Плеск волн сменился быстрым шипением. Когда продувание завершилось, командир отдает приказ:— Покинуть посты погружения!В башню боевой рубки выбирается кочегар. Он закуривает сигарету, присаживается на корточки слева от рулевого и, закрыв глаза, целиком отдается табачному блаженству. Не успел он докурить, как снизу раздались нетерпеливые крики людей, выстроившихся в очередь на его место.Полдень. Лодка уже два часа идет в надводном положении — на «двойном малом ходу» для разнообразия, но с отключенными генераторами, так как аккумуляторы уже полностью заряжены. При таком ходе лодка делает от четырнадцати до пятнадцати миль в час, не быстрее хорошего велосипедиста.ТРЕВОГА! Трель звонка бьет меня прямо в сердце. У меня перехватывает дыхание.Из гальюна вываливается человек в штанах, спущенных до колен.— Подбери свое дерьмо! — кто-то бросает ему вдогонку.Дизели остановлены, лодка уже накренилась вперед.Что на этот раз? Неужели шефу не надоело нырять?Внезапно я понимаю, что эта тревога — настоящая.Мы остаемся под водой не дольше четверти часа. Затем волны опять свистят мимо нашего стального корпуса.— С меня хватит, для одного дня достаточно, — замечает шеф.— Веселье только началось, — говорит Старик.— Старик и Томми идеально дополняют друг друга, — слышу в носовом отсеке голос помощника боцмана Зейтлера, — Они не дают сидеть без дела. III. В море: часть I Среда.Пятый день в море. Сначала меня наполовину разбудило бренчание, доносящееся из радиоточки, затем хлопнула дверь камбуза. Комната отозвалась гулом голосов. Узнаю помощника электромоториста Пилигрима:— Стюард! Откуда это блядское месиво на столе? На нем что, трахнули девственницу? Убери это дерьмо немедленно!Я гляжу вниз сквозь щель в занавеске. Помощник боцмана Вихманн любуется пятнами фруктового джема и ворчит:— Похоже, дама подняла на мачте вымпел «Z».У Пилигрима и Вихманна в головах сидит лишь одна мысль, но иногда я не понимаю смысла их высказываний либо потому, что мне не хватает богатства их словарного запаса, либо я недостаточно хорошо разбираюсь в иносказаниях.— Маленькие Беляночка и Розочка Персонажи сказки братьев Гримм.

, — говорит Вихманн. Глаза у него широко посажены и слегка навыкате, что придает ему, невзирая на узкий подбородок, сходство с лягушкой. Чтобы гладко зачесать волосы назад и заставить их лежать прилизанными, он аккуратно выдавливает тюбик помады на свою расческу и затем тщательнейшим образом размазывает его по всей голове. Он любит поговорить о той жизни, которую ему хотелось бы вести: театры, ночные клубы, множество хороших компаний. Все это он называет своей «мечтой». Хвастун, который не упускает возможность блеснуть своим незаконченным коллежским образованием. Но несмотря на свое бахвальство, Вихманн считается хорошим моряком. Говорят, он не единожды первым замечал конвои.Помощник электромоториста Пилигрим родом из Тюрингии, как и его коллега Радемахер. Он маленький, бледный, с бородкой клинышком. Вот только говорит он побольше Радемахера.Пилигрим и Вихманн обмениваются мнениями о хорошо знакомой обоим особе, работающей в публичном доме для матросов.— Не могу слышать ее постоянное нытье: «Только не кончай мне на лобок!» В конце концов, это ее проблемы. Слишком часто она пытается состроить из себя настоящую даму.— Но во всем остальном свое дело она знает неплохо.— Надо признать, у нее привлекательная задница.Пауза. Затем опять голос Пилигрима:— Я натянул эту крошку-цветочницу на скамейке в парке. Но по настоящему мне полегчало, только когда я вернулся домой и сам позаботился о себе.Я выбираюсь из койки.Мой язык присох к горлу подобно куску кожи. Во рту привкус тошноты.Я умудряюсь добраться до поста управления и выдавить из себя достаточно бравым голосом:— Разрешите подняться на мостик?— Jawohl! — кричит сверху второй вахтенный.Перегнувшись через ограждение, я смотрю на воду, с ревом и воем вздымающуюся подо мной, взбитую с воздухом в подобие пены на закипающем молоке. Пузырьки и клочья пены сплетаются в бесконечное полотно с непрестанно меняющимся узором. Мой взгляд, прикованный к белым струям, уходит вслед за ними за корму. Тянущаяся за нами длинная дорожка в несколько метров шириной обозначает пройденный нами путь. Как будто длинный шлейф платья сровнял высокие норовистые волны, пригладив их взлетающие гребни.— Что такое вымпел «Z»? — интересуюсь я у второго вахтенного офицера.— Сигнал к атаке. Он красного цвета, — незамедлительно отвечает он.— Грязная свинья! — не удержался я.Второй вахтенный, пораженный, уставился на меня.— Спасибо, — говорю я и ныряю в люк.Рулевому в башне нет никакой нужды прикасаться к штурвалу. Вокруг центральной метки компаса туда-сюда пляшет одно и то же число. Двести шестьдесят пять градусов. Мы идем постоянным курсом. По словам штурмана, при крейсерской скорости через десять дней мы выйдем в нашу оперативную зону. Мы могли бы прийти туда раньше, если дизели будут работать на полную мощность. Но, чтобы сберечь топливо, мы поддерживаем крейсерскую скорость. Для охоты нам потребуются все наши резервы.Я напрасно ожидаю выхода командира к завтраку.Сигнал тревоги подбрасывает меня на ноги. Самолеты, проносится у меня в голове. Проклятые твари — уж на их появление всегда можно рассчитывать!Но я круглом проеме люка я замечаю командира на посту управления. Он смотрит на свой хронометр. Слава богу, учебная тревога. Он засекает, сколько времени потребуется лодке на погружение.Я отклоняюсь в сторону, противоположную вероятному наклону. Лодка уже накренилась вперед. Пытаюсь удержать тарелки на столе, но две или три все же падают на пол.Я не могу выгнать из головы мысли о всяческих происшествиях, случавшихся во время учебной тревоги. На лодке Кершбаума по ошибке перекрыли водозаборный клапан глубинного манометра. Кершбаум хотел погрузить лодку на восемьдесят метров. Лодка стала погружаться, но стрелка манометра не двигалась, так что Кершбаум подумал, что она застряла на поверхности и приказал забрать в цистерны погружения еще больше воды. Потом еще, пока они не заметили свою ошибку. К тому времени лодка опустилась на двести метров — учитывая, что судовая верфь гарантирует лишь сто.Следующая по счету учебная тревога прозвучала во время обеда. Шеф выскочил из-за стола, опрокинув полную супницу прямо на колени второго вахтенного офицера.После второй тревоги Старик по-прежнему недоволен. Ни одного слова одобрения.Ровно в 16.00 объявили третью.Чашки, которым не посчастливилось оказаться на столе в этот момент, превратились в кучу осколков.— Если так будет продолжаться и дальше, нам придется есть руками и пить из ведер, — жалуется боцман.Наконец, командир произносит:— На этот раз нормально!Сидя на посту управления за столом для карт, я пытаюсь постичь техническую сторону дела. Приход штурмана не дал разгореться начавшейся перепалке между Френссеном и Вихманном — извечному конфликту между инженерами и моряками. Времени хватило лишь на то, чтобы Вихманн обозвал дизели Френссена «пердилками», а Френссен двинул Вихманна разик своим замасленным кулаком по физиономии.Когда мир был восстановлен, я снова попытался сконцентрироваться на устройстве емкостей. Емкости плавучести наиболее важны при подготовке лодки к погружению. Их всего три, расположенных внутри и снаружи корпуса высокого давления. Внутренняя емкость настолько большая, что даже если обе внешние будут повреждены, лодка все равно сможет остаться на плаву.Внизу емкостей расположены кингстоны, над ними — воздушные клапаны. И те, и другие должны быть открыты, если мы хотим нырнуть. Вместо воздуха, выходящего через воздушные клапаны, внутрь емкости через кингстоны заливается вода. Помимо емкостей плавучести на лодке есть еще цистерны плавучести. Они расположены во внешнем корпусе, и когда лодка покидает базу, до краев заполнены топливом. И лишь когда топливо, находящееся в них, будет израсходовано, они превратятся в воздушные резервуары, обеспечивающие лодке дополнительную подъемную силу.В придачу к емкостям и цистернам плавучести существуют еще регулировочные и дифферентные емкости. Уменьшение веса лодки в результате потребления пищи, воды и топлива компенсируется забором морской воды в регулировочные емкости, расположенные над постом управления.Дифферентные емкости служат для изменения продольного крена лодки под водой. Если лодка клюет носом вперед либо центр тяжести смещен к корме, ее можно поставить на ровный киль, перераспределив воду между двумя ячейками. Иначе говоря, добиться нулевого дифферента. Так как под водой лодка может потерять как поперечную, так и продольную остойчивость, то значимость этих ячеек невозможно переоценить: они для нас так же важны, как балансировочный шест для канатоходца. Это еще одно наше отличие от надводных кораблей: те при волнении на море, само собой, сильно раскачиваются с борта на борт, но им никогда не взбредет на ум попытаться стать на нос вверх кормой.Для лодки же, находящейся под водой, продольный наклон в сорок градусов — обычное явление. В противоположность надводным судам подлодка в погруженном состоянии очень чувствительна к смещению центра тяжести и ее очень трудно удержать на ровном киле. Именно по этой причине конструкторы придали дифферентным емкостям максимально возможную эффективность, разнеся их в крайние точки лодки.Если на лодке, находящейся под водой, перенести пятидесятикилограммовый мешок картошки с поста управления в носовой отсек, центр тяжести сместится вперед. Чтобы компенсировать это, надо перекачать воду с поста управления в кормовую емкость — только половину веса картошки потому, что вода, закачиваемая в кормовую дифферентную емкость, будет взята из емкости, расположенной на противоположном конце лодки. Таким образом, носовая часть корабля будет облегчена на половину картофельного веса. Если тот же пятидесятикилограммый мешок был бы перенесен в носовой отсек из машинного отделения, дифферентование рассчитывалось бы по-другому. В этом случае вода перекачивалась бы на корму с носа лодки.Я вспоминаю правило большого пальца: регулировочные емкости определяют смещение лодки вверх или вниз под водой, а дифферентные емкости управляют ее наклоном.После ужина я, уставший как собака, как можно скорее забираюсь на свою койку.Бог свидетель, что моряков, вместе с которыми я обитаю в одной каюте, нисколько не смущает мое присутствие. Когда я улегся на койке, они, не обращая на меня никакого внимания, с увлечением вернулись к обсуждению самой животрепещущей темы. Очевидно, стоит мне задернуть за собой занавеску, и я перестаю существовать для них. Мне вспомнился курс зоологии: животные, которых я изучал, постепенно привыкали ко мне.День начался с Пилигрима и Вихманна, засыпаю я под Френссена и Зейтлера. Похоже, их сексуальные фантазии не имеют границ. Я дорого бы дал, чтобы узнать, происходило ли с ними в действительности все то, о чем они повествуют. Неужели они на самом деле такие заслуженные ветераны публичных домов, какими стараются казаться? Впрочем, в это нетрудно поверить.Помощник боцмана Зейтлер — выходец с севера Германии. Его бледное, невинное лицо с редкой порослью бороды никак не вяжется ни с грязными высказываниями, ни со сложением штангиста. Говорят, он первоклассный моряк, никогда не впадает в уныние. Он стоит вахту в первой смене. Сдается мне, командир больше полагается на него, нежели на первого вахтенного офицера.Помощник механика-дизелиста Френссен — плотно сложенный парень, от которого всегда за версту несет надменной самоуверенностью. Неуверенность никогда не бороздила его лоб своими морщинами.Френссен родился в Коттбусе. Ему нравится выглядеть вызывающе; вылитый отпетый бандит-циник с Дикого Запада из третьеразрядного ковбойского фильма. Мрачный взгляд сощуренных глаз он, наверное, отрабатывал перед зеркалом. Вряд ли кочегары дизелей Арио и Саблонски, дежурящие вместе с ним, наслаждаются его обществом. Ему не больше двадцати двух лет. Его койка находится прямо подо мной.Сквозь полузадернутую занавеску я слышу:— Здесь воняет, как в свинарнике.— А ты что ожидал — ароматы борделя?Вздохи и зевки.— Так ты сделал это?— Говорю же тебе!Некоторое время доносятся лишь жующие звуки.— Ты просто завидуешь потому, что у тебя встает только палец.— Да пошел ты! Все, что ты делаешь своим членом, я могу проделать лучше своим пальцем.— Да уж! Все, кто из Коттбуса, делают это большим пальцем на ноге!До меня долетают звуки работающей помпы, раздается душераздирающее зевание, подобное реву органа, затем вздохи.— В любом случае нам сейчас ебля не светит. Этим сейчас занимается кто-то другой, обрабатывая и твою малышку в том числе.— Какое тонкое замечание! Тебе надо предложить свою крошечную, но светлую голову, в Генеральный штаб. Им нужны люди вроде тебя, чтобы втыкать флажки в карту.— А тебе следовало бы закупорить ее дырку пробкой до твоего возвращения, чтобы избежать риска нажить себе пиздобратьев.Стук тарелок, шарканье сапог.Занавеска над моей койкой выгибается внутрь. Кто-то протискивается между столом и койками по правому борту. Потом я снова слышу голоса.— После такого отпуска, как в последний раз, небольшая передышка не повредит. Один воздушный налет за другим. Здесь, внизу, сравнительно спокойно.— Скрести лучше пальцы!— Уже невозможно спокойно перепихнуться. Даже днем в гавани.Следующие слова проясняют сказанное:— Представляешь, у них там в саду есть что-то вроде летнего домика. Софа, ящик со льдом — в общем, все что нужно. Но только приступаешь к делу, как начинают выть гребаные сирены, и член не выдерживает нервную нагрузку. И конец всему удовольствию!
Четверг.Шестой день в море. Утром, перед завтраком, я стою на мостике рядом с командиром.Небо затянуто бирюзовыми батиковыми облаками, связанными прозрачными прожилками. Там и тут сквозь них светится красноватое небо. Фон медленно светлеет, облака отчетливее выделяются на голубом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84