https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_vanny/Elghansa/
Неотвязная мысль, что где-то бегают звери-людоеды, заставляла его долго передергиваться. Правда, днем страхи не донимали, зачем же винтовка при себе, зато всякий раз под вечер, как только случалось искать приюта под открытым небом, первая тревожная мысль была об этом…
Но теперь могилок возле шалашей не было. Словно бы успокоенный этим, Чубарь вернулся к своим, поискам. Он хорошо ориентировался вокруг, пожалуй, был один участок во всем забеседском лесном пространстве, который Чубарь неплохо-таки знал, не один раз шагал здесь из Веремеек в Мамоновку. Поэтому ему не составило большого труда отыскать именно то место, где он убегал через ельник от лосенка. Разумеется, надеяться, что животное все еще стоит да ждет его, не приходилось, однако Чубарь еще в Мамоновке рассудил: конечно, сирота будет блукать поблизости, если не увязался за кем другим. Но напрасно. Сколько ни слонялся Чубарь вокруг знакомого ельника, даже следов нигде не заметил. Как будто в то утро лосенок и не прибегал сюда. Но ведь Чубарь вел его за собой! Надо было выбираться ближе к озеру, хотя отсюда начинались болота и до самого берега туда пришлось бы идти по грязи. Поэтому Чубарь побрел краем. Но, кроме птичьих следов-крестиков, по-прежнему ничего не встречалось и тут. Нащупав в кармане краюху, которую вынес ему Михалка, Чубарь отщипнул мякиш и кинул издали в рот. Странно, но и теперь есть все еще не хотелось. И он некоторое время жевал мякиш без всякого вкуса, пока нечаянно не проглотил его. Потом снова машинально полез в карман, отщипнул тремя пальцами от краюхи, положил в рот. Этого занятия ему как раз хватило, чтобы добраться до следующей дороги, что пролегала из Веремеек в Гончу почти параллельно мамоновской. Тут Чубарь наконец остановился под березой, которая низко склоняла старые ветки, создавая из них готовый шалаш. Вверху над дорогой однообразно шумели деревья, а где-то в чаще кричали, будто торговки на рынке, сороки, которых кто-то пугал или дразнил снизу.
«Что, если наведаться к лупильне?» — подумалось Чубарю, и он вдруг обрадовался — не тому, что снова получил надежду отыскать лосенка, а самой идее идти дальше, предлогу двигаться.
Больше чувствуя, чем сознавая свою неприкаянность, Чубарь хоть и очень медленно, но все дальше отходил от березы; топча прошлогодний бурелом, он лез напрямик и почти наугад, потому, что примерно знал, как попасть отсюда на ту гриву, где была хатка-лупильня, главное, не взять теперь, шагая наугад, слишком вправо, потому что тогда обязательно окажешься близко от деревни, а то и вовсе выйдешь к крайним хатам; этот инстинкт будто был дан Чубарю еще раньше, поэтому он, не слишком волнуясь, двигался все время с поправкой па такой оборот дела. Только в одном месте пришлось круто свернуть —там начиналась молодая сосновая поросль, через которую невозможно было даже проползти. Увидев ее, Чубарь, сохраняя направление, тут же соскочил в узкую межевую канаву, самое дно которой было завалено высохшей хвоей. Пошел он по этой канаве, словно но глубокой борозде в поле, непривычно ставя ноги пяткой к носку, словно по протянутому канату. Наконец канава вывела к болотине, поросшей по краям высокой и мягкой волнистой травой, какая случается в глухой тени. Тут сосновые заросли сходили на нет, и дальше можно было снова идти без помех. Обходя не сгоревшие, может, когда-то погашенные ливнем груды хвороста, что чернели, будто старые костры в ночном, на травянистых пригорках, Чубарь оказался между болотиной и рослым можжевельником. А дальше уже должны были пойти те засевные луга, по которым добирался до хатки-лупильни Чубарь и тогда, в первый вечер, как вернулся из своего вынужденного путешествия. Повсюду земля выглядела будто истыканной, но не теперь, а давно, потому что успела затвердеть. Колдобины были не глубокие, в одну лопату, зато широкие, словно логовища, которые часто увидишь посреди крестьянского двора, а то и прямо на деревенской улице в дождевой луже. Такое могли натворить по своей охоте только дикие кабаны. Но вряд ли это были они. Другой раз Чубарь, может, и не заметил бы этих старых колдобин, но теперь они почему-то словно лезли в глаза, и он даже остановился на пригорке, будто удивляясь. Вот уж правду говорят, что вольному времени не занимать! Тут он и увидел на ладной прогалине среди можжевеловых кустов лосенка, а сзади, в нескольких шагах от лосенка стоял, нависнув над ним, волк… Лосенок стоял в очень неудобной позе — на коленках, будто перед этим кто пихнул его и передние ноги от толчка подломились. Но хищник почему-то не нападал на выслеженную жертву, как будто тешась его беспомощностью. Чтобы не ускорить драму, которая вот-вот должна была разыграться здесь, Чубарь замер на месте, ощутив моментально, как отяжелели ноги. Правой рукой он медленно снял с плеча винтовку, неслышно подхватил выше патронника левой и уже готов был прижать прикладом к плечу, чтобы целиться, как вдруг волк шевельнулся и как-то странно, будто ломаясь в хребтине, вильнул задом, словно падая. Волк был очень стар, поэтому не только потерял сноровку по-звериному напасть на свою жертву, но даже трусцой подбежать к ней. Это был тот старый волк, которого намедни видел Зазыба, когда возвращался из Бабиновичей. Где-то в тех местах немощный зверь и встретил лосенка. И вот они ходили друг за другом по лесу — слабый волк, неспособный убить свою добычу, чтобы утолить давний голод, от которого уже кишки в брюхе ссохлись, и беспомощный, дрожащий лосенок, который все не давался ему, каждый раз готовый вскочить на ноги и сделать несколько неверных шагов. Но этих шагов как раз и хватало, чтобы спастись.
Между тем волк сделал несколько судорожных движений, сотрясаясь при этом всем телом — от хвоста до головы, потом облизнулся, словно лизнул по шерсти куском сырого мяса, и замер. Почти на такое же расстояние ушел от него лосенок. Видно, он уже хорошо изучил повадку своего мучителя, поэтому сразу же, как тот перестал двигаться, шмякнулся на передние коленки, принимая прежнюю позу.
Чубарь все еще не выдавал себя, хотя давно смекнул, что даже если и наделает шума, то все равно не повредит лосенку, не ускорит событий. Тем более не собирался он после всего, что видел, стрелять. Рассудил: «Надо ли вообще убивать этого несчастного волка?» При этом он вспомнил и того убитого кем-то зверя, что лежал далеко отсюда во ржи. Затем вспомнил убитого им военврача Скворцова… Вспомнил и содрогнулся. Зачем? А вспомнив и рассудив так, опустил винтовку, постоял немного, словно бы в удивлении, что случается в жизни и такое, торопливо сбежал с пригорка в низину. Не разбирая под ногами частых колдобин, он заторопился к тому месту, где следили друг за другом волк и лосенок. Но, выйдя на прогалину, Чубарь даже искоса не поглядел на волка, будто в расчет его не брал или наперед знал, что после будет тошно от одного вида гноящихся глаз его. Без всякого опасения он подошел к лосенку. Увидев Чубаря, тот не вскочил и не кинулся прочь, наоборот, совсем свалился наземь, будто и вправду понял, что с человеком пришло спасение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Но теперь могилок возле шалашей не было. Словно бы успокоенный этим, Чубарь вернулся к своим, поискам. Он хорошо ориентировался вокруг, пожалуй, был один участок во всем забеседском лесном пространстве, который Чубарь неплохо-таки знал, не один раз шагал здесь из Веремеек в Мамоновку. Поэтому ему не составило большого труда отыскать именно то место, где он убегал через ельник от лосенка. Разумеется, надеяться, что животное все еще стоит да ждет его, не приходилось, однако Чубарь еще в Мамоновке рассудил: конечно, сирота будет блукать поблизости, если не увязался за кем другим. Но напрасно. Сколько ни слонялся Чубарь вокруг знакомого ельника, даже следов нигде не заметил. Как будто в то утро лосенок и не прибегал сюда. Но ведь Чубарь вел его за собой! Надо было выбираться ближе к озеру, хотя отсюда начинались болота и до самого берега туда пришлось бы идти по грязи. Поэтому Чубарь побрел краем. Но, кроме птичьих следов-крестиков, по-прежнему ничего не встречалось и тут. Нащупав в кармане краюху, которую вынес ему Михалка, Чубарь отщипнул мякиш и кинул издали в рот. Странно, но и теперь есть все еще не хотелось. И он некоторое время жевал мякиш без всякого вкуса, пока нечаянно не проглотил его. Потом снова машинально полез в карман, отщипнул тремя пальцами от краюхи, положил в рот. Этого занятия ему как раз хватило, чтобы добраться до следующей дороги, что пролегала из Веремеек в Гончу почти параллельно мамоновской. Тут Чубарь наконец остановился под березой, которая низко склоняла старые ветки, создавая из них готовый шалаш. Вверху над дорогой однообразно шумели деревья, а где-то в чаще кричали, будто торговки на рынке, сороки, которых кто-то пугал или дразнил снизу.
«Что, если наведаться к лупильне?» — подумалось Чубарю, и он вдруг обрадовался — не тому, что снова получил надежду отыскать лосенка, а самой идее идти дальше, предлогу двигаться.
Больше чувствуя, чем сознавая свою неприкаянность, Чубарь хоть и очень медленно, но все дальше отходил от березы; топча прошлогодний бурелом, он лез напрямик и почти наугад, потому, что примерно знал, как попасть отсюда на ту гриву, где была хатка-лупильня, главное, не взять теперь, шагая наугад, слишком вправо, потому что тогда обязательно окажешься близко от деревни, а то и вовсе выйдешь к крайним хатам; этот инстинкт будто был дан Чубарю еще раньше, поэтому он, не слишком волнуясь, двигался все время с поправкой па такой оборот дела. Только в одном месте пришлось круто свернуть —там начиналась молодая сосновая поросль, через которую невозможно было даже проползти. Увидев ее, Чубарь, сохраняя направление, тут же соскочил в узкую межевую канаву, самое дно которой было завалено высохшей хвоей. Пошел он по этой канаве, словно но глубокой борозде в поле, непривычно ставя ноги пяткой к носку, словно по протянутому канату. Наконец канава вывела к болотине, поросшей по краям высокой и мягкой волнистой травой, какая случается в глухой тени. Тут сосновые заросли сходили на нет, и дальше можно было снова идти без помех. Обходя не сгоревшие, может, когда-то погашенные ливнем груды хвороста, что чернели, будто старые костры в ночном, на травянистых пригорках, Чубарь оказался между болотиной и рослым можжевельником. А дальше уже должны были пойти те засевные луга, по которым добирался до хатки-лупильни Чубарь и тогда, в первый вечер, как вернулся из своего вынужденного путешествия. Повсюду земля выглядела будто истыканной, но не теперь, а давно, потому что успела затвердеть. Колдобины были не глубокие, в одну лопату, зато широкие, словно логовища, которые часто увидишь посреди крестьянского двора, а то и прямо на деревенской улице в дождевой луже. Такое могли натворить по своей охоте только дикие кабаны. Но вряд ли это были они. Другой раз Чубарь, может, и не заметил бы этих старых колдобин, но теперь они почему-то словно лезли в глаза, и он даже остановился на пригорке, будто удивляясь. Вот уж правду говорят, что вольному времени не занимать! Тут он и увидел на ладной прогалине среди можжевеловых кустов лосенка, а сзади, в нескольких шагах от лосенка стоял, нависнув над ним, волк… Лосенок стоял в очень неудобной позе — на коленках, будто перед этим кто пихнул его и передние ноги от толчка подломились. Но хищник почему-то не нападал на выслеженную жертву, как будто тешась его беспомощностью. Чтобы не ускорить драму, которая вот-вот должна была разыграться здесь, Чубарь замер на месте, ощутив моментально, как отяжелели ноги. Правой рукой он медленно снял с плеча винтовку, неслышно подхватил выше патронника левой и уже готов был прижать прикладом к плечу, чтобы целиться, как вдруг волк шевельнулся и как-то странно, будто ломаясь в хребтине, вильнул задом, словно падая. Волк был очень стар, поэтому не только потерял сноровку по-звериному напасть на свою жертву, но даже трусцой подбежать к ней. Это был тот старый волк, которого намедни видел Зазыба, когда возвращался из Бабиновичей. Где-то в тех местах немощный зверь и встретил лосенка. И вот они ходили друг за другом по лесу — слабый волк, неспособный убить свою добычу, чтобы утолить давний голод, от которого уже кишки в брюхе ссохлись, и беспомощный, дрожащий лосенок, который все не давался ему, каждый раз готовый вскочить на ноги и сделать несколько неверных шагов. Но этих шагов как раз и хватало, чтобы спастись.
Между тем волк сделал несколько судорожных движений, сотрясаясь при этом всем телом — от хвоста до головы, потом облизнулся, словно лизнул по шерсти куском сырого мяса, и замер. Почти на такое же расстояние ушел от него лосенок. Видно, он уже хорошо изучил повадку своего мучителя, поэтому сразу же, как тот перестал двигаться, шмякнулся на передние коленки, принимая прежнюю позу.
Чубарь все еще не выдавал себя, хотя давно смекнул, что даже если и наделает шума, то все равно не повредит лосенку, не ускорит событий. Тем более не собирался он после всего, что видел, стрелять. Рассудил: «Надо ли вообще убивать этого несчастного волка?» При этом он вспомнил и того убитого кем-то зверя, что лежал далеко отсюда во ржи. Затем вспомнил убитого им военврача Скворцова… Вспомнил и содрогнулся. Зачем? А вспомнив и рассудив так, опустил винтовку, постоял немного, словно бы в удивлении, что случается в жизни и такое, торопливо сбежал с пригорка в низину. Не разбирая под ногами частых колдобин, он заторопился к тому месту, где следили друг за другом волк и лосенок. Но, выйдя на прогалину, Чубарь даже искоса не поглядел на волка, будто в расчет его не брал или наперед знал, что после будет тошно от одного вида гноящихся глаз его. Без всякого опасения он подошел к лосенку. Увидев Чубаря, тот не вскочил и не кинулся прочь, наоборот, совсем свалился наземь, будто и вправду понял, что с человеком пришло спасение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45