Дыхание постепенно восстанавливалось. Нет, бежать по гальке неудобно, особенно если у вас перехвачено дыхание, а люди с двустволками и фонариками жаждут с вами побеседовать.
— Куда он отправился?
Легкий бриз, напоенный запахами соли, ила и лосьона «После бритья», тихо вздыхал в траве береговой полосы. Я страшно перепугался.
— Может быть, он не говорит по-французски? — промурлыкал спокойный голос. — Он ведь англичанин.
«Ирландец», — мысленно поправил я.
— Говорит, — уверил другой.
Мне припомнились слова Тибо: «Он начнет задавать вопросы, причем вовсе не по-хорошему».
— Отлично, — сказал первый. — Не будем тратить времени даром. — Куда он отправился?
Я молчал, сосредоточившись на поглощении воздуха: кубический сантиметр за один вдох. Что-то холодное мягко коснулось моей щеки: сдвоенные кольца металла.
— Это дробовик, — пояснил второй. — Раз ты любишь молчать, я могу оказать тебе услугу. Спущу курок и твои зубы повылетают на берег вместе с челюстью. Ты не умрешь, ты истечешь кровью. Ты никогда не поцелуешь женщину и всю оставшуюся жизнь будешь питаться через соломинку. Хочешь этого? Считаю до трех. Раз...
Меня вырвало в грязную воду, но ружье не сдвинулось с моего лица.
— Я не знаю, куда он отправился.
— Два... — продолжал считать незнакомец.
Холодный металл, казалось, напрягся, как если бы курок уже поддался нажиму.
— Я пришел повидаться с Тибо. Он задолжал мне деньги. Откуда мне знать, куда он направился.
Первый незнакомец что-то сказал второму, я не расслышал, что именно. Но человек с двустволкой произнес:
— Merde!
Ружье отодвинулось от моего лица. Сердце стучало в груди, как паровой молот.
— Поднимайся, — сказал первый своим спокойным голосом. — Так ты говоришь, он задолжал тебе. За что?
Я привстал на корточки.
— Я построил Тибо яхту, за которую он так и не расплатился.
Воцарилась тишина. Лишь небольшие волны плескались о грязный берег.
— Твое имя?
Я подумал: с какой стати я должен представляться? А затем: почему бы и не представиться?
— Майкл Сэвидж, а ваше?
Страх отодвинулся от меня одновременно с ружейным стволом. Теперь меня охватила злость.
Незнакомец с двустволкой зарычал как-то по-собачьи, но другой поднял руку. Я ощутил запах его лосьона «После бритья»: пахло не то цветами, не то ракетным топливом.
— Это не важно, — мягко промурлыкала все еще плохо различаемая фигура. — Хорошо.
Раздался мягкий металлический щелчок. Мои спина и руки покрылись испариной. Тот, что с ружьем, доставал из него гильзы.
— Но ты не нравишься нам. А потому — уберешься из ресторана, понял? И покинешь Ла-Рошель.
На мгновение мне показалось, что они уходят. Но тут же темный силуэт резко повернулся на фоне горизонта и ружейный ствол блеснул, словно змея, в свете звезд. Теперь он ткнул меня мягко, но точно под ложечку. Очень больно.
— Мы бьем без промаха, — услышал я спокойный голос и затем быстрые шаги.
Гравий скрипел под их ногами. Щелкнула зажигалка, послышался звон разбитого стакана. Пелена, застилавшая мои глаза, окрасилась оранжевым цветом. Я поморгал, и она спала.
По крыше эллинга Кристофа бежало пламя. Оно струилось от водосточных труб, растекалось вниз по обшитым досками стенам и ползло обратно вверх под карнизами. В его свете я увидал самого Кристофа, застывшего, руки торчат из плеч, как у распятого. В отсвете огня бежали две фигуры. В одной из них я узнал водителя Креспи. В другой, с копной волос, отливающих в отблеске пожара красным и золотым, — человека, который распахивал перед Креспи дверь агентства «Джотто».
Кристоф закричал, пронзительно, словно чайка. Вместо того чтобы бежать в темноту за поджигателями, я кинулся к эллингу.
— Ведро! — заорал я.
Кристоф повернул ко мне свое лицо с обезумевшими глазами и перекошенным ртом. Тут он, казалось, очнулся.
Сбегав к задней двери, Кристоф вернулся с двумя резиновыми ведрами. Пламя быстро охватывало эллинг. Его просоленные деревянные стены уже пылали ярким пламенем изумрудно-зеленого оттенка. Затрещали перекрытия.
Мы кинулись с ведрами к морю, набрали воды. Первый приступ огонь встретил шипением и ревом. Языки пламени взметнулись кверху. Издали, с побережья, послышались крики. Это бежали люди с ведрами: высокие и сильные мужики, в ботинках и комбинезонах. Я тут же выстроил их в цепочку от моря до лачуги. И вода полилась на нее, пульсируя словно поврежденная артерия. Кто-то притащил шланг от резервуара для устриц. Огонь отступил и наконец сдался.
— Bien, — сказал высокий мужчина, наклонившись, чтобы прикурить сигарету. — C'est fini.
Кристоф, перевернув свое ведро вверх дном, сидел на нем.
— Как же это случилось?
Кристоф приподнял свое старческое невинное лицо и сказал:
— Сигарета.
— Ты же не куришь, — удивился высокий.
Кристоф сунул руки в карманы своей поношенной голубой куртки, встал и вошел в открытую дверь эллинга.
— Сумасшедший, — сказал высокий. Он выглядел встревоженным и, похоже, хотел что-то еще спросить.
— Шок, — объяснил я ему. Мне хотелось перехватить инициативу.
— Ему повезло, — сказал высокий.
Мы обменялись рукопожатием, и он отправился вдоль побережья вслед за другими рыбаками.
Я проводил глазами желтые кружки от их электрических фонариков, поглощаемые чернотой, и вошел в лачугу.
Кристоф зажег лампу и стоял под обуглившимися крошащимися стропилами в зловонии дыма, ощупывая полурасплавившуюся териленовую сеть.
— Кто эти парни? — спросил я.
Кристоф взглянул на меня круглыми и невинными глазами ребенка.
— Какие парни?
— Те, что подожгли твой эллинг.
Горлышко уцелевшей бутылки коньяка постукивало о край стакана, который наполнял Кристоф.
— Я никого не видел, — стоял он на своем.
— Кристоф, я же — друг Тибо. И хочу помочь ему, — взмолился я.
— Он задолжал вам. Так вы сказали тому человеку.
По крайней мере, Кристоф признал, что здесь кто-то был.
— Когда кто-то приставляет к твоему лицу ружье, поневоле согласишься даже с тем, что ты — китайский император.
Кристоф пристально взглянул на меня и сказал:
— Merde! Я был в Сопротивлении.
— Воина закончилась, Кристоф.
Он обвел глазами обугленный черный интерьер лачуги так, словно видел его впервые. И открыл рот. В его нижней челюсти торчали, словно желтые надгробные памятники у открытой могилы, два зуба. Кристоф засмеялся.
Он смеялся, пока слезы не брызнули из его глубоко запавших глаз.
— Тибо и мне должен деньги, — сказал Кристоф.
И еще раз оглядел порушенный огнем эллинг. Он так смеялся, что даже согнулся пополам.
— А он удрал!
Немного погодя Кристоф успокоился.
— Когда Тибо был ребенком, — начал он, — то обычно приходил сюда, чтобы помочь собирать устрицы. Однажды я построил ему лодку. Настоящую яхту: из дерева, с красным парусом. Он был мне почти как сын. Да, в самом деле, Тибо должен мне, хоть и маленькие суммы: не такие, как сыновний долг. О вас он всегда хорошо отзывался. И доверял вам.
В его улыбке вновь появилась напряженность. Преданный Кристоф и мой старый друг Тибо!
— Что изменило его?
— Что-то в последние четыре недели. Поначалу Тибо просто был озабочен. Затем возникли проблемы с банками. А потом он сказал: «Все кончено. Спрячь меня».
— Позавчера?
— Позавчера. Мне приходилось видеть людей, расстраивающихся из-за денег, и людей, боящихся за свою жизнь, ну, вы понимаете, во время войны. Тибо опасается за свою жизнь.
— Но кто его так напугал?
Кристоф пожал плечами.
— Люди с юга. Я не в курсе.
Отпивая коньяк уже прямо из горлышка, Кристоф выглядел старым, одиноким и растерянным, ведь эти неизвестные ему люди пытались убить человека, приходившегося ему почти что сыном.
— Не волнуйтесь так. Каков старина Тибо, а?
Кристоф ухмыльнулся.
— Угу, — сказал он. — Старина Тибо.
Мы сидели, улыбаясь друг другу. Кристоф все наливал и наливал коньяк.
Но улыбки наши были искусственными, как ресницы слепой Анни.
Наконец Кристоф поднялся и засунул бутылку в карман своей синей спецовки. Он отвез меня на фургончике обратно в ресторан. Пришлось воспользоваться ключом, чтобы войти внутрь. Кухонные часы, висящие в дальней части бара среди фотографий Тибо, показывали час двадцать. Мой желудок бурно протестовал, а голова трещала от коньяка. Я доковылял до кровати и будто провалился куда-то.
Коньяк не лучшее обезболивающее средство. Я пробудился с ощущением, что еще слишком рано. Серый утренний свет просачивался через окно и растекался по потолку. Внизу, на набережной, кто-то закидывал ящики из-под рыбы в грузовик. Часы показывали половину шестого. Не было никакой возможности вновь заснуть. Возникло предчувствие тяжелого дня.
Я соскочил с кровати, смешал немного растворимого кофе с водой и добрался сквозь джунгли женской косметики до раковины, чтобы сполоснуть лицо.
Кто-то колотил в дверь ресторана. С трудом держась за перила, я спустился вниз. Это оказался Джонзак, полицейский; на нем был желтовато-коричневый плащ, потемневший от мелкого дождика, под глазами синели мешки.
— Надеюсь, я не слишком рано: возвращаюсь домой с ночного дежурства.
— Да нет. Входите.
Мы поднялись в квартиру, и я угостил его кофе.
— Так я насчет вашего приятеля Жан-Клода.
— Да?
— Я счел, что следует предупредить вас: он сбежал из госпиталя. Мы разыскиваем его. Полагаю, он покинул город. Но я подумал, что, поскольку дело касается вашей дочери...
— Благодарю вас.
— Конечно, Жан-Клод Дюпон — не настоящее его имя.
— Да?
— Он — Лукас Бараго. Уроженец юга. Отбыл пять тюремных сроков. Кража, вооруженное нападение, продажа наркотиков. Все это в прошлом, правда. Похоже, он нашел постоянную работу. У кого именно — нам неизвестно.
Я и бровью не повел. Хотя знал у кого. Но поставить в известность полицию — вряд ли означало помочь Тибо в его затруднениях.
Джонзак нервно прокашлялся.
— Я читал в газетах, что завтра вы с Тибо примете участие в гонке «Бель-Иль».
— Верно, — подтвердил я.
Джонзак улыбнулся и тронул ладонью щетину каштановых волос.
— Позвольте пожелать вам успеха.
Он уже снял с себя полномочия полицейского. И говорил, как моряк на уик-энде, убежденный, что общается со знаменитостью.
— Вы счастливчик, что стали профессиональным яхтсменом, — позавидовал Джонзак. — Такая свобода, такое невинное удовольствие!
Я улыбнулся с деревянным выражением лица.
— Это точно.
Джонзак ушел.
Я приготовил еще чашку кофе. Затем порылся в кармане в поисках документа, который накануне вручил мне Тибо. Там стояла его подпись. И подпись Кристофа. Все было в полном ажуре.
Я положил документ в конверт, адресовав его моему страховому брокеру в Англии, приложив письмо с просьбой застраховать яхту. Ровно в девять я отнес конверт на почту и отправил его заказным в Англию.
Так тому и следовало быть. Сплавать гонку, вернуться домой и продать яхту.
Но кто-то сломал кингстон и пытался утопить меня, к тому же я обеспечил работой Джастина Пибоди.
Да и мой старый друг Тибо...
Глава 14
Я вернулся в ресторан. Следовало подготовиться к гонке. А потому я достал с полки позади стойки бара ежегодник, морскую карту и приливно-отливный атлас, отыскал прогноз погоды и принялся выписывать сроки приливов и сведения о течениях. Ведь предполагалось, что на судне будет находиться Тибо, плыть же предстояло в его родных водах мне, так что любая моя ошибка бросилась бы в глаза. Конечно, на борту будет Ян, а это и его родные воды. Но такова уж сила привычки: надеяться только на себя.
Кроме того, подобное занятие — прекрасная возможность успокоиться после того, как тебе ткнули в лицо ружьем.
Дело это привлекало меня еще со времен моего прибытия на британские Виргинские острова. Я высадился там, имея на дне чемодана одежду, в которой присутствовал на похоронах дяди Джеймса, и отправился в Роуд-Таун к своему троюродному (или более отдаленных кровей) кузену, владевшему судами, сдаваемыми им внаем по чартеру. Хенри обрадовался мне. Это был рослый парень с таким заспанным видом, что трудно было определить, проснулся он уже или нет. Благодаря моему росту Хенри счел, что мне больше пятнадцати. Ему требовался капитан на судно, которое наняла по чартеру группа дилетантов из Де-Мойна, штат Айова. Я продемонстрировал Хенри, что знаю, как дать задний ход с места стоянки, и он предоставил мне работу. Клиентам чартеров требуется солнце, море и удовольствия, по-видимому, в произвольных сочетаниях. Разработка этих сочетаний требует дотошного планирования. Последнее доставляло мне большое удовольствие. Шкиперы, считающие, что добьются прекрасных результатов, пустив дело на самотек, доставляют своих клиентов домой усталыми, обгоревшими на солнце и перенесшими морскую болезнь. Я же высаживал их на берег здоровыми, бодрыми и даже без похмельных синдромов.
За месяц я получил ускоренное незаконченное образование в отношении клиентов чартеров, Вест-Индии и больших яхт. У меня был опыт в состязаниях, привитый годами гребных гонок в Пул-Харбор. И я умел наяривать буги-вуги на фортепьяно.
Спустя полгода я преуспел в яхтенной гонке «Антигуа Уик», выиграв ее. К тому времени я едва помнил Ирландию и убежденно считал себя героем.
На деньги, оставленные отцом, я приобрел тридцатифутовый кеч «Фрея», доставленный с Азорских островов двумя датчанами. Судно продавалось дешево, так как местами прогнило. Я затащил его на слип, выпросил либо позаимствовал детали крепления, краску и лесоматериал. Люди сочувствовали долговязому ребенку с облупившимся носом и выпирающими из туфель большими пальцами ног. Четыре месяца спустя «Фрея» вновь была на плаву и днем я совершал на ней путешествия вокруг островов, а по ночам — спал в ее рулевой рубке.
За неделю до моего семнадцатилетия в голубых водах близ Роуд-Тауна бросил якорь круизный теплоход, подобный большому белому многоквартирному дому. Я одолжил канистру дизельного топлива и выехал посмотреть, не найдется ли для меня какого дела. Я причалил к громадному белому борту лайнера. Высоко над его поручнями нависал фриз из голов, чернеющих на фоне бриллиантово-голубого неба Карибского бассейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41