Эмма Хорн. Комиссар проверил все, что было о ней известно полиции. Работала она в Ллевелин-холле во вторую половину дня ежедневно и делала это последние двенадцать лет. Ее тетушка была экономкой у сэра Джилберта, а потом осталась с леди Экснер вплоть до своего ухода на пенсию. Когда это случилось, прислуживать в доме Экснеров взялась Эмма Хорн. Внимательно вглядевшись в тощее, даже костлявое лицо женщины, Ливингстон не мог не отметить в нем явные признаки тонкого, сметливого ума, вот почему комиссар твердо решил, что до ухода из этого дома ему весьма полезно будет заскочить на кухню и поболтать по душам с мисс Хорн.
В ответ на вопрос полицейского Эмма сообщила, что профессор Уиткомб и мисс Твайлер находятся на задней террасе особняка и ожидают комиссара.
Задняя терраса, как и все остальное в этом доме, явно нуждалась в свежей покраске. Мебель состояла из дряхлого вида дивана-качалки и столь же потрепанных кресел, а также круглого стеклянного стола, заваленного пачками старых газет. Вэл Твайлер лежала на диване, большим пальцем ноги она упиралась в пол и таким образом немного раскачивалась. Нельзя сказать, что при этом конструкция внушала уверенность в безопасности данного предприятия. На Вэл была юбка цвета хаки и такого же оттенка блузка, что напоминало Ливингстону униформу какого-нибудь подразделения девочек-скаутов. В скауты, кстати, дочка комиссара наотрез отказалась вступать. Вошедшему полицейскому Вэл улыбнулась скорее вежливо, чем радушно.
Что же касается Филиппа Уиткомба, то он был откровенно расстроен. Его светлые волосы стояли торчком, словно он забыл причесаться этим утром. Колени его легких голубых хлопчатобумажных брюк имели свежие отпечатки грязи, значит, и сегодня он провозился какое-то время в саду. Филипп не переставая облизывал губы. Ровные черты его лица по-прежнему не заслуживали внимания.
— Инспектор, я просто потрясен. Ливингстон никак не отреагировал на такое вступление.
— Пенелопа позвонила мне из госпиталя после вашего ухода. Я уверен, что это просто ошибка медиков. Неужели вы сами можете серьезно предполагать, что кто-то захотел отравить эту женщину? Я слышал, у нее постоянно бывают всякие проблемы с желудком…
— Возможно, но столь серьезного происшествия с ней не бывало никогда, — мягко возразил Ливингстон.
— Но во имя чего кто-то вдруг захотел сделать такое? — В голосе мисс Твайлер прозвучали нотки недоверия и даже презрения. — Это просто не укладывается в голове!
— Пожалуй, это действительно именно так и выглядит, — согласился Ливингстон. — Поэтому я хотел бы попытаться найти всему происшедшему некое простое объяснение. Если, конечно, такое объяснение можно найти. Видите ли, коли никто больше из гостей не заболел в тот вечер.., отведав… э-э…
— “Вкусняшек”? — подсказал Филипп.
— Да, именно их. Так вот, я согласен с тем предположением, что мисс Этуотер вполне могла по неосторожности добавить чего-то не того в приготавливаемое блюдо, но, раз уж никто больше в тот вечер не отравился, это заставляет предполагать несколько иной ход событий: отравляющее вещество было добавлено именно в те шесть или семь бутербродов, которые мисс Этуотер отнесла себе в спальню, чтобы ими потом полакомиться на ночь глядя. В этой связи я, кстати, хотел бы осмотреть комнату мисс Этуотер.
Ливингстону показалось, что выражение лица Филиппа изменилось. Теперь он выглядел уж не столько расстроенным, сколько раздраженным.
— А мне показалось, что тот обыск, который провели вчера ваши люди, был достаточно доскональным и тщательным.
— Видите ли, профессор Уиткомб, когда нам сообщают из госпиталя, что в организме пациентки обнаружены признаки яда, мы обязаны предпринять самое тщательное расследование по этому поводу. Кроме того, сегодня лаборатория больницы сообщила нам, что и в крошках бутербродов, найденных в кровати Пенелопы, также найдены следы мышьяка. Так что, если вы не возражаете, я бы предпочел осмотреть место происшествия лично.
— Конечно, к-к-конечно. — Филипп открыл дверь и позвал Эмму.
“Мне повезло”, — подумал Ливингстон: ни Уиткомб, ни Твайлер явно не намеревались сопровождать его в комнату Пенелопы. Комиссар поднялся по винтовой лестнице на второй этаж. Это далось ему нелегко, дыхание стало тяжелым и неровным.
Постеленный на лестнице ковер был порядком истерт, на стенах отсутствовали целые куски обоев.
Эмма заметила критический взгляд комиссара.
— Этот дом совсем уже почти развалился, — осуждающе проговорила она. — Херсел не хотела тут ничего улучшать при сэре Джилберте. Филипп же практически такой же: он совершенно не замечает того, что все вокруг него просто рассыпается по частям.
Поднявшись по лестнице до самого верха, они повернули направо. Первой шла Эмма.
— Все спальни находятся по правую сторону дома, — сообщила Хорн. — Первая на нашем пути — спальня леди Экснер, вторая — Филиппа, третья — гостевая спальня. Предпоследняя в коридоре — комната Пенелопы. Самая последняя дверь — туалет.
— Туалет?! — удивился Ливингстон. — Неужели даже у леди Экснер нет своего туалета в комнате?
— Нет, — коротко ответила Эмма, продолжая идти по коридору чуть впереди комиссара в направлении спальни Пенелопы. — Любой другой давно бы уже переоборудовал под туалет и ванную один из огромных стенных шкафов или же гостевую спальню, но то, что было хорошо для неприхотливого сэра Джилберта, оказалось подходящим и для его супруги. Для нее все это не так важно. Леди Экснер и Пенелопа не против того, чтобы пользоваться одним туалетом. Есть еще два туалета в другом крыле здания и еще два — на первом этаже, но функционирует фактически только этот. “Наша госпожа” наконец-то соизволила начать ремонтные работы в доме, но до их завершения, наверное, пройдет еще несколько месяцев.
Они вошли в комнату Пенелопы и остановились на пороге. Кровать была убрана. Багаж, который обитательница намеревалась взять с собой на корабль, лежал в одном из углов. Из платяного шкафа торчали кончики каких-то частей женского туалета. Ливингстону вдруг показалось, что он попал в брошенный магазинчик подарков: по всей комнате были раскиданы разных размеров и форм плюшевые мишки. С порога комнаты были прекрасно видны кровать и ночной столик рядом с ней.
Ливингстон сделал шаг обратно в коридор.
— Так вы говорите, что во время нашей здесь встречи с бывшими выпускниками колледжа, любой, кто пожелал бы сходить в туалет, должен был бы подняться сюда и идти в конец этого коридора? — Комиссар ткнул пальцем вправо от комнаты Пенелопы.
— Именно так, сэр. Смешно, не правда ли? Вы, наверное, знаете, как дорого стоит это имение. Одна гостиничная компания до сих пор упрашивает леди Экснер продать хотя бы половину дома. В общем, она заработала бы таким образом большие деньги, на которые можно было бы все тут отремонтировать должным образом и радоваться жизни в чистоте и уюте. Но ей этого не надо, как и Филиппу. Он такой же! Он только и думает о своем саде! Хотя, должна признать, что с годами Филипп все же начинает в большей степени осознавать необходимость комфорта.
— Что ж, в этом он прав. — Ливингстон вернулся на несколько шагов назад, потом пошел по коридору мимо комнаты Пенелопы так, точно он направлялся в сторону туалета. Комиссар давно знал, что проходящий мимо открытой двери человек, повинуясь инстинкту, неизменно заглядывает в эту дверь. А это значит, что все, кто были здесь в воскресенье, захотели вдруг пойти в туалет, могли видеть украденные Пенелопой “вкусняшки”, сложенные на ее ночном столике у кровати. Комиссар быстро осмотрел комнату и вернулся вниз. При этом он уже был абсолютно уверен в том, что знает, как все могло быть сделано. Однако это никак не продвинуло его к установлению причин происшедшего.
Когда Ливингстон вновь оказался на террасе в обществе Филиппа и Вэл, он тут же понял, что в его отсутствие они ссорились по какому-то поводу. Обычно бледное лицо Филиппа приобрело пурпурный оттенок, он страшно хмурился, что делало его лоб еще более морщинистым и подчеркивало и без того постоянно присутствовавшее на лице профессора выражение некоей научной сосредоточенности. “Правда, сейчас, — решил Ливингстон, — он похож, скорее, не на сосредоточенного, а на очень рассерженного научного работника. Или же просто таковым прикидывается”.
Валери Твайлер рассерженной не выглядела. Скорее была просто на взводе. Сидела она, подавшись всем телом вперед, сцепив руки, неотрывно глядя в глаза Уиткомба. Она как бы даже и не заметила возвращения комиссара и проговорила:
— Филипп, дорогой мой. Я представляю, насколько это должно быть ужасно и отвратительно для тебя, но ты должен все же признать, что все это вполне так могло и быть. Вместо того чтобы заставлять Ливингстона вести все эти бесперспективные поиски потенциального убийцы, мы должны просто-напросто покончить со всей этой чушью самым решительным и скорым образом.
— Но, Вэл, я д-д-думаю, что это будет нечестно. “Неужели никто из них так и не услышал звука моих шагов? — подумал Ливингстон. — Или же все это они сказали специально для того, чтобы я услышал. А, может, я все же ошибаюсь?”
— Я, наверное, должен был шагать громче, — сказал комиссар, заметив, что оба они теперь смотрели на него несколько смущенно и испуганно. — Я не мог не подслушать то, что вы сейчас сказали друг другу. И я настоятельно предлагаю вам следующее: если у вас есть сведения, которые могли бы пролить свет на совершенное преступление, ваш долг — сообщить их мне.
— Филипп. — Твайлер протянула руку и коснулась ею плеча жениха.
— Ладно, рассказывай, если считаешь нужным, но, инспектор… — Филипп поднялся и сунул руки глубоко в карманы брюк. — Вы должны будете сохранить все это между нами. Я имею в виду то, что вы не станете возбуждать уголовное дело против восьмидесятилетней женщины, не правда ли?
— Против восьмидесятилетней женщины? — Ливингстон не смог скрыть своего удивления.
— Э-э-э… — Филипп покачал головой. — Конечно, для нее это было нечто вроде шутки, в общем… Я д-д-даже не знаю.
— Филипп, позволь мне. — Вэл повернулась к Ливингстону. — Инспектор, как много мышьяка было найдено на этих “вкусняшках” и как много потом обнаружили в организме Пенелопы?
— Совсем немного, — сказал Ливингстон.
— Конечно же, не так много, чтобы убить ее.
— Убить? Ну, не знаю, это сложно определить. Вы не должны забывать, что мисс Этуотер — женщина весьма полная, которая не особо следит за своим здоровьем. У нее частые пищеварительные проблемы, повышенное артериальное давление, достаточно изношенное сердце, очень высокое содержание холестерина в крови. Так что даже от достаточно слабого отравления она смогла получить сердечный приступ, и в этом случае тот, кто добавил мышьяк в ее “вкусняшки”, вполне мог оказаться виновным в ее смерти. К счастью для этого человека, мисс Этуотер все-таки выздоровеет. Так что же вы хотели мне сообщить?
— Леди Экснер очень хотела поехать в это морское путешествие без Пенелопы. Честно признаться, Пенелопа в последнее время стала страшно действовать на нервы леди Экснер. В последнее время они много путешествовали вдвоем, и если в каких-то аспектах их компаньонство продолжало давать желаемые результаты, то в других — стало очевидным образом деградировать Пенелопа с годами начинает есть все больше и больше. За последние десять месяцев она поправилась килограммов на двенадцать. Вероника вообще говорит, что именем мисс Этуотер надо было бы назвать какой-нибудь агрегат по производству продуктов питания.
На прошлой неделе Вероника ходила с Филиппом в сарай, где у него теплица. Так вот у Филиппа там стоит баночка с мышьяком. На ней так и написано большими буквами: “Мышьяк”. Увидев ее, Вероника так и сказала, что в следующий раз, когда Пенелопа сделает эти свои “вкусняшки”, она, вполне возможно, добавит в них чуточку мышьяка. И тогда, бегая всю ночь в туалет и обратно, Пенелопа будет иметь время хорошенько подумать над своим поведением.
— Неужели вы действительно считаете, что…
— Конечно, нет. Все это ерунда, — вступил в разговор Филипп. — Она просто пошутила. Вэл, я и тебе обо всем этом рассказал, как о шутке. Вероника не могла серьезно подумывать о чем-либо подобном.
— Я знаю, что она шутила. Но в воскресенье утром, когда Пенелопа отправилась на службу в церковь, Вероника сказала, что для ее племянниц будет большим бременем общение с Пенелопой в течение целого месяца. И опять заговорила о том, чтобы отправить Пенелопу куда-нибудь в отпуск одну, а самой поехать в Штаты. Филипп и слышать об этом не хотел. А потом, когда Пенелопу срочно отправили в госпиталь, Вероника сказала что-то вроде того, дескать, очень расстроена по этому поводу, но все же в жизни, как говорится, нет худа без добра. Вот и сейчас, как она и желала, сможет отправиться в Нью-Йорк одна и при этом никого не обидит.
— Да, но ведь Пенелопу, благодаря вашей настойчивости, заменила Риган Рейли, — уточнил Ливингстон.
— Правильно, — согласился Филипп, — но против этого как раз моя тетушка совсем не возражала. Она считает Риган веселой, славной девушкой, с которой ей предстоит ехать всего лишь до Америки, так как потом заботу о тете примут на себя ее племянницы. Я, кстати, предупредил Риган, что в своем поведении тетушка может быть абсолютно непредсказуема, а потому и следить за ней необходимо, как за ребенком.
— Иными словами, как вы видите, Вероника добилась того, чего хотела, — настаивала на своем Вэл.
— Да, я понимаю. — Ливингстон подошел к перилам, ограждавшим края террасы, и оглядел открывающийся перед ним строгой формы сад. Его просто поразило то, что он увидел. И хотя комиссар не был любителем садов (более того, их вид наводил на него смертную тоску), он понимал, сколько сил и старания должно было уйти на достижение столь правильных, изысканных линий клумб. — Как говорится, плоды труда, вдохновленного любовью к природе. Для меня это очевидно, — сказал Ливингстон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34