Я первой сбросила впряжку и подошла к Олаву. Он нахмурился.
— Хватит, — только и сказала я.
— А лодья?
«Без „Журавля“ нам в Варяжском море долго не продержаться», — предупреждал Бьерн. Я взглядом отыскала кормщика и пояснила то ли ему, то ли Олаву:
— Сам погляди — все болото загатили, а Хозяйка его не выпускает. И не выпустит, я ее знаю.
Поглядывая то на меня, то на увязший «Журавль», Олав мгновение помедлил, а потом отбросил веревку и пошел прочь. Воины недоумевающе глядели ему вслед.
— Хватит, ребята, — громко сказал им Бьерн и зло сплюнул: — Гиблое это дело…
Он был прав — более коварных топей я не встречала, поэтому и не решилась вести по ним уцелевшие корабли. Олав уговаривал, приказывал и снова уговаривал, но я лишь отрицательно мотала головой и твердила:
— Нужно искать другую переправу! Здесь не пройдем. Олаву не нравилось мое упрямство. Он кипел от негодования, и неизвестно, чем бы кончилось дело, но в спор вмешался Бьерн.
— Не дури, Али, — посоветовал он. — Хочешь потерять последнее — веди сам через болота где хочешь.
Бывший воевода, а нынче свободный вождь-хевдинг сжал кулаки, словно хотел стереть кормщика в пыль. Ничуть не смутившись, тот похлопал его по плечу, и Олав отступил.
— А-а-а, ну вас к Лешему! — бросил он и устремился к поджидающим у реки драккарам. Бьерн усмехнулся. Глядя на спокойное, серьезное лицо урманского кормщика, я припомнила рассказы о том, что только по просьбе Аллогии Бьерн взялся отвести в Варяжское море корабли Олава. Только ему она пожелала доверить жизнь любимого и послала за кормщиком аж в самый Новый Город. «И ведь согласился! — удивленно шептались урмане. — Мог запросить за службу неслыханные богатства, а пошел почти задарма. Собственные лодьи оставил и пошел!» О Бьерне они вообще говорили больше и чаще, чем о других. Урмане называли кормщика любимцем морского бога Ньерда и шушукались, будто тот когда-то взял в свои глубины одного за другим всех его сыновей. Бьерна уважали и боялись ничуть не меньше, чем самого Олава. А нынче послушался и тот…
Березина мельчала. Гребцы уже попросту толкались веслами от дна, а я все еще не видела подходящего места для переправы. Несколько раз приходилось соскакивать за борт, выползать на сушу и прикладываться ухом к земле. Под ней не утихало сопение Болотной Хозяйки.
Изота и его уцелевших людей приютили на «Малой Рыси». Лив сидел на корме рядом с Болеславом и, не отрываясь, глядел назад, туда, где остался его «Журавль». Казалось, он ждал, что трясина отпустит несчастную лодью и та нагонит нас, как верный пес нагоняет на миг остановившегося хозяина. Однако чуда не происходило, болота становились все угрюмее, и, шлепая веслами по зеленым водорослям, корабли ползли дальше.
С наступлением темноты Олав приказал остановиться. Воины отложили весла, а я скорчилась у борта. Хотелось спать, но мокрый, тяжелый от грязи подол прилипал к телу, и ноги, от колен до пальцев, сводило судорогой. В двух шагах от меня под теплым полушубком посапывал во сне Важен. Отчаянно завидуя ему, я терла озябшие ступни и тоскливо косилась на луну. Вспомнились мамины сказки про оборотней. А что, коли мне отвести душу и завыть на этот круглый равнодушный лик? Может, хоть тогда боги обратят на меня внимание?
— Эй, держи!
Я дернулась и подняла глаза. Рядом стоял Бьерн. Лунный свет изменил кормщика. Его строгое лицо стало мягче, а улыбка — добрее.
— Возьми, а то промерзнешь, — повторил он. Я развернула упавший на колени сверток. Там оказались добротные мужские штаны и теплая меховая безрукавка.
— Одевайся, — серьезно велел кормщик. — И не гляди, что порты мужские, зато удобные.
Мягкая ткань грела заледеневшие пальцы. Забыв о спящих воинах, я принялась стягивать мокрую одежду. Не желая поддаваться, исподница путалась у шеи. Я рванула ее изо всех сил и чуть не заревела от злости. Все против меня, даже собственная рубашка!
— Не шуми, тут люди спят! — рассмеялся Бьерн. Руки кормщика легли на мои плечи, оправили ткань и неожиданно рванули ее в стороны. Исподница жалобно затрещала. Пискнув, я вцепилась в рваные края и зло зашипела:
— Отвернись!
Урманин рассмеялся, но послушался. Не спуская с него настороженного взгляда, я натянула порты, рубаху и безрукавку. Тепло охватило ноги, проползло по животу на грудь и медленно просочилось внутрь. На миг показалось, что лишь это и нужно для счастья — теплая одежда на теле да добрый человек где-то рядом…
— Зря ты исподницу порвал, — немного виновато сказала я. — Она ж была совсем новая…
Бьерн повернулся, прищелкнул языком и уселся рядом:
— Тебе б мужиком уродиться.
— А я вот бабой родилась. , — И то ничего, — согласился он.
— А ты что пришел? Сам меня пожалел или Али приказал?
— Ни то ни другое. — Бьерн запрокинул голову и взглянул на звезды. Становище над нами насмешливо полыхало молочно-голубым сиянием, и бледными бликами отражалось в его глазах. — Хочу спросить: ты впрямь не чуешь волока или носишь обиду на Али, оттого и мотаешь нас по реке?
Я притворно удивилась:
— А чего мне обижаться? Я — наложница, рабыня, а у рабов какие обиды?
— Не знаю. — Бьерн потянулся и, словно невзначай, положил руку на мое колено: — Говорят, что Али охоч до баб, а тебя в поход взял и не трогает. С чего бы это?
— Ты на меня погляди получше, и все поймешь. — Мне хотелось пошутить, но получилось горько и слезливо. Бьерн досадливо отмахнулся:
— Ты о шрамах? Это пустяк, а я толкую о другом.
— О чем другом?
— Ежели жеребец ретив, он кобыле в морду глядеть не станет.
Я вздрогнула и скинула его руку:
— Что болтаешь?!
— Говорю, что вижу. Ты Али нужна не для утех, а для чего — не пойму. И остальные не понимают, поэтому не верят ни тебе, ни ему. Шепчутся, будто ты вовсе не наложница, а болотная ведьма. Говорят: «Одурманила ведьмачка нашего хевдинга, вот и завел он нас в гиблые теста». Еще день-другой — у людей терпение кончится, а с ним вместе придет и конец Али. Я многое повидал и чую смуту, как ты — топи.
Он не пытался напугать меня. Все видели, как ловко я бродила по опасной трясине, и теперь даже спасенный парнишка косился на меня со страхом и недоверием. Если болото не выпустит нас, виноватыми окажемся я и Олав… Это он взял меня на корабль…
Я понуро опустила голову:
— Что ж делать?
— Ищи волок и думай… И я подумаю. Кормщик встал, запахнул на груди телогрею и уже свысока усмехнулся:
— Нынче я тебя упредил, а завтра упреждать не стану. Коли ты в этакое ввязалась, на чужую помощь не надейся, а начинай жить своим умом. Поняла?
Я кивнула. Бьерн скрылся, но в темноте все еще слышались его слова о болотной ведьме и назревающей смуте. Бедный Олав! Ему от меня одни хлопоты! Но что же делать, коли переправой в здешних болотах и не пахнет?!
Рядом озабоченно завозился во сне один из воинов. Его огромные ручищи ощупали бока, наткнулись на рукоять ножа и остановились. Мне стало страшно. Даже во сне он искал оружие, а что будет завтра? Не станет ли он так же шарить за поясом, спеша прирезать болотную ведьму и одурманенного хевдинга?
Представив разъяренных, наступающих на Олава мужиков, я тряхнула головой и поднялась. Смуты не будет! Без меня Олаву ничего не грозит, а здешние топи не таковы, чтоб не пройти по ним в одиночку. За пару дней Доберусь до Приболотья, а уж там кто-нибудь приютит.
Я осторожно перелезла через борт и — пузом по веслу, чтоб не было брызг, — съехала на берег. Никто не услышал. Стараясь не шуметь двинулась прочь от корабля. Лунный свет стелился под ноги, а впереди темнел небольшой чахлый лесочек. Его низкие, хилые деревья клонились к земле, словно завидовали своим уже свалившимся в топь собратьям, а возле каждого сухого холмика торчали вывороченные пни.
Уже не боясь, что услышат на кораблях, я шумно перебралась через несколько завалов и остановилась перед большим, неведомо когда рухнувшим в болото деревом. За его стволом что-то захрипело. Казалось, там затаился и жрет добычу какой-то крупный зверь, но это был не зверь. Дрожа от страха и любопытства, я подползла к поваленному дереву и заглянула в провал под его вздыбившимися корнями. Там, в глубокой влажной яме, сидел человек. Его плечи тряслись, а из горла вырывались судорожные, звериные хрипы. «Оборотень, — мелькнула страшная мысль, — сейчас развернется, перекинется через пень, выпрыгнет из ямы, и…»
Страх сбросил меня со ствола. Я ударилась о землю, вскочила на четвереньки и, позабыв, что хотела уйти, помчалась к реке. Непослушные раньше ноги, словно нарочно, цеплялись за каждую корягу и проваливались в ямы. Вскакивая и вновь падая, я бежала к драккарам и чуяла за спиной сердитое дыхание потревоженного оборотня. Он преследовал меня!
Лесок кончился большим буреломом. Перепрыгивая через старый пень, я зацепилась и кувырком полетела на землю. Оборотень метнулся следом. Болото дрогнуло под его ногами, смердящее дыхание опалило мое горло, а когти впились в плечи.
— Ой, мамочка! — Мне было очень страшно, но давняя наука Трора не позволила закрыть глаза. Полуослепнув от ужаса, я молча глядела в выплывающее из тьмы лицо волколака, но вместо покрытых пеной клыков, желтых волчьих зрачков и лохматых щек увидела гладкую кожу и вполне осмысленные человеческие глаза.
— Дара? — удивился оборотень.
— Изот…
Лив поднял меня на ноги и растерянно развел руками:
— Чуть не убил тебя сдуру.
Не убил? За что?
— Обознался, — словно подслушав мои мысли, продолжил он. — Принял тебя за Бьерна. И какого ляда ты нацепила его одежу?
А к чему тебе убивать Бьерна? — увильнула я. Да так… — Лив замялся, но я уже догадалась. Изоту было над чем плакать, однако гордость не позволяла, чтоб кто-нибудь из воинов увидел его слезы.
— Ты чего тут… Ночью?.. — обеспокоенно спросил он.
— Волок ищу, — быстро соврала я. Лив выпучил глаза:
— Ночью?!
— А чем ночь плоха? В темноте чутье даже лучше. Глазам-то в болоте веры нет, небось сам знаешь.
— Нет, не знаю. Я с малолетства жил в Киеве.
— А откуда ведаешь про путь? Ты же говорил, будто есть водный путь, что ведет из Березины в Вилию, а дальше в Неман и Варяжское море?
— Я про него от бабки слышал…
Так вот почему он заблудился в. этом болоте! Понадеялся на бабкины сказки! Выходит, все его обещания — пустое бахвальство?! А я-то, дура, еще его вытягивала!
Изот опустил голову. Под глазами лива синели большие горестные круги.
— Ладно, — смягчилась я. — За твои байки нам всем отдуваться, так что давай уж вместе искать. Найдем — значит, «Журавль» не зря утоп, а нет — сами сгинем, как твоя лодья.
Он встрепенулся:
— Как искать?
— Чутьем, нюхом, ногами…
К рассвету мы оба окончательно вымотались. У меня в голове монотонно гудели пастушьи дудки, а ноги отяжелели, будто налились чугуном. Болото оказалось длинным и узким. Оно тянулось вдоль Березины, но даже эта узкая полоска топей была непреодолима для тяжелых драккаров. Ставший еще бледнее лив в отчаянии опустился на кочку и стиснул голову руками:
— Все к Лешему! Не пройти тут! Врала бабка!
Я сунулась было с утешениями, но, не желая слушать, он встал, отвернулся и молча пошел прочь. У меня не возникло ни жалости, ни желания удержать его. «Еще шаг и провалится», — шевелились равнодушные мысли. Однако лив все шел и шел, а Хозяйка молчала.
— Стой! — завопила я. — Остановись!
Он оглянулся. На ходу втыкая в землю скрюченные ветви, я побежала к нему и, оказавшись совсем рядом, радостно выдохнула:
— Ты нашел его! Нашел!
Лив удивленно пошарил глазами по земле и отрицательно мотнул головой. Конечно, он же никогда не жил в болотах, поэтому и не видел вычерченный первым солнечным лучом путь — ровную длинную дорожку меж зыбких хлябей. И как Изот умудрился пойти прямо по ней?! Ведь столько блудили, столько мучились, и вот на тебе — перестали искать и нашли!
Не веря в такую удачу, я протопала по дорожке еще с полверсты и, убедившись в правильности своей догадки, вернулась к ливу:
— Пошли к реке. Нас небось уже ищут. Но нас еще не хватились. Воины просыпались, терли заспанные глаза и лениво плескали на лица холодную воду. Бьерн приветствовал меня небрежным кивком, а Олав приметил Изота, подошел ко мне и хмуро поинтересовался:
— Ну и как тебе его благодарность?
— Какая благодарность? — не поняла я, а потом сообразила, на что он намекает, и качнулась от негодования: — Не смей!
Должно, крик получился слишком громким. Словно желая охранить своего хевдинга от внезапного нападения, Бьерн нахмурился и двинулся к нам. Я осеклась, заглянула в темные от гнева глаза Олава и покаянно сказала:
— Прости, Али! Мы с Изотом нашли волок. Там немного болотины, а потом ровная, сухая дорога — хоть на лошади езжай!
Новость всполошила всю дружину. Не дожидаясь приказаний, воины загомонили и, словно не было утомительной гребли по обмелевшей реке, бодро принялись раскручивать пеньку и скатывать бревна.
— Добро. — Олав наконец обрел дар речи. — Я знал, что ты найдешь дорогу. — И воровато оглянувшись, шепнул: Ты делай вид, что согласна, всем будет спокойнее…
Уже направляясь к Рыси, я задумалась над его странными словами. О каком предложении он говорил? С чем а должна согласиться? Бьерн ничего мне не предлагал…
Чужие, растянувшиеся от Вилии до Немана земли ничем не отличались от наших. Болота давно кончились, до вокруг так же уныло расстилались ровные поля и топорщились бурые холмы. Даже высохшие за зиму береговые камыши шумели так же монотонно и тихо, словно вели меж собой нескончаемый разговор. Однако чем ближе мы подходили к Варяжскому морю, тем пугливее становились речные жители. Живущие на Вилии аукшайты безбоязненно выходили к нашим драккарам и охотно обменивали еду на шкуры и захваченные Олавом из Киева стеклянные бусы. Зато ближе к морю в поселениях пруссов и жемайтов наши корабли вызывали ужас. Заметив на реке большие драккары, мужчины выскакивали на берег в полном вооружении, а бабы и дети с воплями бежали в лес.
— Они учены данами, здесь ссориться не стоит, —негромко сказал Олаву Бьерн. — А то жемайты перекроют выход к морю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71