Но на дороге — немцы.
Притаившись в кустах, я ждал. Солдаты прочесывали местность у реки. Часа через два, когда обе машины ушли — я видел на дороге огни их фар, — можно было приблизиться к берегу. Осторожно я раздвинул кусты над берегом. Речка была неширокой, мелкой, но берег высокий, крутой. Там, внизу, лежала вверх колесами наша полуторка.
Тишина. Клочья тумана цеплялись за кусты. Сырость подымалась от воды. Взошла луна. Из темной, маслянистой, река стала серебряной. Ярко высветились мокрые плоские камни. На одном из них, уронив голову в воду, лежал Мишка.
Вот тебе и Мишка... «От нашего забора до вашего плетня — ровно три шага вприсядку!»
Я тихонько побрел по правому берегу вверх по течению. В десять вечера перебрался через речку Уж, чтобы искать Мишкиных партизан в направлении Новоград-Волынска. Может, это и есть отряд Белобородова? Только нет веселого Мишки, быстролетного моего спутника...

2
Я шел всю ночь. Слева остались огоньки городка. Наверно, Малин. Полярная звезда все время за спиной. На юг! На юг!
К рассвету я сильно устал. Сел на пенек у края болота. Соловей посвистел, посвистел и замолк. От кустов отделилась фигура человека с торбой за плечами. Плосколицый, приземистый и незаметный, как лист-подорожник, он, вероятно, уже давно наблюдал за мной. Небольшие глаза, прикрытые козырьком рваного кашкета, насмешливо смотрели на меня.
Наверно, крестьянин из местных. Стоит спросить, с какой стороны лучше обойти болото.
— Що притомились, пане? — спросил он неожиданно звонко.
— Какой я тебе пан?! Вот болото, понимаешь...
— Було б болото, а чорти напригають! — сказал он. — А куди тoбi треба?
Я показал рукой в южном направлении. Тут за кустами раздался свист наподобие соловьиного, и мой собеседник скрылся так же внезапно, как появился. Поистине лист-подорожник!
Мне оставалось идти наудачу: авось найду переход через болото. Через полчаса — солнце уже всходило — где-то правее меня загремели винтовочные выстрелы. Стрельба то стихала, то снова разгоралась. Донеслись выкрики, топот лошадей по проселку. С наганом в руке я выглянул на просеку.
Трое с автоматами возникли передо мной, как из-под земли:
— Стой!
На одном из них был шлем танкиста с красной звездочкой. От радости и волнения я не мог вымолвить ни слова. Мне хотелось обнять их всех сразу. Это же партизаны! Наконец!
Но они не спешили со мной обниматься.
— Оружие — на землю! Живо! — скомандовал танкист.
Я подал ему свой наган рукояткой вперед:
— Зачем — на землю? Держи!
Он вырвал у меня револьвер.
— Руки — назад! Пошли!
— Товарищи...
Другой партизан прикрикнул на меня:
— Вперед! Бандеровцы тебе товарищи!
В штабе отряда я понял, что попал в незавидное положение. На рассвете подразделение партизан столкнулось с националистами-бандеровцами. Меня принимали за одного из них.
Допрашивал командир. Капельки пота блестели на его широком лбу с залысинами, уходившими, как два заливчика, в спутанные волосы. Сквозь серый загар лица проступала бледность. Из-под расстегнутого ворота гимнастерки виднелись несвежие бинты.
Когда я сказал, что ищу отряд Белобородова, партизаны многозначительно переглянулись. Командир спокойно объяснил мне, что никакого Белобородова нет и не было. Это прошлогодний пароль для идущих в партизаны. Он давно сменен.
— Бульбаш! — отрубил начальник штаба, тот самый боец в шлеме танкиста. — Хреново у вас поставлена разведка. Признавайся: разведчик?
— Разведчик! — уже зло сказал я. — Только не бандеровский, а советский. Меня послал Степовой.
— Да, — покачал головой командир, — о Степовом мы слышали, хоть дела с ним не имели. Как вы можете это доказать?
— Может быть, вы знаете Денисенко? — спросил я.
Они снова переглянулись, еще более враждебно.
— А вы сами его знаете? — Командир отпил воды из котелка, в котором плавали иголочки хвои.
— Знаю. Вернее, у меня к нему поручение.
— Я — Денисенко, — сказал командир. — Кто вас послал?
— Мишка, то есть Микола Мелешко. Его-то вы знаете? Погиб Мишка.
— Как — погиб?! — вскочил Денисенко, хватаясь за пистолет. — Ну, говори: замучили Мелешко?
Я взял себя в руки и подробно рассказал все, что знал о Мишке и о геройской его гибели. Может быть, я и сумел бы убедить их, но тут снова начался бой.
Отбиваясь от карателей и бандеровцев, отряд Денисенко уходил в глубь лесов, а меня вели в обозе под охраной инвалида, который сидел на телеге с моим наганом в руках.
На следующий день я снова увидел Денисенко. Он шел с несколькими партизанами по краю лесной дороги.
— Товарищ Денисенко!
— Ну, что еще? — устало спросил Денисенко.
— Вы не дослушали меня вчера. Мне нужна связь с разведкой Красной Армии.
— Вы же видите, — сказал он, — идет бой.
— Поставьте меня рядовым в любое подразделение. Дайте винтовку. Куда я денусь?
Из кустов орешника неслышно выскользнул человек с котомкой. Я немедленно узнал его: Лист-подорожник! Денисенко быстро повернулся к нему.
— Пантелеймон! Ну как? Идут?
Из разговора я понял, что прибывший — связной из другого отряда. Батальон из того отряда идет на помощь Денисенко. Я услышал, что каратели оцепили лес с севера. Это были очень важные известия, и командир совсем забыл обо мне, слушая Пантелеймона. А тот все время поглядывал на меня острым глазком.
— Ну, а бульбашїв не чути? — спросил командир.
— Як же, не чути?! Під Городницею зібрались три куріні. Було б болото, а чорти напригають!
Лист-подорожник не сводил с меня глаз.
— Товарищу командире, — спросил он, — а звідки у вас о цей красавчик?
Он доложил, что еще вчера я «болтался в лесу», в том секторе, откуда наступали бандеровцы. Хотел проследить за мной, только потому не пристрелил. Потом его позвали показывать дорогу, и вернуться ко мне он уже не смог.
— Що, голубчику?! — сказал он, обращаясь ко мне. — Занадився глечик по воду ходити, там йому й голову розбити!
Денисенко бросил начальнику штаба как приговор:
— Разобраться с ним и решить.
За высоткой завыл немецкий шестиствольный миномет. Мины с кряканьем обрушились в орешник. Заходили ходуном кусты. Комья земли ударили в лицо. Все вокруг окуталось кислым дымом.
— Сейчас немцы начнут прочесывать лес, а тут еще с этим возиться! — буркнул начальник штаба.
— А чого з ним возитись? — спросил Пантелеймон. — Ці бульбаші мою жінку зарізали, хату спалили, а ми будемо з ними панькатися?!
Он уже поднимал автомат.
Я заорал на него:
— В немцев стреляй, сукин сын, а не в своих!
Денисенко крикнул с другой стороны просеки:
— Отставить! Это у вас в отряде так положено?
Пантелеймон ругнулся и отошел. Обо мне снова забыли. Никому не нужный, я стоял среди людей и деревьев, которые были здесь все заодно в тревожный час перед боем.
Мне не довелось участвовать в этом бою. Подразделения прорывали окружение, а меня вели за телегой с ранеными.
Ночью отряд Денисенко, сильно поредевший, оторвался от преследователей и углубился в обширный лес.
Когда стало поспокойней, я спросил начальника штаба:
— Скажите, прошлой осенью, тогда еще был пароль «Белобородов», не появлялся у вас здесь моряк Голованов?
Отозвался Пантелеймон:
— А звідки вы його знаете?
Я рассказал об училище, о гибели корабля и о том, как мы с Васей бежали из лагеря «Беньяка».
Пантелеймон слушал с удивлением и недоверием:
— Цей бульбаш правду каже!
Он пошептался о чем-то с Денисенко, а вечером с несколькими партизанами из отряда «За Родину!» мы тронулись в путь. Я не знал, куда меня ведут, на отношение ко мне стало другим.
На следующий день пришли в небольшое село. Стоя у дверей хаты, я слышал, как Пантелеймон докладывает кому-то:
— Товарищ начальник разведки, привел человека. Говорит, что вас знает.
Из хаты вышел Вася Голованов.
— Живой, салага! Я так и знал! — Он едва не задушил меня, а Пантелеймон стоял рядом, почесывая затылок, и повторял:
— Ну, чудасія! Буває ж таке!

3
Я рассказывал Голованову все подряд. Он слушал, лежа на животе и опираясь на локти. Ночь изо всех сил старалась убедить нас, что нет никакой войны. Было очень тихо и очень тепло. Деревья отцветали, и даже в темноте их белый пух выделялся на траве.
— Здорово же ты хлебнул, Алешка! — сказал Голованов. — Но, если хочешь знать, первое дело сейчас — доложить про Петра.
— Сам знаю. Видишь, сколько времени искал партизан...
— А когда нашел, чуть не пустили в расход! Ну, добро! Пошли спать!
Командир отряда «За Родину!» предложил мне остаться у них. Я сказал, что о лучшем не мечтаю, но раньше всего необходимо связаться с армейским командованием.
Он покачал головой:
— Непросто! Радиосвязи нет. Но ты не отчаивайся. Нам самим позарез нужен контакт. Сегодня высылаю связного.
— Постой, командир! — вмешался Голованов. — Вот Алешка и пойдет с ним. Хорошо бы и мне, конечно...
Командир посмотрел с укором, и Голованов покорно сказал:
— Понимаю. Значит, так: пойдут Пантелеймон и Алексей.
Пантелеймон оказался незаменимым спутником. Я понял это в первый же день пути. Там, где я неминуемо попал бы в руки врага, он проходил, как иголка сквозь рыболовную сеть.
По пыльным дорогам, через деревни и разоренные местечки пробирались двое уроженцев Ровенской области, отпущенные оккупантами из концлагеря. Без всякого оружия и без копейки денег, снабженные поддельными немецкими справками, одетые в лохмотья, с котомками за плечами, мы двигались на северо-запад.
С Пантелеймоном можно было пройти двадцать километров кряду и не заметить. На всякое слово находилось у него присловье. Поговорки так и сыпались, как спелые яблоки, если потрясти яблоню в сентябре. И про панов, и про попов, про девчат и хлопцев. А то вдруг запоет песню:
І шумить, і гуде
Бульбаш Гітлера веде:
«Оцей мені гітлерюга
Самостійність здобуде!»
— Добра пісня! Де ти її взяв?
А он смеется:
— На млину, на перевозі, в чорта лисого на розі! — И только где-то далеко, в глубине его веселых глаз, скрывалось горе. Не мог он забыть жену, загубленную бандеровцами.
Пантелеймон в совершенстве владел искусством бесшумно передвигаться по лесу, в любой момент мог слиться с кустами, затеряться среди стволов. Он был действительно как лист-подорожник, прижимающийся к земле и всегда находящий у нее защиту.
Шел девятый день пути... Снова леса и проселки, болота и мелкие озера, пока, наконец, не остановила нас партизанская застава.
Убедившись, что перед нами те, кого мы искали, Пантелеймон переломил о колено свой посох странника и вытащил из него документы, написанные на листках папиросной бумаги.
В партизанской бригаде «Украина» я доложил все, что мне было поручено. Пантелеймон готовился в обратный путь, чтобы вести своих сюда, в чащобы Полесья. Мне предстояло на следующий день, идти на связь с армейским командованием. Жаль было расставаться со спутником, у которого я многому научился. Мне казалось, и он привык ко мне. Прощались мы на развилке дорог, у мостика через неприметную речку. Я думал, он хоть сейчас забудет о своих шуточках, но вместо слов прощания услышал:
— Іде син до річки купатися; а мати й наказує: «Гляди, сину, як утопишся, то й додому не приходь — буде тобі від батька».
Я оценил его заботу. Он просил быть осторожным.
Мы пошли в разные стороны: я с провожатым из бригады «Украина» — на запад, Пантелеймон — на юго-восток. Через несколько шагов я обернулся, чтобы помахать ему рукой, но Пантелеймон уже исчез — слился с серой пылью дороги, затерялся в стеблях прибрежного тростника.

4
Я думал, для связи с армейским командованием придется добираться за тридевять земель. Представлял себе бетонные блиндажи в лесных дебрях и сложную систему пропусков.
Все оказалось значительно проще. Уже на следующий день я спустился в просторную землянку. Еще со ступенек, вырубленных в грунте, увидел седеющую голову человека в гимнастерке. Он чинил карандаш. Когда я вошел, отложил нож, встал из-за дощатого стола, расправил ладонями гимнастерку под ремнем. На его петлицах еще видны были следы шпал.
Подчиняясь старому рефлексу, я вскинул руку к своей кепчонке и смутился, не зная, как доложить.
— Входите, пожалуйста! — Он улыбнулся и представился сам: — Полковник Веденеев.
Я сказал, что прибыл для установления связи.
Он позвал:
— Паша! Надо бы накормить товарища!
Появилась девушка в пестром платочке и тоже в гимнастерке.
— Це ми зараз влаштуємо! — произнесла она с мягким полтавским акцентом.
Я поблагодарил и отказался.
— Тогда рассказывайте, — сказал он. — Я представляю здесь разведку Красной Армии. Не торопитесь. Давайте все по порядку.
Я не стал рассказывать по порядку, сразу начал с главного:
— Товарищ Степовой погиб.
— Вы работали со Степовым?! — Он потерял на мгновение всю свою сдержанность. — Это точно?
— К сожалению, точно. На моих глазах.
Мы говорили несколько часов. Вернее, говорил я, а он слушал, не спуская с меня глаз, и только изредка записывал что-то в ученической тетрадке. Наконец я рассказал о том, как Петро подорвал себя вместе с врагами ферапонтовской «лимонкой».
Веденеев был потрясен. Некоторое время он сидел неподвижно, сосредоточенно смотрел на свои руки, сцепленные на колене.
— Да, мы подозревали, — сказал он наконец, — и все-таки надеялись. Большой был разведчик. И большой души человек. Скажите, он ничего не велел передать конкретно?
— Нет, только сообщить, если его убьют.
— А о вас? — Он держал в руках письмо, подписанное командиром отряда «За Родину!» и Головановым. — Тут о вас много хорошего... А Степовой ничего не передавал о вас лично?
— Петро, то есть, простите, товарищ Степовой приказал передать номер 3649. Это он дал мне псевдоним Штурманок.
— С этого бы и начинали! — сказал Веденеев. — Нам нужно будет о многом поговорить, но сейчас вам пора отдыхать. Жду с утра.
На следующее утро разговор возобновился. Не сомневаюсь, что Веденеев сверил по радио или по каким-то таблицам четыре цифры, переданные от Степового. Теперь он сам рассказал мне о полковнике Степовом, который создал целую сеть подпольных групп в центральных областях Украины и сам руководил ими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57