Вот увидишь. Едем; твой друг в тебя верит; он знает, что ты все вспомнишь.
Огромный апач удовлетворенно кивнул.
— Спасибо, белый друг, — улыбнулся он. — Мой друг говорил, чтобы я тебе верил, вот я и верю. Едем — пора нагонять остальных.
Он сжал коленями бока своего пони, и они с Маккенной двинулись по узкому каньону вслед за отрядом.
Маккенна тоже улыбался. Он все еще был жив, к нему вернулась Фрэнчи, появился новый друг — хороший, правда несколько с приветом, апач — и все за один час! День стоял прекрасный, Аризона дышала жизнью — чего еще мог желать мужчина!
Особенно приятным было то, что простым похлопыванием по плечу и заверениями, что в один прекрасный день индеец вспомнит все, о чем ему говорил Беш, он смог успокоить бедного Хачиту.
Если бы Глен Маккенна мог хотя бы заподозрить, что именно сказал своему приятелю Беш, то горячее чувство удовлетворения моментально сменилось бы ледяным страхом. Но, как бы то ни было, сейчас его глаза сверкали еще сильнее, чем после первого пожатия руки Фрэнчи в «Нежданном Привале» возле Яки-Спринг, а сердце билось судорожно, как у самого что ни на есть воробушка, а не сурового тридцатилетнего мужчины.
— Ух! — обратился он к мрачному апачу. — Что за день! Сказка! Если бы я умел петь, — то немедленно огласил бы этот каньон звуками!
Хачита удивленно воззрился на него.
— Чего это ты такой счастливый? — спросил он.
Великолепный вопрос, подумал Маккенна. Вот если бы у него отыскался такой же великолепный ответ…
«САХАРНЫЕ ГОЛОВЫ»
Они миновали Яки-Хиллс и пересекли Солт-Ривер в верхнем рукаве. Следуя по правому берегу за потоком, отряд проскользнул мимо Сан-Карлоса и Сомилл, оставил с восточной стороны резервацию Форта Апач и прямиком попал в Ситгривские пустоши, на западе от Сент-Джонса, Аризона. Здесь, на шестую ночь путешествия они разбили лагерь в седловине между двух безымянных гор. С этого места они могли видеть: на север — гору Грина десяти тысяч футов, на юг — гору Болди одиннадцати тысяч футов. И на север и на юг панораму блокировали отроги седловины. Стоять лагерем оказалось не слишком удобно — место продувалось ветрами, воды и хвороста не было. Но никто не жаловался: путь был проделан большой, лошади находились в прекрасном состоянии, никто не пострадал. У Маккенны с Фрэнчи на освобождение не выпало ни одного шанса. Но компаньоны стали относиться к рыжебородому проводнику и его девушке с меньшей жестокостью и уже не так тщательно следили за ними, как до засады в Скаллз. Во время продвижения через иссохшее плато Натана и сквозь земли индейцев Кинишба между путешественниками установился некий дух товарищества, а при приближении к Ситгривзким пустошам, а затем к апачским холмам чуть ли не дружба. Своей любовью к этим местам Маккенна заразил и Фрэнчи. На протяжении двух последних переездов девушка тоже начала «нюхать рассвет»и «слушать, как растет трава», как это обычно делают апачи. Она сильно привязалась к старой скво, и Маль-и-пай после не слишком долгого периода грубоватых одергиваний наконец-то сдалась и, показав четыре зуба, признала, что они с «тощим цыпленочком»— симпатико.
И теперь, разбив шестой по счету лагерь, когда до Нью-Мексико осталось не больше сорока миль, позади не было никаких намеков на погоню, а впереди — на блокаду, отряд — за исключением Микки Тиббса, обычно сидевшего со взведенным ружьем чуть в стороне от остальных — стал напоминать выехавшую на пикник компанию, которой внезапно захотелось испробовать на собственной шкуре все «тяготы и неудобства» дикой жизни.
Крошечный, аккуратный костерок, который Маль-и-пай разожгла из щепочек, вытащенных из правой сумки своего вьюка, сиял как алмаз в темноте. Даже на расстоянии чувствовалось тепло от его пламени. Ужин состоял из жареной дичи, апачского хлеба — ячменных лепешек-тортиллий — и черного кофе. Пелон рассказывал какие-то леденящие душу истории из своей жизни, Хачита показывал танец заклинания дождя, а Маль-и-пай распевала песенку, в которой уверяла Маккенну, что с сегодняшнего дня, если захочет, он сможет спать с белой девушкой. В ней также давались практические советы Фрэнчи, что и как следует делать в первую ночь. Маль-и-пай гарантировала, что осечки не будет.
Маккенна почему-то не потрудился перевести Фрэнчи это потрясающее сочинение. Но, подумал он, неплохо бы на такой ноте объявить об отдыхе. Предстоял жаркий денек, так что сейчас всем следовало расстелить одеяла и поспать. Если расчеты оправдаются, завтра все будут чувствовать себя просто превосходно, и дальнейшая дорога покажется легкой и приятной.
Услышав об этом, Пелон прищурился, а Микки Тиббс выдвинулся из тени. Но Маккенне было не до них.
— Все устали, — сказал он. — Поговорим завтра утром.
Бандиты согласились. Переезды по сорок и более миль в день утомили даже сонорских разбойничков и кавалерийских разведчиков. Что уж говорить об остальных. Лагерь заснул.
С первым лучом солнца Маккенна отвел Пелона и Микки на скалистый навес, находящийся в нескольких ста футах над лагерем и показал в сторону северо-запада. Компаньоны скептически уставились в даль.
— Мадре! — вдруг задохнулся Пелон. — «Сахарные Головы»!..
— Правильно, — отозвался рыжебородый старатель. — Именно они.
До этого момента Маккенна не совсем верил в то, что рисовал ему на песке старый Эн. Но прошлой ночью его поразила мысль, что место, в котором находится их лагерь, по описанию походит на «высокую седловину между двух гор»— из Эдамсовской легенды. Таким образом, ничего не оставалось, как действительно признать, что они направляются к золотому каньону. Но до момента, когда Пелон подавился восклицанием, Маккенна боялся спугнуть удачу, потому что утренний свет мог вместо двойных вершин показать огромную фигу.
Но они торчали на своем месте, проваливаясь двумя черными дырами в раскаленный рассвет, точнехонько там, где тридцать три года назад их увидел Эдамс, когда Кривоух привел его на это самое место и сказал:
— Мира! Вот они!
Шотландец взглянул на Пелона, и его спутники кивнули. Странное чувство овладело Маккенной, заставив дергаться ничуть не меньше кровожадного бандита: ведь они стояли на Дозорной Скале! Старатель почувствовал, как бешено толкается в вены кровь. В голове стояла одна картина: тонны золота Сно-та-эй.
— Боже мой! — услышал он собственное бормотание. — Поехали, чего мы ждем?!
После пережитого мысль о побеге улетучилась из его головы. С этого момента он заразился золотой лихорадкой в такой же тяжелой форме, в какой ее подхватывали сотни людей, слышавшие рассказы Эдамса о несметных богатствах, но так и не сумевшие до них добраться.
Маккенна моментально деградировал, скатившись до уровня всех мечтавших отыскать золотой каньон — белых и не очень, плохих и хороших, разумных или безумных — которые в течение трех десятилетий безуспешно просеивали пески и перерывали безжалостные пустынные каньоны Аризоны и Нью-Мексико, усеивая их своими выбеленными костями как данью неизлечимому вирусу «эдамос голдос». Поэтому развернулся и, спотыкаясь, побрел к своей лошади уже не Маккенна, а обычный искатель сокровищ, такой же безжалостный и неумолимый к тем, кто попытался бы его остановить, как Пелон и Микки Тиббс, такой же, как и они, убийца во имя каньона Дель Оро.
ТЫКВЕННОЕ ПОЛЕ
С Дозорной Скалы отряд двинулся под углом к Зуни-Ривер, уходящей в Нью-Мексико, обошел с юга Гэллап, обогнул старый форт Уингейт, и поехал на север между Блюуотер и Смит-Лэйкс в бэдленды Каньона Чако. На закате тринадцатого дня пути расположились на дне У-образной лощины. Несколько выше стены каньона под прямым углом уходили вверх и каменистый берег ручья был настолько узок, что по нему мог проехать всего один всадник.
— Проход оставим на завтра, — сказал Маккенна. — Если мы двинемся верно, значит, завтра увидим то, что видел Кривоух тридцать три года назад.
Пелон спешился. За ним, чуть поодаль, как обычно внимательно оглядываясь, спустился на землю Микки Тиббс. Парень вытащил из седельной кобуры карабин, отошел и уселся на камень. Никто не обратил на него внимания. Он никогда не помогал разбивать лагерь, да его и не просили. Пелон и Маккенна порешили, что лучше всего — оставить эту заразу в покое. Его поведение во время переездов, это вечное стояние на страже с заряженным винчестером, отказ от участия в лагерной жизни и постоянное выматывающее молчание — подтверждало первоначальные опасения Маккенны, что у парня «не все дома». Так что г… лучше было не трогать…
— Мне, — ответил Пелон старателю, — здесь что-то не нравится. Что по легенде мы должны увидеть?
— Тыквенное поле, — ответил Маккенна.
Фрэнчи и Микки не знали историю Погибшего Эдамса в подробностях. Совсем другое дело — апачи. И Маль-и-пай и Хачита тут же выказали живейший интерес.
— Ха! — буркнула старуха. — Значит завтра на рассвете, пройдя этот каньон, мы увидим ирригационные арыки и полуобвалившиеся стены древней индейской деревни, так что ли?
— Так.
— И тыквенные плети?
— Верно, и плети тоже.
— Но почему бы не пойти прямо сейчас и не поискать? Тогда мы могли бы еще сегодня убедиться в том, что движемся правильно. Света вполне достаточно.
Услышав предложение старой скво, Маккенна покачал головой.
— Лучше не надо, — сказал он. — В легенде говорится о том, что Кривоух пошел высматривать поле после заката, и все вы знаете, что с ним потом стало.
— Маккенна прав, — быстро произнес Пелон. — Ты, старуха, не кипи, а лучше вскипяти кофейку. Решения оставь принимать мужчинам.
— Точно, — прогрохотал огромный апач, встревая внезапно. — Духов тревожить не следует. Они где-то рядом, я их чувствую. И мне очень страшно. — Покачивая огромной головой, он нахмурился. — Жаль, я никак не могу вспомнить то, о чем говорил мой товарищ. Чем ближе мы подходим к Сно-та-эй, тем больше я об этом думаю.
— Успокойся, — улыбнулся Маккенна. — Помни, о чем я тебе сказал: придет время, и все встанет на свои места.
Хачита не ответил; он хмурился и все качал и качал головой. Молодой Микки с отвращением сплюнул и заговорил, не вставая со своего каменного сидения.
— Духи. Предупреждения. Легенды. Вы просто скопище старух. Давайте, черт побери, лучше чего-нибудь поедим! Я умираю с голода. Что там у нас сегодня, старая?
— Для тебя, — отозвалась Маль-и-пай, — лично — змеиное дерьмо и жабья отрыжка.
Лицо парня мгновенно превратилось в маску ненависти.
— А для тебя, — завопил он с искаженным лицом, — лично — пуля в твою старую вонючую селезенку! Благодари Бога, что здесь нельзя стрелять. И запомни: после того, как мы отыщем золото, тебе не поздоровится!
— Ты, уродец, похож на жующего осленка, — сказала старуха. — Пожуешь, пожуешь, потом заговоришь. И все задом, задом… Плевала я на тебя.
Так она и сделала и пьяному от ярости разведчику пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы не быть забрызганным слюной. Задыхаясь от бешенства, он перехватил ружье за дуло и поднял его над головой. Мозги Маль-и-пай разлетелись бы на несколько метров, если бы Маккенна не поднырнул под занесенную дубинку и не отшвырнул бы старуху с линии удара. Они грохнулись наземь и приклад, просвистев над их головами, врезался в булыган, расколовшись на несколько частей. Увидев, что ружье повреждено, парень стал белым, как смерть.
— Будьте прокляты, — прошипел он. — Вы оба за это поплатитесь.
Но исполнить угрозу ему не удалось. Стоило Микки приложить расщепленный приклад к бедру и направить дуло на распростертые на земле фигуры, как его, будто пушинку, приподняло над землей. Хачита держал парня на вытянутой руке, беспомощного, как крысу в когтях ястреба, и примерялся, куда бы лучше вонзить неизменный как продолжение руки топорик.
— Не смей, не надо! — завопил с земли Маккенна. — Хватит смертей, Хачита! Твой друг этого не одобрил бы. Поставь Микки на землю. Осторожнее, осторожнее.
Апач молча кивнул, но ставя коротышку-разведчика на землю, осуждающе замотал головой.
— Не знаю, не знаю, — бормотал он неуверенно. — Мой друг говорил что-то об убийстве. Это точно. Но вот что?
— Наверное то, о чем и я сказал — чтобы убийств больше не было. Так, Хачита?
— Не знаю, друг мой. Вполне возможно, раз ты так говоришь.
— Ну, конечно. Ладно, теперь все. Мы все в одном лагере под одним небом…
— Верно, — сказал Пелон. — И это наш последний лагерь перед входом в Сно-та-эй. Боже! Вы только представьте, амигос! Мы почти на месте. — Он запнулся, и по громоздким чертам лица словно тень пробежала. — Черт побери, Маккенна, меня что-то беспокоит, и я не могу понять, что именно. А, вот! — вспомнил он. — Если завтра мы должны увидеть Тыквенное Поле, значит, сегодня мы пропустили еще один опознавательный знак.
— Фургонную дорогу, — кивнул Маккенна. — Мы должны были пересечь ее где-то в районе полудня.
— Да, да, именно. А, черт, мне это совсем не по вкусу. Теперь я буду думать, что мы потеряли направление. В истории Эдамса о ней говорится совершенно четко. Мне кажется, мы уклонились в сторону. Сейчас пойду и поищу эти проклятые тыквы.
— Несмотря на духов Кривоуха и остальных?
— К черту духов!
Маккенне вовсе не хотелось будоражить людей. Эту ночь было необходимо тихо-мирно спать и набираться сил.
— Подожди, — сказал он. — Пошевели мозгами, Пелон. Помнишь, почему Кривоух так настоятельно советовал запомнить дорогу на форт? Я тебе напомню. Потому что она уже тогда была заброшена, и едва виднелась. Без дополнительных указаний ее могли разглядеть только индейцы. И вот проходит еще тридцать лет: солнце, дожди, песчаные бури, зимы с метелями и талые снега весной — терзают эту землю, уничтожая то, что было и нарождая новое. И что, хефе? Ты считаешь, что через столько лет старая дорога все еще была бы видна? Естественно, мы ее пропустили, потому что там больше нечего видеть.
Пелона не слишком убедила эта тирада, но старая карга, которая рожала его в муках, чтобы познакомить с этим разбойничьим миром, подала в это мгновение голос и сказала, что кофе остывает, так что коли кто хочет есть, должен отыскать подходящую палочку, заточить ее и, насадив засиженную мухами оленину, выжечь из мяса все личинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30