Давай, девочка, шевелись: мы еще живы!
— Глен, я больше не могу! Мне не одолеть даже одной ступеньки. Мне никогда не забраться на эту гору. Да еще по этим крошечным, плоским запилам!
— Эти крошечные запилы много лучше больших запилов, остающихся от топора Хачиты. Мы должны забраться, Фрэнчи. Не так уж крута эта скала, как кажется.
— Я постараюсь, Глен. Но я не слышу шума, и не слышала его с тех самых пор, как мы влезли в расщелину. Может, подождем и посмотрим?
Но Маккенна не собирался лезть без нее. Хотя и знал, что ступеньки — не тропа и так просто девушку по ним не погонишь. Она должна была сама захотеть лезть. Доисторический человек был проворен, как обезьяна, и он вырезал эти ступени не для двуногих девятнадцатого столетия после рождества Христова. Индейцы племен зуни или пуэбло могли устраивать на них спортивные состязания, биться об заклад, кто быстрее поднимется, или же карабкаться по отвесной скале вверх-вниз для того, чтобы поразить воображение своих любимых. Но для Глена Маккенны и Франчелии Стэнтон эта лестница содержала серьезную угрозу сорваться и упасть на безжалостное дно. В общем, смерть.
Но все равно, пусть лучше падение, чем топор Хачиты.
— Фрэнчи, — начал рыжий старатель, — ты когда-нибудь видела, как кошка играет на поляне возле мышкиной норки? Прыгает, скачет, в общем, ведет себя довольно развязно, не пытаясь спрятаться… Но лишь до тех самых пор, пока не появится мышь. После этого она не издает ни звука. В мгновение ока игра превращается в охоту. А теперь послушай: там внизу, — он указал на узкую горловину расщелины, — Хачита. Он вышел на охоту.
— Этот индеец казался таким милым, простым, немного печальным…
— Он — апачская кошка, а мы белые мыши.
— Ты думаешь, он охотится за нами?..
— Нет, не думаю. Знаю. Значит, так: либо мы забираемся по этой каменной стене, либо ждем его здесь. И делать выбор надо немедленно: лестница или сталь?
Фрэнчи содрогнулась и как-то незаметно ссутулилась. Если и не улыбка тронула ее губы, то по крайней мере попытка улыбнуться, и, увидев это, Маккенна гордо прижал девушку к груди. Примерно так старший брат ободряет младшего, впервые проползшего по железнодорожной эспланаде над рекой возле родного города.
— Ну и славно. — Он ухмыльнулся в ответ. — Женщины — вперед.
«Ступени» шли зигзагообразно и находились на расстоянии трех-четырех футов друг от друга. Всего их было двадцать две, и они покрывали расстояние в сорок футов по вертикали. Дважды девушка поскальзывалась и непременно упала бы, если бы жилистые руки Маккенны не поддерживали ее снизу. По унаследованным от шотландских предков особенностям натуры и по превосходной аризонской выучке, бородатый старатель был отменным хайлендером(Хайлендер — житель гор) и сейчас взбирался по каменной «лестнице»с такой легкостью, словно сам когда-то вырубал в стене эти самые «ступени». Восхождение заняло десять убийственных минут, каждая секунда которых была поделена между судорожным пластанием по скале и взглядами вниз, в ожидании появления Хачиты. И даже после того, как Маккенна подтолкнув, перевалил Фрэнчи через уступ на площадку и выбрался на нее сам, ему не давала покоя мысль, что время, которое ни в коем случае нельзя было упускать — упущено.
Он постарался привести мысли в порядок — и не смог. От жары было не спрятаться, не убежать, она преследовала, словно направленная в лицо огромная лампа. Даже в столь ранний час солнце душило, не позволяя продохнуть: язык распухал, распирая челюсти, сердце, словно безумная птица, колотилось о костяные прутья грудной клетки. Маккенна знал только одно: надо подняться, выпрямиться, сделать хоть что-нибудь.
Но человек не может двигаться без воздуха. На такой высоте в жаре, после стремительного подъема, человеческое тело не в состоянии подчиняться каким бы то ни было приказам мозга, прежде чем живительная струя кислорода не наполнит легкие и не пробудит изголодавшиеся по энергии мускулы. Маккенна хватило лишь на то, чтобы оторвать голову от каменной подушки и повернуть лицо в сторону Фрэнчи. Девушка не шевелилась.
Пока они бездыханные лежали на площадке, в поле зрения появился Хачита; увидел их. Глубоко дыша, он постоял несколько мгновений, рассматривая наверху две скорчившиеся фигуры и гладкую со впадинками «ступеней» каменную стену. А потом полез наверх. Запоздало услышав его шаги, Маккенна с трудом поднялся на колени и в отчаянии попытался отыскать где-нибудь поблизости «остатки обвалившихся стен», которые древние индейцы обычно складывали поблизости, чтобы скидывать камни на головы врагам. Но ни одного булыжника больше собственного кулака старатель не обнаружил. Вершина лавовой стены была так же хорошо отмыта внешними водами, как дно стремительного горного ручья. Маккенна загородил собой Фрэнчи и вместе с ней, пошатываясь, поднялся на ноги.
— Глен, смотри! — вдруг закричала девушка, указывая вверх по расщелине. — Лестница!
Маккенна не мог в это поверить, но все же инстинктивно повернул голову в нужную сторону. Невероятно, но это была правда. Напротив крутого обрыва, не больше чем в сотне футов от них стояла грубая деревянная лестница, типа тех, которые использовали предки индейцев пуэбло. Кроме того, на ней стояла еще одна, прислоненная к темному входу либо природной, либо сделанной человеческими руками каверны.
— Мой Бог! — выдохнул Маккенна. — Скорее туда.
Если им удастся взобраться на вторую лестницу, а затем втянуть ее за собой — Хачите будет до них не добраться. Никаким чертом. И если им в тишине прохладной пещеры не пересидеть его, ждущего на раскаленном безводном камне расщелины, — значит за все эти годы Гиен Маккенна ничего не узнал о выживании в пустынях Юго-запада. А толчком к броску через гладкое лавовое зеркало, когда налитые свинцом ноги, казалось, не сделают больше ни шага, а девушка непомерным грузом повисла на руке, волочась по камню, послужил блеск на конце второй лестницы: там, возле темного входа в пещеру, Маккенна разглядел нежную зелень мха, который рос в этих иссушенных солнцем землях только в одном месте: рядом с водой. Значит, там, наверху была вода!
Быстро сказав об этом Фрэнчи, он заметил, что девушка ожила. К тому времени, как они добежали до нижней лестницы, она была снова, насколько возможно, полна сил и энергии, и Маккенна, обернувшись и увидев над краем площадки голову Хачиты, рассмеялся в голос и послал великану одно-единственное слово на его родном языке. Огромный апач, не понимая, что эту игру он уже проиграл, лишь хрюкнул и неуклюже, но плавно, словно гризли, вспрыгнув на лавовую площадку, стремительно кинулся к беглецам по ее обнаженной раскаленной груди. Солнечный свет отражался от лезвия его метательного топорика и ручьев пота, стекавшего с лица и плеч по груди и раздувающемуся животу. От него пахло смертью. Да и выглядел он, как сама смерть.
— Только аккуратнее, Фрэнчи, — прошептал Маккенна сквозь стиснутые зубы. — Пока ему нас не достать. Давай, ступеньку за ступенькой, осторожнее. И не смотри вниз. Я за тобой.
Девушка кивнула и отвернулась. Она поставила ногу на первую перекладину, обеими руками взявшись за вторую. Фрэнчи взобралась уже на три ступени, и Маккенна подтягивался за ней, когда четвертая, словно насмехаясь над ними, треснула и разломилась под ногой. Девушка грохнулась прямо Маккенне на плечи и на них сверху посыпались обломки лестницы, как будто она была сделана из папье-маше.
— Боже всемогущий! — вырвалось у Маккенны. — Труха!
Они свалились вниз, и Маккенна, не пытаясь более удержаться за рассыпающееся дерево, подхватил Фрэнчи на руки и поставил ее за своей спиной. В тридцати футах от них, Хачита — правнук знаменитого белоненавистника, вождя Мангас Колорадас — прорычал единственное слово, апачское: «Зас-те!»и двинулся прямо на худощавого, рыжего человека, поджидавшего великана с голыми руками и до боли сжимавшего побелевшие кулаки.
ПОТОМОК МАНГАС КОЛОРАДАС
Глаза, думал Маккенна. Старая Маль-и-пай предостерегала Маккенну от соколиного взгляда индейца. Глаза надо вывести из строя. Как-то ослепить, что ли… Лишить зрения. Убить глаза. Это был единственный шанс.
Маккенна скорчился, чтобы набрать в руки побольше песка и пыли. И тут его взгляд наткнулся на единственный приличный кусок развалившейся лестницы — брусок футов трех в длину. Этой дубинкой апача достанешь скорее, чем горстью песка, подумал он. К тому же таким образом можно будет хоть как-то обороняться от сверкающего лезвия томагавка, который — Маккенна знал точно — Хачита кидать не станет. Риск того, что при промахе топорик может сломаться, ударившись об окружающие скалы, был очень велик. Значит, главное сейчас — отразить первый удар: планировать что-то далее пока бессмысленно.
Старатель покрепче ухватился за высохшую балясину и сразу же сделал три шага вперед, чтобы дать Фрэнчи шанс.
— Когда я его ударю, — сказал он девушке, — беги!
— Глен, я не смогу!
— Ты должна! Вниз по ступеням! — Он говорил, стиснув зубы и сжимаясь в комок перед прыжком на воздвигшегося рядом Хачиту. — Доберись до старухи… вниз по тропе к хижине… там ружья!
Хачита возвышался над ним, и Маккенна с разворота ударил его казавшимся легче птичьего пера брусом так, чтобы пресечь путь сверкающему лезвию томагавка. Ему удалось. Трухлявый кол влетел апачу под руки и врезался в нос, буквально взорвавшись пыльным облаком. Волокнистые частицы, труха и более твердые осколки въехали апачу по глазам с такой силой, что ему показалось, будто он на полном скаку получил по роговицам оттянутой веткой. Хачита хрюкнул, втянул в себя воздух, но не отказался от намерения достать шотландца средним свингом. Смертельное оружие чуть задело шею Маккенны: он дернулся в сторону, а апач в это время отступил на шаг, потряс головой и протер глаза, словно ошеломленный и возмущенный гризли, пытающийся стряхнуть с себя наглого невидимого, но очень крепко жалящего шмеля. В то же самое мгновение Глен нагнулся, схватил полные пригоршни каменной пыли и прыгнул в кольцо рук Хачиты, чтобы довершить ослепление индейской бестии. Почувствовав, что его противник приближается, апач развернулся, чтобы встать к нему лицом. Затуманенное зрение позволило увидеть смазанную фигуру летящего к нему белого. Он снова сделал широкий замах, но цель, искаженная чужеродными предметами и сочащейся из глаз влагой, вновь оказалась под свистнувшим лезвием. На сей раз, правда, основание рукоятки и мясистая ладонь ударили Маккенну в плечо так, что тому показалось, что с него живьем сдирают кожу. Удар получился, что надо, как от ружейной пули, и рыжий старатель подумал, что ключица и так давшая трещину после пелоновского удара на «Нежданном Привале», теперь наверняка сломана. Но инерционное ускорение поколебало равновесие Хачиты, выбросив его слишком далеко вперед, поэтому ему инстинктивно пришлось вытянуть левую руку, чтобы опереться о землю. В тот момент, когда индеец словно завис над землей, Маккенна кинулся к нему и с силой матадора, пронзающего бандерильей спину быка, вбил ему в глаза пыль и каменное крошево, проскочив под смертоносными «рогами».
Все прошло великолепно. Ладони ударились в огромное лицо великана, втирая в глаза мельчайший гравий. В тот же самый момент Маккенна подскочил вверх и перекатился по спине потерявшего равновесие апача — ему снова удалось уйти.
За ту секунду, которая понадобилась шотландцу, чтобы вскочить на ноги, он успел посмотреть в сторону Фрэнчи и с ужасом увидел, что она не двинулась с места и все так же скрючившись, сидит возле развалившейся лестницы.
— Ради всего святого — беги!.. — умоляюще крикнул он, оборвав себя на полуслове. Звук голоса заставил ослепленного Хачиту крутануться на месте и повернуться в ту сторону, откуда он послышался. Апач двинулся на старателя еще до того, как тот успел оборвать последнее слово. В тот момент, когда Маккенна делал отчаянный бросок в сторону, он уже понимал, что даже слепой Хачита даст любому зрячему сто очков форы. От такого не скроешься. Слух у индейца был ничуть не хуже, чем у подкрадывающегося к добыче кугуара. Засекая шорохи шотландца на голом камне, он без особых усилий преследовал его. Старатель же сосредоточил внимание на пылающем огнем томагавке.
Томагавк! Вот, что сейчас было самым важным. Единственно важным. Он должен отнять томагавк! Глаза индейца выведены из строя, но слух преследователя не подведет, поэтому единственным шансом на спасение остался топорик.
Но как его отнять? Как? С каждым уводящим в сторону движением лезвие топора свистело все ближе и ближе к старателю. Вот прошло в нескольких дюймах от лица, вот — около ноги, а трижды задело — грудь, бедро и правый бок — отсекая тоненькие кусочки кожи и мяса: боль была минимальной, зато кровь хлестала вовсю. А с оттоком крови уходила и сила. Это Маккенна почувствовал быстро.
Звук. Индеец ищет его по звуку. Хорошо, тогда дадим ему неверную наводку. Два — или три — звука одновременно. Если повезет, если колебания чуть продлятся, индейца можно будет подвести к последнему шагу — эль пасо муэрто — шагу в смерть.
Маккенна рванул рубаху, с трудом уворачиваясь от последовавшего в тот же миг удара топором. Следующий шаг — ремень. Затем в разорванную и содранную с тела рубаху Маккенна сунул старую фетровую шляпу, в которую зачерпнул камней. Этот сильно перетянутый ремнем с тяжелой пряжкой тюк, стал приманкой, своего рода манком. Маккенна еще не сдался. Он готовился продолжать борьбу. Да и вовремя: от острого, как бритва лезвия топора его больше ничто не отделяло.
Чтобы Хачита кинулся в нужную сторону, Маккенна сильно шаркнул ногой вправо, а сам в то же время сделал три легких шажка влево, перекинув узел с одеждой индейцу через голову. Тот рванулся было вправо, но, услышав шаги влево, резко повернулся и совсем прилип к месту, когда узел с одеждой впилился в скалу за его спиной. В те выдавшиеся Глену Маккенне полсекунды он поднырнул под широко расставленные руки противника и с размаха врезал подкованным сапогом между расставленных в полуприседе ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30