «Джотто».
— Я был там.
— Да, мне сказали. В два тридцать вас устроит?
— Устроит.
Это мог быть и не Креспи, и я позвонил в офис Фьюлла.
— Господин Фьюлла? — бархатным голосом переспросила секретарь. — Конечно.
— У меня тут люди, — сказал Фьюлла. — Впрочем, говорите.
Я слышал в трубке неразборчивые голоса его визитеров. Офисы Ла-Рошели — места деловые, где поддерживаются внешние приличия. Офис Фьюлла, вероятно, был душным, подернутым табачным дымом заведением, пропитанным горьким кофе, где почтенные джентльмены отменно вежливы друг с другом, замышляя свои планы.
— Итак, — сказал Фьюлла. — Все готово?
— Ян и Бьянка Дафи пригонят яхту из Ле-Сабль-де-Олонн. Сегодня утром.
— Отлично. Отлично! А кто еще участвует в гонке?
У меня был список заявок на участие. Я быстро ввел его в курс дела. Гонка не относилась к разряду серьезных. Там был класс «макси», пара шестидесятифутовых судов типа «Плаж де Ор», масса второразрядных яхт водоизмещением в одну тонну и лодок промышленного производства.
— А!
Наступила пауза. Фьюлла хотел что-то сказать.
— А вы сможете обойти «макси»?
— Это не так уж сложно. Они в большинстве своем стары и медлительны. Никто не станет рисковать своими шикарными быстроходными океанскими судами в неразберихе восточной бухты Бискайского залива.
— Включая Креспи.
— Мы сделаем все, что в наших силах.
— "Уайт Уинг" — совсем не то, что ваш легковесный прибрежный «макси», но он, вероятно, прекрасно чувствовал бы себя в кругосветной гонке, и судно это быстроходное.
— Вы англичанин? — спросил Фьюлла. — Вы так скромны.
— Ирландец.
— Простите.
— Расскажите мне о Креспи.
Фьюлла, казалось, колебался. Затем спросил:
— Зачем?
Я не хотел говорить о Тибо и потому сказал:
— Предпочитаю знать соперника.
— Я был знаком с ним некоторое время. Он до крайности неразборчив в средствах.
Спокойствие и некоторая удовлетворенность его ушли. Голос Фьюлла зазвучал резко. Я представляю себе, как могут ожесточаться его глаза, пылая под седой гривой волос.
— И разумеется, он многим попортил кровь, как здесь, в Ла-Рошели, так и у себя дома.
Душевное равновесие вновь вернулось к Фьюлла.
— Креспи добивается более дешевой страховки, чем его конкуренты. Мне ужасно хочется победить его. Желаю успеха!
Яхты, выигрывающие гонки, были для Фьюлла рекламными щитами, а капитаны — теми, кто всего лишь отчитывался за исполнение.
— Сделаю все, что смогу, — заверил я.
Мы выигрываем гонку. «Плаж де Ор» приобретает славу. Тибо Леду получает кредиты. А Мик Сэвидж — чек.
Чеки — вот что требовалось именно теперь. Чеки и сведения о Креспи.
Я позвонил Яну и спросил, кого он знает в городе. Ян посоветовал обратиться к Иву Маршанду, журналисту из «Квест Франс». Я набрал его номер. Трубку поднял мужчина с высоким деловым голосом.
— Ян? — переспросил он. — Да, конечно, я знаком с ним. И знаю, кто вы. Рад говорить с вами. Чем могу быть полезен?
— Что вам известно о господине Креспи?
— Он неожиданно появился здесь год назад. С дальнего юга. Осваивает земельные участки. Начал с нескольких мест к западу от Роны. Двадцать лет назад там были песчаные дюны, комары, устричные отмели да один-два туриста. Ну и солнце, вы знаете. Солнце, пышущее жаром доменной печи. И море. Лазурный берег установил такие высокие цены, что молодым семьям с детьми в августе месяце некуда податься. И он стал там строить, как в Порт-Гримауд, но не изысканные заведения, а огромные многоквартирные комплексы. Вы в последнее время видели Сет? Господи! Спаси и помилуй этот город! Я-то помню, каким он был прежде.
Так что теперь там куча денег: личных, государственных и общеевропейских. И большое взаимодействие. «Уайт Уинг», эта яхта Креспи, стала спонсорским судном от нескольких тамошних городов. У них есть и верфь, где они строят такие яхты. Все на деньги налогоплательщиков.
— И Креспи стоит в центре всего этого?
Голос Маршанда приобрел ироничный оттенок:
— Люди типа Креспи захватывают центр и получают преимущество, снимая сливки слева и справа, отовсюду.
— Ради чего он прибыл в Ла-Рошель?
— Ради денег. Он открыл цепочку страховых учреждений по всей Европе. По всему миру. Страхование необходимо всем.
Я подумал о лачуге Кристофа, объятой пламенем.
— Еще что-нибудь потребуется — звоните.
Ив повесил трубку.
Я выпил еще одну чашку кофе, силясь понять, какие же таланты требуются, чтобы затесываться в середину и снимать сливки со всех сторон. Похоже, сейчас я испытывал нужду именно в таких способностях.
Но не в телефонных звонках. Я достаточно долго находился в Ла-Рошели, чтобы меня настигли.
Из Пултни позвонила Мэри и в ее сообщении не было ничего утешительного.
Затем из Марблхеда позвонил Арт Шеккер и сказал, что слыхал, будто дела мои не слишком хороши и почему бы мне не облегчить свое положение и не поучаствовать в их кампании, связанной с Кубком Америки, — повод, который вынудит моего банковского менеджера счесть, что все его дни рождения грянули одновременно. Арт настаивал, чтобы мы встретились и все обсудили. Он был упрямым человеком. Я пообещал, что подумаю, и вернулся мыслями к Креспи.
Перед самым обедом в бар вошли Бьянка и Фрэнки. Дочь посмотрела на меня в упор. Припухлости возле ее глаза и на подбородке сошли. Кожа была обветренно-розовой и загоревшей, а белки глаз — чисты как молоко. Фрэнки улыбнулась мне и поднялась наверх. Я не был прощен, но улыбка есть улыбка. Она слегка ободрила меня.
Бьянка осталась в баре. В ней было что-то пиратское: лицо по-цыгански загорелое, черные волосы заплетены в косичку, в изящных ушах — золотые сережки.
Я налил ей пива, глядя на дверь с надписью «Частные апартаменты». Бьянка сжала мою руку: теплый ободряющий жест. И сказала:
— Фрэнки еще молода. Она преодолеет это.
Я пристально посмотрел в ее темно-синие глаза. Похоже, Бьянка считала себя старше, чем была. Она улыбнулась мне.
— А яхта хорошо идет, — сообщила она.
Бьянка была членом команды.
«Существует множество вещей, о которых мы даже не подозреваем, — подумал я. — Ты сейчас не знаешь, что я прочел связанные с „Поиссон де Аврил“ документы, которые ты вытащила из папок. Не знаешь, что я виделся с Тибо. А я не в курсе, что за игру ты ведешь».
Мне удалась ответная улыбка. В два тридцать я сел в фургончик и отправился в агентство «Джотто», на деловое свидание с господином Артуром Креспи.
Секретарь провела меня в обычный рабочий офис с письменным столом на козлах и алюминиевыми стульями. Креспи сидел за столом. Он протянул руку, пожатие которой ухитрилось быть и теплым и жестким одновременно.
— Садитесь, — сказал Креспи. — Садитесь!
Его уже наметившиеся подбородки слегка загорели, черные волосы были над квадратным красивым лицом тщательно завиты. Ощущался слабый запах гигиенической пудры. Вероятно, ему приходилось бриться дважды в день.
— У вас возникли затруднения с яхтой. Мой менеджер сообщил мне, что она застрахована на имя Тибо Леду. Кажется, господин Леду не уплатил вам сполна?
— Кто вам это сказал?
— Мой менеджер. — Креспи улыбнулся. — У меня много дел. Когда я приезжаю, чтобы участвовать в гонке, мне нравится анализировать ход дел, узнавать о... выдающихся событиях, происшедших со времени моего последнего визита. Менеджер рассказал мне о вашей встрече.
— Страховка оформлена на имя Тибо Леду, — сказал я. — Ваш менеджер не имел оснований выплатить ее мне.
— Но это создает вам трудности.
Улыбка не сходила с его лица. Это был вариант искренней улыбки сутенера с юга Франции: широкой, белозубой, с морщинками вокруг глаз.
— Хочу сказать вам кое-что, — начал Креспи. — Я моряк, как вы знаете. Конечно, не такой опытный, как вы.
И снова улыбка.
— Я построил «Уайт Уинг» и потому могу участвовать в гонке, но при поддержке. Некоторое время я наблюдал за вашей карьерой. И должен сказать: восхищен тем, что вы делаете.
Креспи опустил глаза как бы в смущении.
— Строить яхты в соответствии с вашей мечтой — благо. Именно следуя мечте. Для меня это очень существенно: способствовать мечте людей, которыми я восхищаюсь. Я деловой человек, не спортсмен. Я строю яхты и плачу людям, которые управляют ими, предоставляя им возможность достичь собственных целей. Для меня это больше чем удовольствие. Скорее — призвание.
Креспи наклонился вперед, ладонями упершись в стол; он был искренен сейчас. Мощь его личности заполнила всю комнату, подобно запаху дешевого лосьона «После бритья». Я напомнил себе, что это тот самый человек, который вынудил скрываться Тибо, чьи головорезы стащили его документы и пытались до смерти напугать меня. Vive le sport!
— Так вот, — резюмировал Креспи. — Мне неприятно видеть, что такой человек, как вы, испытывает трудности из-за вполне простительной ошибки, доверившись другу. Денежные отношения требуют и доверия и недоверия: тут важно придерживаться золотой середины. Спорт — тот на доверии. Если вы нарушаете правила, спорт кончается.
Креспи выпрямил руки и добавил:
— Вот что я вам предлагаю. Вы хотите уладить это дело, чтобы выбраться отсюда, уехать и продолжить свои дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41