Кларк долго смотрел на решетку. Потом проговорил:
— Он помог, Джорди, безусловно, помог. Но он не сумел бы этого сделать, так же как и любой из нас. Только ты мог — и действительно сделал это.
Суббота, час дня
В западном крыле Белого дома, в зале для прессы, подобно огромному косяку макрели, устремившемуся к берегу в поисках пищи, бурлила толпа репортеров. Было так тесно, что некоторым приходилось делать заметки, пристроив блокноты на спины соседей. Духота стояла как в парной бане. Из общего гама иногда вырывались отдельные возгласы — кто-то пытался о чем-то спросить, но безуспешно.
Фрэнк Саймон встал на вертящийся стул и отчаянно замахал руками, призывая к тишине. Наконец ему удалось угомонить толпу. Послышались выкрики:
— Когда нам дадут текст?
— Уходит ли Лимен с поста?
— Будет ли он выступать по радио и телевидению?
— В чем все-таки дело, черт возьми?
Тонкое лицо Саймона подергивалось, на лбу выступили капельки пота.
— Если вы помолчите минутку, — крикнул Саймон охрипшим голосом, — я постараюсь рассказать вам все, что знаю. Во-первых, президент затребовал от всех радио— и телевизионных компаний страны пятнадцать минут времени для выступления по вопросу большого государственного значения. Ему предоставили это время, и он выступит в час дня сегодня. Говорить будет из зала заседаний кабинета. Во-вторых, текст заранее роздан не будет, но…
Раздались крики, негодующие возгласы, которые, как огонь по бикфордову шнуру, перекинулись из зала в коридор и вестибюль.
— Да погодите же! — надрывался Саймон. — Неужели нельзя немного помолчать? Стэн, слезайте оттуда, а то вы кого-нибудь покалечите.
Слова эти относились к фотографу, который забрался на шкаф, чтобы снять толпу, и стоял там, балансируя на одной ноге. На предостережение Саймона фотограф не обратил никакого внимания.
— Кто это придумал не давать текст? — прогремел Хэл Бреннен, огромный шумный детина из «Нью-Йорк таймс».
— Никто, — огрызнулся Саймон. — Просто текст еще не написан. Да послушайте, черт вас возьми! Мы посадим у телевизоров стенографисток, и вам будут давать копии стенограммы по частям с того самого момента, как президент начнет говорить. В вестибюле будет установлен стол для раздачи копий. К половине второго вы получите всю речь.
— Фрэнк, — раздался голос откуда-то сзади, — говорят, генерал Диффенбах ушел в отставку. Это правда?
— К сожалению, я ничего не знаю, — ответил Саймон. — Ходит много всяких слухов. Давайте подождем до часу.
— Кто пишет речь?
— Президент. И честно вам говорю, я не имею ни малейшего представления, о чем он собирается говорить.
По залу прокатился неодобрительный смех, но толпа уже начала расходиться. Группами по три-четыре человека, оживленно болтая между собой, журналисты выходили в вестибюль.
Мэлком Уотерс замешкался у стола Саймона. Секретарь по делам печати закурил сигару и доверчиво склонился к корреспонденту Ассошиэйтед Пресс.
— Убей меня бог. Милки, — пожаловался он, — но я знаю не больше вас, а может быть, даже меньше.
Уотерс понизил голос:
— Творится что-то странное. Вчера вечером в кабинете министра финансов собралось человек тридцать агентов министерства, которые проболтались там почти до полуночи. Никто из них не знал, зачем их вызвали. Еще говорят, вчера вечером Арт Корвин вызвал на дежурство всю свою команду.
— Слышал, слышал, — мрачно сказал Саймон. — Но мне Лимен ничего не говорил, и вообще он меня полностью выключил из этого дела.
В зале задержались несколько репортеров. Уотерс еще ближе придвинул лицо к уху Саймона:
— Генерал Скотт был здесь вчера вечером?
— Скотт? — изумился Саймон. — Понятия не имею. Может быть, он вызывал к себе самого Александра Македонского — откуда я знаю.
…В своем кабинете, скинув пиджак, сидел за столом президент Лимен. По столу были разбросаны исписанные листы бумаги. Напротив президента восседал Кристофер Тодд, как всегда безупречно одетый — в сером костюме с узорчатым галстуком, — и что-то записывал в большой линованный блокнот. На углу стола сидел Рей Кларк с расстегнутым воротничком и свободно болтающимся галстуком. Постукивая карандашом по зубам, он сосредоточенно вглядывался в листок с заметками. За окнами в жарком мареве первого по-настоящему летнего дня ярко блестели листья магнолий, а здесь, в кабинете с кондиционированным воздухом, было прохладно.
— Меня беспокоят эти войска на базе «У», — сказал Лимен, — но Барни говорит, что без самолетов они не тронутся с места. Он считает, что не следует поручать это дело заместителю начальника штаба армии, до того как будет произнесена речь.
— Он прав, — кивнул Тодд. — Эту банду надо расформировать очень осторожно, иначе можно нажить неприятности.
— А почему бы не оставить эту базу, — предложил Кларк, — для подготовки таких же специалистов, только влить туда новых офицеров. Может быть, назначить начальником Гендерсона. И выполоть сорную траву среди сержантов. Жалко расформировывать часть с таким высоким боевым духом.
— А что, может быть, это и неплохая идея. Рей, — сказал Лимен. — Я поговорю с Барни.
— Адмирал Палмер уже знает о своем будущем назначении? — спросил Тодд.
— Нет, — усмехнулся Лимен. — Он будет немало удивлен, когда услышит об этом сегодня. Хотел бы я видеть в этот момент его лицо. Ну ладно, давайте к делу. Начало речи мне нравится, но конец слабоват.
Все трое снова принялись за работу. Наступило молчание, только время от времени, просматривая очередную страницу, Тодд или Кларк предлагали ту или иную поправку. Если президент кивал головой, она принималась. Лакей-филиппинец принес три сандвича, молоко и кофе. Вскоре разбросанные по столу бумаги покрылись крошками и кофейными пятнами.
В половине первого Эстер Таунсенд открыла дверь.
— Если вы хотите иметь отпечатанный экземпляр, девушкам надо дать материал через пять минут.
Лимен вручил ей пачку бумаг. Целые строчки были перечеркнуты, листы покрыты кляксами и чернильными вставками.
— Продиктуйте девушкам, пожалуйста, — сказал он. — Здесь все, кроме последних двух-трех страниц.
Без четверти час она вернулась:
— Давайте остальное, а то не успеем.
Лимен дал ей еще два листа.
— Ну и достаточно, — сказал он. — Последнюю страницу я прочитаю и так. Правда, тут не все разборчиво, но все равно: теперь я уже знаю, что хочу сказать.
Без нескольких минут час все трое вошли в зал заседаний правительства. Лимен держал в руках десять листов текста, отпечатанного крупным шрифтом на специальной машинке для облегчения чтения. Внизу лежали две рукописные страницы, испещренные сделанными в последнюю минуту поправками.
Прежде чем войти в комнату, Лимен остановился перед Эстер.
— Как я выгляжу? — спросил он. — Дорис и Лиз будут смотреть по телевизору в Луисвилле, и я не хочу, чтобы семье было стыдно за своего старика.
Эстер улыбнулась ему и ткнула указательным пальцем себе в висок, что означало: «Тихо, секретарь думает». Потом она осмотрела его, поправила галстук и смахнула крошку с сорочки.
— Все в порядке, губернатор, сойдет, — сказала она. — Жалко, что нельзя убрать эти мешки под глазами, но ничего: они придают вам вид солидного государственного деятеля.
— Держись, — прошептал другу Кларк.
В комнате царила молчаливая суета. На центр длинного стола было направлено пять телевизионных камер — по одной от всех главных компаний. С полдюжины звукооператоров с наушниками проверяли приборы и соединительные муфты, стараясь не споткнуться в путанице проводов. Фотографы и операторы кинохроники пристроились по обе стороны телевизионных камер.
Лимен занял свое место за небольшой переносной кафедрой с президентской эмблемой, установленной на столе. По обе стороны от него стояли флаги — один национальный, другой — его личный. Эстер, Тодд, Кларк и Арт Корвин встали у боковой стены позади трех репортеров газетного пула, которые должны были передавать отдельные детали и нюансы предстоящей речи остальным представителям печати, столпившимся у четырех телевизоров в зале для прессы, в вестибюле и в кабинете Саймона.
Перед тем как закрылась дверь, Лимен уловил взгляд уорент-офицера, сидящего с бесстрастным лицом в коридоре, держа на коленях черный портфель.
Один из людей с наушниками показал президенту указательный палец: остается одна минута. Потом согнул палец: тридцать секунд. Приглушенный шум голосов затих. Как только оператор сжал кулак, пятеро дикторов заговорили, каждый в свой микрофон: «Леди и джентльмены, выступает президент Соединенных Штатов…»
Кулак снова поднялся вверх, указательный палец повелительно уставился на Лимена, и президент начал:
— Мои сограждане! Мне жаль прерывать ваш отдых после недельного труда в такой прекрасный день. В Вашингтоне сегодня чудесная погода, и, насколько я знаю, примерно такая же погода во всей стране — это первый настоящий летний день для всех нас. Благодарю вас, что вы уделили несколько минут, чтобы меня выслушать.

Хью Уланский из Юнайтед пресс интернейшнл, сидящий перед телевизором в кабинете Фрэнка Саймона, фыркнул:
— Что это, прогноз погоды?
Толпа репортеров тихо заржала.
— Заткнитесь, Хью, — проворчал Саймон.

— …Я не стал бы отнимать у вас сегодня время, если бы речь не шла о весьма серьезном для каждого американца деле. Для некоторых из нас, в Белом доме, это была неделя тяжелых испытаний и в известном смысле мучительного и глубокого разочарования. Я считаю своим долгом незамедлительно доложить вам по трем важным вопросам.

Вице-президент Винсент Джианелли сидел за старинным деревянным столом в кафе в итальянской горной деревушке. Слушая речь президента по своему портативному радиоприемнику, он в изумлении склонил набок голову. Что все это значит? Последний опрос института Гэллапа, должно быть, потряс Лимена больше, чем можно было ожидать.

— Во-первых, я с сожалением должен заявить, что сегодня мне пришлось попросить министра юстиции обратиться в понедельник утром в суд, чтобы добиться судебного решения о прекращении забастовки рабочих ракетной промышленности. Я полагаю, что большинство рабочих и работниц — членов профсоюзов, а также их профсоюзные лидеры озабочены, так же как и я, приостановкой работ. Я ценю усилия председателя АФТ-КПП Линдсея и его коллег. Но забастовка все еще продолжается, и моя обязанность защитить национальные интересы. В этот критический момент нельзя рисковать безопасностью Соединенных Штатов.

В своем новом загородном доме в штате Мэриленд Клиф Линдсей в гневе вскочил со стула. «Надувательство! — пробормотал он про себя. — Ведь он дал мне срок до понедельника, а теперь украл у меня сорок восемь часов». — Линдсей, тяжело ступая, прошел к телефону позвонить руководителю профсоюзов Западного побережья.
В своем кабинете на ракетной базе Ванденберг генерал Джордж Сиджер снисходительно кивнул головой. Вчера вечером поступило распоряжение об отмене тревоги, а утром «солдатская почта» принесла слух о смещении Джима Скотта. Но, слава богу, президент наконец проявил некоторую твердость в отношении этих стачек. Давно уже пора. Сиджер придвинул стул поближе к телевизору. А как же насчет «операции Прикнесс»?

— Во-вторых, мои сограждане, я должен сообщить вам, что возникло весьма серьезное осложнение в связи с договором о ядерном разоружении, недавно ратифицированным сенатом. Вопрос настолько серьезный, что возникают сомнения, удастся ли приступить к реализации договора в установленный срок, то есть с первого июля.

Сенатор Фредерик Прентис слушал речь президента по приемнику в автомобиле, который мчал его по шоссе к Маунт-Тандеру. Он провел ночь в горной хижине севернее Лисберга — в убежище без телефона, куда он отправился отдохнуть. Теперь, по предварительной договоренности с генералом Скоттом, он направлялся в Маунт-Тандер, чтобы помочь стране обрести твердое руководство, какого она заслуживает. Теперь, Джордан Лимен, тебе уже ничто не поможет, хоть ты и передумал насчет договора. Ты опоздал, машина уже запущена.

— Соображения безопасности не позволяют мне изложить истинный характер этой проблемы. Могу только сказать, что я надеюсь ее разрешить. Мы должны разрешить эту проблему, и как можно скорее, если хотим, чтобы договор, на который мы все возлагаем столь большие надежды, вступил в действие. Поэтому два дня назад я предложил нашему послу в Москве просить советского премьер-министра немедленно встретиться со мной. Он согласился, и я рассчитываю встретиться с ним в будущую среду в Вене.

В здании Юнайтед пресс интернейшнл, в нескольких кварталах от Белого дома, редактор последних известий резко отвернулся от телевизора и прокричал своему сотруднику, ожидавшему в нескольких шагах: «Срочное сообщение: президент встречается с русскими в Вене в среду!» В агентстве Ассошиэйтед пресс на Коннектикут-авеню выиграли драгоценные две секунды, потому что начальник пресс-бюро сам сидел за телетайпом. Едва он услышал заявление Лимена, как его пальцы тут же застучали по клавишам:
«МОЛНИЯ. ЛИМЕН ВСТРЕЧАЕТСЯ С СОВЕТСКИМ ПРЕМЬЕР-МИНИСТРОМ В СРЕДУ».
Начальник пресс-бюро снова повернулся к телевизору, не отрываясь от телетайпа.

— Меня будут сопровождать государственный секретарь и другие мои коллеги. Мы испытываем, разумеется, тревогу, но — могу заверить моих слушателей — едем без страха. У меня есть все основания надеяться, что эта встреча разрешит возникшие проблемы и что договор, как и намечалось, вступит в действие одновременно в Лос-Аламосе и в Семипалатинске, первого июля. К сожалению, в настоящее время я не могу больше ничего сказать по этому вопросу.

В своем кабинете в центральном разведывательном управлении, на другом берегу реки Потомак, Сол Либермен одобрительно кивнул головой. Совершенно правильно. У нас один шанс из десяти на успех, но можно попытаться. Лимен сумеет использовать этот шанс. Он умеет выходить из самого трудного положения.
В палате луисвилльской больницы Дорис Лимен склонилась над постелью дочери и взяла ее за руку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47