Советую сайт https://Wodolei.ru
Блондинка подняла трубку местного телефона и в два счета организовала мне встречу с господином Буффе.
У этого господина была стрижка «авианосец», очки в золотой оправе, сердечная улыбка и костюм из ткани наподобие мягкий твид. Он усадил меня в глубокое кожаное кресло, откинулся на спинку мягкого вращающегося стула и спросил, чем может быть полезен.
— У вас застрахована яхта под названием «Аркансьель»?
Господин Буффе еще шире заулыбался.
— Мы являемся звеном обширной страховой цепи по всей Европе, месье. Только на западе Франции мы застраховали двадцать шесть тысяч яхт. Я помогу вам, если это в моих силах. — Судя по глазам, он, несмотря на растянувшиеся в улыбке щеки, вовсе не намеревался этого делать. — Полагаю, у вас есть сертификат страховки?
У меня его не было.
— Я построил эту яхту, — сказал я и объяснил затруднения с доставкой судна и его оплатой. — И потому, в отсутствие господина Леду, я желаю сделать исковое заявление.
Теперь улыбка брокера смахивала на гримасу, как если бы он надкусил лимон:
— Страховка оформлена на имя господина Леду, а вы желаете сделать исковое заявление в свою собственную пользу?!
— Верно.
— Весьма сожалею, — отрезал Буффе, — но только сам господин Леду вправе сделать такое заявление. Мы не сможем помочь вам, пока от него не поступят соответствующие указания.
— А он не говорил с вами?
— Нет.
Брокер приподнял свои пухлые руки и привел в порядок стопку документов на столе, а затем ловко выудил один из них из этой стопки, словно сдающий в баккара незаметно достал карту из ботинка. Меня более не задерживали.
Удивляло не то, что брокер не имел намерения выплачивать страховку, а то, что Тибо не вошел с ним в контакт. Когда вы теряете квартиру или ваша яхта разбивается вдребезги, то, прежде всего, вы сноситесь со своим спонсором и со своим страхователем. Тибо по натуре вовсе не был скрытным.
Когда я вышел в приемную, возле здания остановился длинный «мерседес». Смуглый коренастый водитель открыл заднюю дверцу. Из машины вышли двое. Сначала первый, в бермудах с узором из цветов красного жасмина и с копной крашеных волос, блондин, покрытый бронзовым загаром. Он стрельнул глазами направо-налево и что-то сказал человеку на заднем сиденье «мерседеса». Тот тоже вышел. У него были черные, масляные волосы и красивое римское лицо, утяжеленное преуспеванием: щеки, хотя и едва заметно, уже начали сливаться с шеей. На нем был рыжевато-коричневый костюм в полоску. Водитель и блондин следовали непосредственно за ним. Он толкнул входную дверь, и вся компания вошла в офис.
Блондинка подняла глаза, и ее будто током ударило.
— Господин Креспи, — молвила она.
Тот на ходу одарил ее широкой механической улыбкой. Он и сопровождавшие его лица сразу же прошли во внутренний офис.
— Так это Креспи? — спросил я.
— Хозяин. — Блондинка порозовела и разволновалась. — Он наносит визит.
— А, — протянул я.
Хозяин, господин Креспи, был тем самым человеком, который вчера вечером находился в кокпите «Уайт Уинг». Это он не уступил ни дюйма, когда Бьянка провела «Аркансьель» буквально под носом у кеча. Мужчины, сопровождавшие Креспи, должно быть, служили у него секретарем и шофером, но выглядели они скорее как телохранители. Немного найдется страховых брокеров, которые чувствуют необходимость обзавестись телохранителями.
Когда я вернулся в Старый порт, часы показывали двенадцать и столики на мостовой были заполнены народом. Жерард стоял у двери, рот его то открывался, то закрывался, как у выброшенной на берег кефали.
— Что с тобой? — спросил я.
— Мадемуазель... Она нездорова.
— Мадемуазель?
— Фрэнки.
Я ощутил пустоту там, где должен был бы находиться желудок, и кинулся в дальнюю часть ресторана. Фрэнки стояла за стойкой бара, спиной ко мне, и начищала стаканы. Обычно ее плечи были развернуты. Сейчас же Фрэнки понурилась, а ее синее джерси обвисло.
Мне была знакома эта поза, и, увидев ее, я пал духом. В раннем детстве через руки Фрэнки прошли последовательно увечные гусеницы и трехногий мышонок. Она подбирала их, ухаживала за ними, но они умирали. Всякий раз при этом плечи Фрэнки опускались и наступал конец света.
Мэри Эллен придерживалась мнения, что общение с парнями снимет у Фрэнки этот комплекс. Но Мэри Эллен обладала непоколебимой склонностью судить о чувствах других людей по своей собственной, пробной, как скала, психологической устойчивости. Фрэнки была еще не в том возрасте, когда проводят различие между людьми и трехногим мышонком. К примеру, парень из гаража — достаточно подходящая кандидатура, если вы одобряете встречи вашей пятнадцатилетней дочери с двадцатипятилетним смазчиком, на суставах пальцев которого вытатуировано его имя. Фрэнки пыталась спасти его от самого себя, а он благосклонно принимал ее стипендию и тратил деньги; на Шерон из магазина по продаже чипсов. И опять опускались плечи Фрэнки.
Разумеется, прежде в том не было моей вины. Но теперь вина была моя. Все, что я мог сделать, это повториться. «Он проходимец. Я поступил так ради твоего же благополучия, потому что люблю тебя», — хотел сказать я.
Но вместо этого произнес лишь:
— Фрэнки!
Она обернулась. Лицо ее обычно было «сердечком», как выражаются люди, склонные к образным характеристикам. Теперь же левый глаз Фрэнки потемнел и закрылся, одна щека опухла, кожа побагровела от синяков, а губа была разбита.
— Что случилось?! — спросил я, лишь только дар речи вернулся ко мне.
Фрэнки смотрела на меня уцелевшим глазом, машинально вытирая зажатый в руке стакан.
— Случайность, — выдавила она, чуть не плача.
— Что произошло?
— Я тебя ненавижу.
— Что он сделал?
— Жан-Клод сказал: я виновата в том, что ты дрался с ним. Он оттолкнул меня. Я не удержалась на ногах и ударилась головой о стул, В том не его вина. Жан-Клод ужасно расстроился. Он ничего не мог с собой поделать.
Сердце мое тяжело стучало. Дыхание сперло.
— Где он живет? — спросил я.
Стакан, который Фрэнки держала в руке, полетел мне в голову, но миновал ее. Фрэнки выбежала из бара и бросилась к двери с надписью «Частные апартаменты». Я стоял похолодевший, прислушиваясь к рыданиям, которыми разразилась Фрэнки, достигнув лестничной площадки. Рядом со мной, ломая свои длинные бледные руки, пускал слезу Жерард.
— Женщины есть женщины, — сказал он.
Я сходил за совком и щеткой и собрал осколки. А затем потащился наверх и постучал в дверь дочери.
— Уходи, — отрезала она.
Я повернулся и увидел Бьянку. Она подозвала меня кивком головы и сказала:
— Бесполезно говорить с ней сейчас, когда она разгневана. Я глубоко вдохнул, чтобы сказать ей: не вмешивайтесь не в свое дело. Но сдержался. Бьянка вовсе не вмешивалась, а только посредничала, из доброты. Есть разница. Я запихал мысли о Фрэнки и Жан-Клоде в дальний отсек своей памяти и отказал им от дома. После чего нашел в себе силы улыбнуться Бьянке. Мне хотелось спросить у нее кое о чем.
Мы устроились в больших засаленных креслах гостиной. Бьянка сидела словно балерина: спина прямая, коленки — врозь.
— Кто такой господин Креспи? — спросил я.
Еще мгновение назад на лице Бьянки играла полуулыбка этрусской богини. Теперь же улыбка словно застыла.
— Креспи? — переспросила Бьянка.
— Человек на борту «Уайт Уинг». Владелец агентства «Джотто».
— Не знаю, о ком вы говорите.
— Вздор! — резанул я.
Наступило молчание. Его нарушила Бьянка.
— Вы ничего не понимаете. Даже собственную дочь не в состоянии понять, — заявила она, глядя на меня сквозь ресницы.
Это была примитивная попытка отвлечь внимание. Я воспринял ее как вселяющий надежду признак. И заявил:
— Вам не нравится этот Креспи. Вы получаете удовольствие от того, что выставляете его дураком.
Бьянка пожала плечами:
— Да ну?
— Почему?
— Да потому, что он свинья. И я не желаю говорить о нем.
Я попытался зайти с другой стороны и сказал:
— Вы заботились о страховках Тибо?
— Нет.
— Тогда откуда вам известно об агентстве «Джотто»?
Лицо Бьянки стало белым как простыня. Наконец она выдавила: — Тибо доверял вам. Поэтому и я вам доверяю. В тех бумагах, что я забрала в Мано-де-Косе, были документы «Джотто».
— Итак, вы знали, что Креспи — владелец агентства «Джотто»?
— Нет, — совершенно безучастно сказала Бьянка. — Послушайте, если хотите, я покажу вам эти документы.
Это была еще одна попытка отвлечь внимание. Теперь я не мог пропустить ее мимо ушей и сказал:
— Я думал, кто-то забрал их.
— Тибо говорил мне, что вы — старые друзья, но он должен вам деньги. Я вынуждена защищать его интересы.
— Тибо в бегах, — сказал я. — Друзья — это люди, которые помогают в беде. Я не ношу при себе нож.
— Понимаю, что вы имеете в виду.
Бьянка пошла в свою комнату и прикрыла за собой дверь. Я сидел, уставясь на панель. Когда Бьянка вышла, брови ее были нахмурены.
— Документы пропали, — выдохнула она, почесав в затылке.
— Что значит пропали?
— Кто-то взял их.
Я направился в комнату Бьянки. Там стоял аромат ее духов. Верхний ящичек туалетного столика был выдвинут. И пуст.
— Но кто?
— Здесь лежали две папки. Я сунула их в ящик вчера вечером. Фрэнки все утро никуда не выходила. Она не хочет разговаривать с вами, верно? Так я ее спрошу.
Бьянка осторожно постучала в дверь Фрэнки.
Я потопал в свою комнату, где не был разлит аромат парфюмерии, и встал у окна, вперившись в него. Вода под пилонами была серой и спокойной. Я слышал голоса Фрэнки и Бьянки, тихие и доверительные. Услышал, как одна заплакала, а другая стала утешать ее. Я осознал, что испытываю симпатию к Бьянке. Она ведь не знала меня и была предана Тибо. Это объясняло все, за исключением малости: почему она называла Креспи свиньей.
— Поспи немного, хорошо? — сказала Бьянка.
— А как же бар?
— Кому ты нужна там с таким лицом!
Я вышел из комнаты. Фрэнки заметила меня через полуотворенную дверь, отвернулась и прикрыла ее.
* * *
— Жан-Клод был утром в квартире с Фрэнки, — выпалила Бьянка. — Больше никто не приходил.
— Думаю, я перемолвлюсь с ним словечком, — мрачно пообещал я.
— Он живет в Сент-Эгрив.
— Где это?
— Фрэнки не сказала мне. Это не улица, полагаю, скорее многоквартирный дом.
Я спустился в бар и навел справки у слепой Анни.
— Это в ближнем пригороде, — объяснила она. — Возле кладбища. Большое строение из меблированных комнат. Их там сотен шесть, наверное. Номер квартиры вам известен?
— Нет, — вздохнул я.
* * *
Стоило мне выехать из города, как и солнце вынырнуло из облаков. Сент-Эгрив представлял собой каре зданий, окрашенных в розовый и светло-желтый цвета. Территория была посыпана желтым гравием, сверкающим в невыносимо-ослепительном свете атлантического дня. Прямо на гравии стоял сломанный пластиковый стул, неподалеку дрались два подростка, крича высокими пронзительными голосами.
Здания имели пять вестибюлей с почтовыми ящиками, на которых были написаны фамилии. Я не знал фамилию Жан-Клода, а потому купил «Оуэст Франс» в лавке рядом с магазином торговца надгробными плитами, вернулся к меблированным квартирам и уселся посреди ковра из битых пивных бутылок возле мусорного бака. Все подъезды строения выходили во внутренний двор, и потому занятое мною место было идеальным для наблюдения.
Часы показывали четыре тридцать. Люди начали возвращаться с работы. Женщины были одеты в легкие платья, мужчины — в комбинезоны или спортивные куртки и безупречно отутюженные брюки — униформу служащих второй руки. Я надеялся, что в своих мешковатых джинсах и голубой рубашке могу сойти за рабочего и не удостаиваться пристальных взглядов.
К пяти пятнадцати я прочитал первую страницу газеты. В Каренте стояла засуха. Работая на Джастина, я немало сделал, околачиваясь на ступеньках крылец и не теряя при этом терпения. Весь фокус в том, чтобы читать в газете каждое слово и шевелить при этом губами. Таким образом вы затягиваете процесс чтения, а прохожие приходят к мысли, что вы слишком глупы, чтобы обращать на вас внимание.
В пять двадцать, словно желтый шершень, протарахтел по мусору мотоцикл. И до того сюда подъезжало немало мотоциклов, но желтых среди них — раз-два и обчелся. Наездник был затянут в кожу, на его голове белел шлем.
Я все время прикрывал лицо газетой. Мотоциклист завел свою машину в крытый асбестом гараж и зашагал к дому, ввинчивая в гравий свои подкованные ботинки, стягивая на ходу шлем и отбрасывая назад прядь своих темных волос. У него был прямой нос. Он насвистывал, вытянув губы трубочкой. Те самые губы, что, наверное, любила целовать Фрэнки.
Я встал, сложил газету и сунул ее в задний карман брюк. Сердце учащенно билось. Я шагнул вперед и сказал:
— Салют!
Я совсем выпустил из виду его реакцию: Жан-Клод взглянул на меня и пустился наутек, круша бетон и гравий своими подкованными ботинками. Он побежал в здание.
Я бросился за ним.
Глава 9
Жан-Клод метнулся в вестибюль, где стояли, разговаривая, пять-шесть человек. В дальней части вестибюля располагались лифты с серыми металлическими дверями. Все они были закрыты. Жан-Клод миновал лифты, с разбегу влетел в какую-то дверь и пропал из виду. Обитателям Сент-Эгрив, по-видимому, было не впервой наблюдать подобные сцены. Они лишь автоматически отпрянули в разные стороны, когда я пробегал мимо.
За дверью находилась лестница. Ботинки цокали по ней пролетом выше. Прижимаясь к стене, я тихо крался по ступенькам. Цоканье ботинок наверху прекратилось. Я тоже остановился. Мгновение я слышал лишь стук собственного сердца. Что-то мелькнуло в узком пролете и сочно шмякнулось на перила: его плевок. Гнев снова овладел мной. Я стал красться, шаг за шагом. Наверху по-прежнему было тихо. «Продолжай в том же духе, ублюдок», — подумал я.
Жан-Клод кашлянул. Звук отразился от бетонных стен. Затем раздался гогот — звук, свойственный гиббону. — Ты там, тесть! — вопил он. И снова побежал.
Лестничный колодец звенел от перестука его подков. Пролетом выше скрипнула пружинная дверь. Ботинки уже не цокали. Я буквально взлетел по двум последним пролетам и успел рвануть дверь прежде, чем она захлопнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
У этого господина была стрижка «авианосец», очки в золотой оправе, сердечная улыбка и костюм из ткани наподобие мягкий твид. Он усадил меня в глубокое кожаное кресло, откинулся на спинку мягкого вращающегося стула и спросил, чем может быть полезен.
— У вас застрахована яхта под названием «Аркансьель»?
Господин Буффе еще шире заулыбался.
— Мы являемся звеном обширной страховой цепи по всей Европе, месье. Только на западе Франции мы застраховали двадцать шесть тысяч яхт. Я помогу вам, если это в моих силах. — Судя по глазам, он, несмотря на растянувшиеся в улыбке щеки, вовсе не намеревался этого делать. — Полагаю, у вас есть сертификат страховки?
У меня его не было.
— Я построил эту яхту, — сказал я и объяснил затруднения с доставкой судна и его оплатой. — И потому, в отсутствие господина Леду, я желаю сделать исковое заявление.
Теперь улыбка брокера смахивала на гримасу, как если бы он надкусил лимон:
— Страховка оформлена на имя господина Леду, а вы желаете сделать исковое заявление в свою собственную пользу?!
— Верно.
— Весьма сожалею, — отрезал Буффе, — но только сам господин Леду вправе сделать такое заявление. Мы не сможем помочь вам, пока от него не поступят соответствующие указания.
— А он не говорил с вами?
— Нет.
Брокер приподнял свои пухлые руки и привел в порядок стопку документов на столе, а затем ловко выудил один из них из этой стопки, словно сдающий в баккара незаметно достал карту из ботинка. Меня более не задерживали.
Удивляло не то, что брокер не имел намерения выплачивать страховку, а то, что Тибо не вошел с ним в контакт. Когда вы теряете квартиру или ваша яхта разбивается вдребезги, то, прежде всего, вы сноситесь со своим спонсором и со своим страхователем. Тибо по натуре вовсе не был скрытным.
Когда я вышел в приемную, возле здания остановился длинный «мерседес». Смуглый коренастый водитель открыл заднюю дверцу. Из машины вышли двое. Сначала первый, в бермудах с узором из цветов красного жасмина и с копной крашеных волос, блондин, покрытый бронзовым загаром. Он стрельнул глазами направо-налево и что-то сказал человеку на заднем сиденье «мерседеса». Тот тоже вышел. У него были черные, масляные волосы и красивое римское лицо, утяжеленное преуспеванием: щеки, хотя и едва заметно, уже начали сливаться с шеей. На нем был рыжевато-коричневый костюм в полоску. Водитель и блондин следовали непосредственно за ним. Он толкнул входную дверь, и вся компания вошла в офис.
Блондинка подняла глаза, и ее будто током ударило.
— Господин Креспи, — молвила она.
Тот на ходу одарил ее широкой механической улыбкой. Он и сопровождавшие его лица сразу же прошли во внутренний офис.
— Так это Креспи? — спросил я.
— Хозяин. — Блондинка порозовела и разволновалась. — Он наносит визит.
— А, — протянул я.
Хозяин, господин Креспи, был тем самым человеком, который вчера вечером находился в кокпите «Уайт Уинг». Это он не уступил ни дюйма, когда Бьянка провела «Аркансьель» буквально под носом у кеча. Мужчины, сопровождавшие Креспи, должно быть, служили у него секретарем и шофером, но выглядели они скорее как телохранители. Немного найдется страховых брокеров, которые чувствуют необходимость обзавестись телохранителями.
Когда я вернулся в Старый порт, часы показывали двенадцать и столики на мостовой были заполнены народом. Жерард стоял у двери, рот его то открывался, то закрывался, как у выброшенной на берег кефали.
— Что с тобой? — спросил я.
— Мадемуазель... Она нездорова.
— Мадемуазель?
— Фрэнки.
Я ощутил пустоту там, где должен был бы находиться желудок, и кинулся в дальнюю часть ресторана. Фрэнки стояла за стойкой бара, спиной ко мне, и начищала стаканы. Обычно ее плечи были развернуты. Сейчас же Фрэнки понурилась, а ее синее джерси обвисло.
Мне была знакома эта поза, и, увидев ее, я пал духом. В раннем детстве через руки Фрэнки прошли последовательно увечные гусеницы и трехногий мышонок. Она подбирала их, ухаживала за ними, но они умирали. Всякий раз при этом плечи Фрэнки опускались и наступал конец света.
Мэри Эллен придерживалась мнения, что общение с парнями снимет у Фрэнки этот комплекс. Но Мэри Эллен обладала непоколебимой склонностью судить о чувствах других людей по своей собственной, пробной, как скала, психологической устойчивости. Фрэнки была еще не в том возрасте, когда проводят различие между людьми и трехногим мышонком. К примеру, парень из гаража — достаточно подходящая кандидатура, если вы одобряете встречи вашей пятнадцатилетней дочери с двадцатипятилетним смазчиком, на суставах пальцев которого вытатуировано его имя. Фрэнки пыталась спасти его от самого себя, а он благосклонно принимал ее стипендию и тратил деньги; на Шерон из магазина по продаже чипсов. И опять опускались плечи Фрэнки.
Разумеется, прежде в том не было моей вины. Но теперь вина была моя. Все, что я мог сделать, это повториться. «Он проходимец. Я поступил так ради твоего же благополучия, потому что люблю тебя», — хотел сказать я.
Но вместо этого произнес лишь:
— Фрэнки!
Она обернулась. Лицо ее обычно было «сердечком», как выражаются люди, склонные к образным характеристикам. Теперь же левый глаз Фрэнки потемнел и закрылся, одна щека опухла, кожа побагровела от синяков, а губа была разбита.
— Что случилось?! — спросил я, лишь только дар речи вернулся ко мне.
Фрэнки смотрела на меня уцелевшим глазом, машинально вытирая зажатый в руке стакан.
— Случайность, — выдавила она, чуть не плача.
— Что произошло?
— Я тебя ненавижу.
— Что он сделал?
— Жан-Клод сказал: я виновата в том, что ты дрался с ним. Он оттолкнул меня. Я не удержалась на ногах и ударилась головой о стул, В том не его вина. Жан-Клод ужасно расстроился. Он ничего не мог с собой поделать.
Сердце мое тяжело стучало. Дыхание сперло.
— Где он живет? — спросил я.
Стакан, который Фрэнки держала в руке, полетел мне в голову, но миновал ее. Фрэнки выбежала из бара и бросилась к двери с надписью «Частные апартаменты». Я стоял похолодевший, прислушиваясь к рыданиям, которыми разразилась Фрэнки, достигнув лестничной площадки. Рядом со мной, ломая свои длинные бледные руки, пускал слезу Жерард.
— Женщины есть женщины, — сказал он.
Я сходил за совком и щеткой и собрал осколки. А затем потащился наверх и постучал в дверь дочери.
— Уходи, — отрезала она.
Я повернулся и увидел Бьянку. Она подозвала меня кивком головы и сказала:
— Бесполезно говорить с ней сейчас, когда она разгневана. Я глубоко вдохнул, чтобы сказать ей: не вмешивайтесь не в свое дело. Но сдержался. Бьянка вовсе не вмешивалась, а только посредничала, из доброты. Есть разница. Я запихал мысли о Фрэнки и Жан-Клоде в дальний отсек своей памяти и отказал им от дома. После чего нашел в себе силы улыбнуться Бьянке. Мне хотелось спросить у нее кое о чем.
Мы устроились в больших засаленных креслах гостиной. Бьянка сидела словно балерина: спина прямая, коленки — врозь.
— Кто такой господин Креспи? — спросил я.
Еще мгновение назад на лице Бьянки играла полуулыбка этрусской богини. Теперь же улыбка словно застыла.
— Креспи? — переспросила Бьянка.
— Человек на борту «Уайт Уинг». Владелец агентства «Джотто».
— Не знаю, о ком вы говорите.
— Вздор! — резанул я.
Наступило молчание. Его нарушила Бьянка.
— Вы ничего не понимаете. Даже собственную дочь не в состоянии понять, — заявила она, глядя на меня сквозь ресницы.
Это была примитивная попытка отвлечь внимание. Я воспринял ее как вселяющий надежду признак. И заявил:
— Вам не нравится этот Креспи. Вы получаете удовольствие от того, что выставляете его дураком.
Бьянка пожала плечами:
— Да ну?
— Почему?
— Да потому, что он свинья. И я не желаю говорить о нем.
Я попытался зайти с другой стороны и сказал:
— Вы заботились о страховках Тибо?
— Нет.
— Тогда откуда вам известно об агентстве «Джотто»?
Лицо Бьянки стало белым как простыня. Наконец она выдавила: — Тибо доверял вам. Поэтому и я вам доверяю. В тех бумагах, что я забрала в Мано-де-Косе, были документы «Джотто».
— Итак, вы знали, что Креспи — владелец агентства «Джотто»?
— Нет, — совершенно безучастно сказала Бьянка. — Послушайте, если хотите, я покажу вам эти документы.
Это была еще одна попытка отвлечь внимание. Теперь я не мог пропустить ее мимо ушей и сказал:
— Я думал, кто-то забрал их.
— Тибо говорил мне, что вы — старые друзья, но он должен вам деньги. Я вынуждена защищать его интересы.
— Тибо в бегах, — сказал я. — Друзья — это люди, которые помогают в беде. Я не ношу при себе нож.
— Понимаю, что вы имеете в виду.
Бьянка пошла в свою комнату и прикрыла за собой дверь. Я сидел, уставясь на панель. Когда Бьянка вышла, брови ее были нахмурены.
— Документы пропали, — выдохнула она, почесав в затылке.
— Что значит пропали?
— Кто-то взял их.
Я направился в комнату Бьянки. Там стоял аромат ее духов. Верхний ящичек туалетного столика был выдвинут. И пуст.
— Но кто?
— Здесь лежали две папки. Я сунула их в ящик вчера вечером. Фрэнки все утро никуда не выходила. Она не хочет разговаривать с вами, верно? Так я ее спрошу.
Бьянка осторожно постучала в дверь Фрэнки.
Я потопал в свою комнату, где не был разлит аромат парфюмерии, и встал у окна, вперившись в него. Вода под пилонами была серой и спокойной. Я слышал голоса Фрэнки и Бьянки, тихие и доверительные. Услышал, как одна заплакала, а другая стала утешать ее. Я осознал, что испытываю симпатию к Бьянке. Она ведь не знала меня и была предана Тибо. Это объясняло все, за исключением малости: почему она называла Креспи свиньей.
— Поспи немного, хорошо? — сказала Бьянка.
— А как же бар?
— Кому ты нужна там с таким лицом!
Я вышел из комнаты. Фрэнки заметила меня через полуотворенную дверь, отвернулась и прикрыла ее.
* * *
— Жан-Клод был утром в квартире с Фрэнки, — выпалила Бьянка. — Больше никто не приходил.
— Думаю, я перемолвлюсь с ним словечком, — мрачно пообещал я.
— Он живет в Сент-Эгрив.
— Где это?
— Фрэнки не сказала мне. Это не улица, полагаю, скорее многоквартирный дом.
Я спустился в бар и навел справки у слепой Анни.
— Это в ближнем пригороде, — объяснила она. — Возле кладбища. Большое строение из меблированных комнат. Их там сотен шесть, наверное. Номер квартиры вам известен?
— Нет, — вздохнул я.
* * *
Стоило мне выехать из города, как и солнце вынырнуло из облаков. Сент-Эгрив представлял собой каре зданий, окрашенных в розовый и светло-желтый цвета. Территория была посыпана желтым гравием, сверкающим в невыносимо-ослепительном свете атлантического дня. Прямо на гравии стоял сломанный пластиковый стул, неподалеку дрались два подростка, крича высокими пронзительными голосами.
Здания имели пять вестибюлей с почтовыми ящиками, на которых были написаны фамилии. Я не знал фамилию Жан-Клода, а потому купил «Оуэст Франс» в лавке рядом с магазином торговца надгробными плитами, вернулся к меблированным квартирам и уселся посреди ковра из битых пивных бутылок возле мусорного бака. Все подъезды строения выходили во внутренний двор, и потому занятое мною место было идеальным для наблюдения.
Часы показывали четыре тридцать. Люди начали возвращаться с работы. Женщины были одеты в легкие платья, мужчины — в комбинезоны или спортивные куртки и безупречно отутюженные брюки — униформу служащих второй руки. Я надеялся, что в своих мешковатых джинсах и голубой рубашке могу сойти за рабочего и не удостаиваться пристальных взглядов.
К пяти пятнадцати я прочитал первую страницу газеты. В Каренте стояла засуха. Работая на Джастина, я немало сделал, околачиваясь на ступеньках крылец и не теряя при этом терпения. Весь фокус в том, чтобы читать в газете каждое слово и шевелить при этом губами. Таким образом вы затягиваете процесс чтения, а прохожие приходят к мысли, что вы слишком глупы, чтобы обращать на вас внимание.
В пять двадцать, словно желтый шершень, протарахтел по мусору мотоцикл. И до того сюда подъезжало немало мотоциклов, но желтых среди них — раз-два и обчелся. Наездник был затянут в кожу, на его голове белел шлем.
Я все время прикрывал лицо газетой. Мотоциклист завел свою машину в крытый асбестом гараж и зашагал к дому, ввинчивая в гравий свои подкованные ботинки, стягивая на ходу шлем и отбрасывая назад прядь своих темных волос. У него был прямой нос. Он насвистывал, вытянув губы трубочкой. Те самые губы, что, наверное, любила целовать Фрэнки.
Я встал, сложил газету и сунул ее в задний карман брюк. Сердце учащенно билось. Я шагнул вперед и сказал:
— Салют!
Я совсем выпустил из виду его реакцию: Жан-Клод взглянул на меня и пустился наутек, круша бетон и гравий своими подкованными ботинками. Он побежал в здание.
Я бросился за ним.
Глава 9
Жан-Клод метнулся в вестибюль, где стояли, разговаривая, пять-шесть человек. В дальней части вестибюля располагались лифты с серыми металлическими дверями. Все они были закрыты. Жан-Клод миновал лифты, с разбегу влетел в какую-то дверь и пропал из виду. Обитателям Сент-Эгрив, по-видимому, было не впервой наблюдать подобные сцены. Они лишь автоматически отпрянули в разные стороны, когда я пробегал мимо.
За дверью находилась лестница. Ботинки цокали по ней пролетом выше. Прижимаясь к стене, я тихо крался по ступенькам. Цоканье ботинок наверху прекратилось. Я тоже остановился. Мгновение я слышал лишь стук собственного сердца. Что-то мелькнуло в узком пролете и сочно шмякнулось на перила: его плевок. Гнев снова овладел мной. Я стал красться, шаг за шагом. Наверху по-прежнему было тихо. «Продолжай в том же духе, ублюдок», — подумал я.
Жан-Клод кашлянул. Звук отразился от бетонных стен. Затем раздался гогот — звук, свойственный гиббону. — Ты там, тесть! — вопил он. И снова побежал.
Лестничный колодец звенел от перестука его подков. Пролетом выше скрипнула пружинная дверь. Ботинки уже не цокали. Я буквально взлетел по двум последним пролетам и успел рвануть дверь прежде, чем она захлопнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41