Грек оказался прав: многие из учеников Изота попросту не добрались до лагеря. Тюрк не объяснил, кто и когда отстал, а на расспросы Олава угрюмо ответил:
— Моя забота показать путь, а присматривать за Цовыми воинами должны их сотники.
Однако найти и наказать виновных за побеги Олав не успел. Уже на другое утро за лесом тонко и пронзительно выли дудки, и весь лагерь стал похож на огромный муравейник. Бывалые воины хватали оружие, натягивали кольчуги и, громыхая щитами, строились в ряды, а растерянные ополченцы бестолково вертелись у них под ногами.
У костра я нашла Тюрка. Невозмутимый грек спокойно уплетал вяленое мясо. Я затрясла его за плечи:
— Что делать, Тюрк?! Войско идет на Вал, а мне приказано оставаться в лагере! Он ухмыльнулся:
— Оставайся пока…
— Что значит «оставайся»?! А как же твои речи о смерти Хакона? Как же твоя месть?!
О себе я ничего не говорила, но грек понял, схватил меня за руку, притянул поближе и зашептал:
— Не мечись, как на пожаре! Я же сказал, что знаю привычки викингов. Конунг данов не станет рисковать. Сначала в бой пойдут самые неопытные из его воинов, и лишь потом, на второй или третий приступ, на Вал выйдут настоящие дети Асов. Только тогда Синезубый призовет для обороны ярла Хакона с его дружками-берсерками…
Берсерками?! Паук в моей груди яростно зашевелил лапами. Боль обожгла и заставила вцепиться в руку Тюрка.
— Они нужны мне!
— Дети Асов? — Грек довольно потер ладони. — Значит, мы ищем одних и тех же людей. Я проведу тебя к Валу, когда почувствую, что Хакон там.
— Почувствуешь?
— Да, вот тут. — Он похлопал себя по груди. — А теперь сядь и успокойся.
Легко сказать, а как сделать? Я закусила губу, села рядом с греком и вцепилась пальцами в землю, будто надеялась удержаться за нее.
Вскоре все ушли, и даже шум двигающегося войска затих вдали. Лагерь опустел, как заброшенная изба. У шатров прохаживались стражи, еле-еле дымили забытые костры, а время тянулось так бесконечно долго, что снова хотелось плакать. Не выдержав ожидания, я затрясла прикорнувшего Тюрка. Он разлепил сонные глаза:
— Чего тебе?
— Хоть поглядеть-то на этот Вал можно? Грек сладко зевнул и потянулся:
— Можно и поглядеть. Только осторожно. Дрожа от нетерпения, я зашагала за ним. Ложбина кончилась, а в редком, взбегающем на пригорок лесочке уже слышался шум битвы, но неожиданно Тюрк свернул куда-то в сторону. Зачем? Ведь я уже слышала крики и звон оружия!
— Угомонись, — пресек мои расспросы грек. А через несколько шагов по правую руку зашумело море. Тюрк вполз на вершину одного из скалистых уступов и махнул мне рукой. Я тоже взобралась наверх и легла рядом с греком. Тяжело дыша, он ткнул пальцем вперед. Там, за окруженной скалами бухточкой, громоздилось нечто странное — длинная, уходящая вдаль стена из бревен и камней. Перед ней тянулся глубокий ров. Будто тараканы в ловушке, во рву копошились маленькие человеческие фигурки. Они бессмысленно махали друг перед другом мечами, падали, поднимались, вновь куда-то бежали и опять падали.
— Это и есть Датский Вал. Синезубый хорошо укрепил его. Чуть дальше, — Тюрк потянулся и указал на огромные добротные ворота в стене, — еще несколько таких же ворот. Видишь, Синезубый поставил на них небольшие отряды?
Я кивнула.
— А вон тех людей видишь? За стеной вдоль Вала двигались фигуры всадников.
Тюрк поморщился.
— Эти воины покрепче тех, что во рву. Они переходят от одних ворот к другим. Значит, Оттону не удалось прорваться на Вал. Когда это случится, в бой пойдут берсерки. Они там.
Я потянулась за его рукой, но из-за камней ничего не увидела. Досада запершила в горле, захотелось встать во весь рост и внимательно рассмотреть своих врагов. Хаки Волк и убийца Бьерна должны быть там, иначе мары не послали бы меня к Валу!
Я приподнялась.
— Не высовывайся! — запыхтел Тюрк. — Синезубый не дурак и наверняка спрятал в скалах своих стрелков.
Проклятый грек! Как он не мог понять, что я должна быть там, в битве?! Нужно найти тех, кто изувечил мою жизнь!
— Ладно, пошли назад. — Он потянул меня за рукав, но я уперлась. — Дура! Если ищешь смерти, тогда ступай, — прошипел он. — А желаешь мести — научись ждать!
Его резкие слова отрезвили меня. «Изучи врага — и победишь», — когда-то говорил Бьерн. Грек хорошо изучил викингов, и его стоило слушаться.
Я на пузе съехала с валуна, оправила задравшуюся одежду и пошла за Тюрком. А к вечеру в лагерь вернулись воины с Вала. Но не все… Как и предвидел грек, в бою полегли самые молодые и неопытные. Мне не довелось узнать погибших ратников, но почему-то было неловко видеть усталые лица и злые глаза уцелевших. Казалось, будто весь бой я пряталась за их спинами и теперь они молчаливо упрекали меня в трусости. «Но мне приказал Олав, мне приказал Олав…» — перевязывая изувеченные руки, ноги и головы, оправдывалась я, но ничего не получалось. Было горько, стыдно и хотелось спрятаться подальше от укоряющих людских глаз.
Меня нашел Олав. Конунг был невредим, только на скуле темнела свежая ссадина. Он огляделся и присел рядом:
— Хуги убит. Мне не везет на кормщиков… Что я могла ответить? Заплакать, как обычная баба, или попробовать утешить его? Что я могла?! Только одно…
— Я пойду в бой вместо Хуги, — сказала я и застыла, ожидая отказа, но Олав лишь коснулся моей щеки и печально вздохнул:
— Ты так хочешь этого?
Хочу ли? Конечно! Но как же Тюрк и его слова о берсерках? «Они пойдут в бой последними…» — предупреждал он. Хотя ну ее к лешему, его греческую рассудительность! Когда еще мне выпадет такая удача?!
— Очень хочу, — призналась я.
Олав устало откинулся на спину и прикрыл глаза:
— Хорошо. Пусть будет так, как ты хочешь. Завтра пойдешь с нами на Вал.
Я не ощутила ожидаемой радости. Наоборот, по коже пробежал холодок, а мысли завертелись в беспорядочном хороводе. Значит, завтра будет мой первый бой? Помо-дает ли златошлемная Перунница? Даст ли отваги?
Я легла рядом с,0лавом и прижалась к его пропахшему кровью и потом плечу. Чьи-то невидимые крылья с тихим шорохом распластались над моей головой и заглушили стоны раненых. «Мы поможем тебе, поможем тебе, поможем…» — засвистели знакомые голоса. Мары… Не забыли…
Олав зашевелился и тихонько. вскрикнул во сне. Я вгляделась в его лицо. Его, наверное, ищут… Это шатер для раненых, а не для конунга. Моя рука вытянулась, но остановилась, так и не дотронувшись до щеки спящего конунга. Я не посмела разбудить его. Пусть Олава ищут, но он не зря пришел сюда. И как пришел! Так, будто безмолвно умолял о чем-то… Может, он вспомнил те давние времена, когда был маленьким мальчиком-рабом? А может, загрустил о Гейре и невольно потянулся к женскому теплу? Как бы там ни было — я не стану гнать его к тупым воеводам и хитрым посланцам императора Оттона! Они ничем ему не помогут… Ничем!
На рассвете меня разбудил пронзительный вой дудки. В полутьме я попыталась нашарить руку Олава, но рядом его не оказалось.
— Конунг ушел, — сказал один из раненых. Я кивнула и выбралась наружу. В слабом свете костров мелькали тени воинов и блестело их оружие. Они строились и уходили в лес.
— Дара!
Я обернулась и увидела Олава. Он указал мне на один из отрядов и спросил:
— Ты не передумала?
— Нет!
Я встала в строй, и мы двинулись. Отряд прошел через лесок, перебрался через мелкую холодную речушку, поднялся на взгорок и очутился прямо перед Валом. Там уже шел бой.
— Вперед! — крикнул Олав и побежал вниз, в жуткий провал рва.
Его крик подхватила тысяча глоток. Сметая все страхи и сомнения, по рядам воинов прокатилась волна бесшабашной, удалой силы. Она сбросила их в ров и потянула меня следом. Перекувыркиваясь и размахивая руками, я скатилась вместе со всеми, вскочила на ноги, заметила впереди фигуру Олава и восторженно вскинула меч. На душе стало невероятно легко, даже радостно, и я казалась себе самой непобедимой и всесильной, как Перунница.
— А-а-а! — потрясая оружием, завопила я и полезла вверх. Рядом упал какой-то незнакомый ратник. Я зацепилась за его ногу и подтянулась. На стенах уже отчаянно рубились те счастливцы, что первыми добрались до ненавистных врагов.
— Помоги — срываясь в овраг, прохрипел ратник, но, не глядя на него, я вылезла из рва и побежала к стене.
Олав что-то громко прокричал. Несколько воинов сбросили в ров длинные веревки, ухнули и вытащили заостренный конец огромного бревна.
«Таран, — мелькнуло у меня в голове. — Будут ломать ворота… А за ними — берсерки!» Я рубанула подвернувшегося под руку урманина и поспешила за тараном. Рядом что-то свистнуло, но я лишь отмахнулась и продолжала бежать.
— Бу-у-ум… — Тяжелое бревно ударило в ворота и отскочило. В ответ с Вала посыпались стрелы и камни.
— Бу-у-ум… — опять протяжно пропел таран. Что-то черное и горячее широким потоком полилось на головы нападающих. Кто-то завизжал, а двое воинов схватились за лица и покатились по земле. Один очутился у моих ног. Я не узнала его. Черная смола залепила его глаза и нос. Пытаясь сорвать жуткую маску, его руки заскребли по ней и замерли.
Ударить тараном в третий раз мы уже не успели. Ворота заскрипели, приоткрылись, и из них выбежали несколько воинов. Створы вновь сомкнулись. Даны послали «смертников». Они должны будут удерживать нас подальше от ворот, пока защитники Вала вновь наполнят чаны кипящей смолой и запасутся стрелами. А может, даны ждут помощи всадников?
Перед воротами засверкали мечи.
— Берегись! — крикнул мне кто-то. Я пригнулась. Чей-то жаждущий крови меч сорвал с меня остроконечный шлем. Он отлетел на несколько метров, а потом покатился в ров. Не пригнись я вовремя — туда же полетела бы моя голова… Я развернулась и ударила. Враг не успел уклониться. Из его живота, прямо из-под короткой кольчуги, плеснула кровь. Я оттолкнула падающее тело и огляделась.
Справа, по-собачьи тявкая, рубился Аки — один из людей Олава. Его противником оказался здоровенный детина с окладистой рыжей бородой. Этот воин был опытен и хитер. Он прикрывал грудь и голову щитом и наносил быстрые удары огромным мечом. Его меч был почти вдвое длиннее Акиного. Кольчуга надежно укрывала тело урманина до колен, и бедняга Аки казался перед ним мальчишкой-недомерком. Он пыхтел, закусывал губу, уклонялся и хитрил, но понемногу пятился назад. Я пригнулась, поднырнула под чью-то руку и изо всех сил шарахнула мечом по ногам здоровяка. Он охнул и шлепнулся на подрубленные колени.
— Теперь вы равны! — прокричала я Аки. Тот благодарно кивнул, а я побежала дальше, к воротам. Там снова взялись за таран.
— Давай!
Таран поплыл к крепким створам, и, словно принимая вызов, они медленно отворились. На этот раз они скрипели иначе — так, словно пели неведомую, наводящую ужас песню. В моей голове что-то щелкнуло, и, вторя пению ворот, взвыли невидимые мары. Поднявшие было таран воины бросили его и попятились.
— Берсерки, берсерки, берсерки… — пели ворота.
— Смерть, Смерть, смерть, — вторили им мары. Страх полз из глубин памяти и мешал мне рассмотреть берсерков, но мне и не нужно было смотреть. Я снова вернулась в детство, на берег ласковой Невки, и ко Мне приближались люди-звери… Чужие, незнакомые, те, перед которыми содрогалась земля и сами собой закрывались глаза…
Противясь страху, я затрясла головой и вдруг увидела их. Грозные в едва сдерживаемой ярости, они стояли плечом к плечу, а у некоторых изо рта шла .белая пена.
— Бежим! — дернул меня за руку какой-то молоденький воин.
«Бежим, бежим, бежим», — зашелестел в памяти тихий мальчишеский голос, но теперь он вызвал у меня не страх, а ярость. Когда-то эти нелюди убивали на моей земле! Они истребили мой род, искалечили мою жизнь и после этого сами осмеливались жить?!
Я тонко закричала и бросилась вперед. Берсерки не остановились. Разве их могла напугать нелепая баба-воин с маленьким, будто игрушечным, мечом в худых руках? Они двигались навстречу неотвратимо и грозно, как безликие мертвецы — воины ледяной Морены.
— Дара! — расслышала я голос Олава, и в это мгновение что-то случилось. Над Датским Валом вспыхнуло яркое сияние. Оно заволокло берсерков, и ров, и ворота за ним и потянуло меня к кажущимся уже совсем нестрашными воинам-зверям. Перунница-Магура, небесная дева-воительница, могучая дочь Перуна вмешалась в битву! Только ее шлем мог так сиять и радовать душу! Она пришла на мой зов!
Я хотела приветствовать богиню, но в небе зашуршали крылья, и свет померк. «Помни, помни, помни, — зашептали мне темные тени. — Не будет тебе ни от кого защиты и спасения, пока наши руки держат твою душу!» Паук в моей груди зашевелился и заскреб тонкими щупальцами.
— Я помню! — взвыла я. Угасающий отблеск золотого шлема Перунницы скользнул по моей щеке и пропал.
Но берсерки остались. Они катились на меня страшным воющим валом, а за их спины поспешно ныряли уцелевшие «смертники». Мары свились огромной воронкой, пробежали над рядами берсерков и замерли где-то в беспорядочной толпе позади них. «Бьерн! — расслышала я. — Этот воин убил твоего Бьерна! Гляди!» Перед моими глазами возникло залитое кровью лицо мужа.
Древко стрелы торчало из одного его глаза, а второй умоляюще взирал на меня. «Бьерн, Бьерн, Бьерн», — настойчиво пели мары, а конец черной воронки упирался в грудь одного из «смертников». Он казался тяжелым и неповоротливым. Как только такой смог одолеть моего Бьерна?! Несправедливо! Нечестно!
Убийца мужа почувствовал мой взгляд, сжался и побежал к воротам. Уйдет! Я припустила следом. Огромный и свирепый воин заступил мне дорогу и взмахнул мечом. Кто-то из наших выскочил вперед и встретил его удар. Пользуясь удачей, я проскользнула под рукой воина-зверя. Сбоку налетел еще один враг. Я пнула его и крутнулась, не выпуская меча из рук. Он отскочил в сторону, а кряжистый убийца Бьерна оказался совсем близко. Он поднял меч и как-то растерянно оглянулся, но помочь ему было некому.
— Это тебе за моего мужа! — завопила я и ударила. «Смертник» отступил. Казалось, он пытается понять мои слова. — Ты убил моего Бьерна!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71